В Малом зале Филармонии выступил ансамбль ударных инструментов Марка Пекарского с программой "Обретение абсолютно прекрасного звука". Слушал ВЛАДИМИР РАННЕВ.
Последний раз Марк Пекарский и его ансамбль приезжали в Петербург шесть лет назад. Главный ударник российской академической музыки и его уникальный коллектив активно гастролируют по всему миру, но у нас появляются редко. Впрочем, полупустой Малый зал Филармонии, должно быть, убедил маэстро, что чаще и не нужно. Очевидно, все дело в программе. Для обретения "абсолютно прекрасного звука" господин Пекарский вооружился такими опусами, которые честного любителя всего самого прекрасного в музыке — от "Шутки" Баха до "Щелкунчика" Чайковского — навряд ли вдохновят. Основной фигурант в программе — Джон Кейдж, американский композитор, перевернувший линейную логику музыкального "прогресса", то есть логику однонаправленного накопления опыта. Его искусство — это музыка "без памяти", если культурной памятью называть европейскую классико-романтическую традицию, кульминацией которой на тот момент была всеобщая дикая бойня Второй мировой войны, охватившая мир. Бойня, вооруженная именно категориями "абсолютно прекрасного": пресловутым ницшеанским "аполлоническим духом", протестантской этикой и коммунистическими утопиями. Американец Кейдж, свободный от химер душных европейских "измов", обратился к первичным, не скомпрометированным язвами цивилизации источникам — "элементарным частицам" музыки, ее праинтонациям. Слушателей послевоенного времени музыка Кейджа шокировала. В ней мир начинается заново, как у погорельца, потерявшего все нажитое с таким трудом. Словно не было до того Баха, Бетховена, Вагнера, Чайковского. Все "великое" и привычное слуховому опыту — мелодия, гармония, контрапункт, инструментовка, форма — все сгорело в Освенциме и Хиросиме. Вместо этого — какие-то "тук-тук", "дзынь-дзынь" или вообще тишина на четыре с половиной минуты. Этот демарш маэстро Пекарский и трактует как "обретение абсолютно прекрасного звука", обретение его заново. Прозвучали "Credo in US" (1942), "Living Room Music" (1940), "Nocturne" (1947). В помощь Джону Кейджу Марк Пекарский призвал духовную его паству — минималистов Стива Райха ("Clapping", 1972), Филиппа Гласса ("1+1", 1968), Майкла Наймана (Струнный квартет #3, 1989), а также своих любимых композиторов-современников — Владимира Мартынова ("Медитация", 1978) и Софью Губайдулину ("Слышишь ли ты нас, Луиджи? Вот танец, который исполнит для тебя обыкновенная деревянная трещотка", 1991, — памяти Луиджи Ноно). Сам маэстро выглядел при этом тоже как некий пастырь: ансамбль составляют его студенты из Московской консерватории, благоговейно внимавшие дирижерским жестам учителя. В Малом зале приглушенный свет озарял происходившее на сцене эффектом священнодействия. Вся эта обстановка должна была, как пояснил сам маэстро Пекарский в аннотации, помочь публике, то есть "соискателям, сослушателям, точнее, совслушивателям", узнать "тот самый истинный Звук". Кроме того, программа не избежала и самого фирменного сочинения ансамбля: "Baletto" Виктора Якимовского (1972). Здесь у музыкантов нет партий, зато дирижерская партитура предельно детализирована: она описывает движения рук, ног, головы и туловища дирижера, которые музыканты интерпретируют согласно своему "внутреннему слуху". То есть играют то, что находят нужным, следя за диковинной пляской своего наставника. Завершила концерт пьеса, которая и дала ему название, — "Обретение абсолютно прекрасного звука" Владимира Мартынова (1993). Это полная звуковых красот молитвенная музыка, исполняемая на инструментах, на которых что ни сыграй — все обласкает слух: на колоколах, колокольчиках, вибрафонах, гонгах. Правда, композитор здесь лукавит насчет "обретения". Он не обретает, а просто извлекает "абсолютно прекрасные звуки" из инструментов, на которых надо еще очень постараться, чтобы извлечь какие-нибудь иные. Все-таки "обретение" — это трудоемкий процесс, исполненный преодоления, самоотречения и бог знает чего еще. Композитор Мартынов же просто радует слушателя красотами мажорного трезвучия и звонких тембров.