Настоящий зомби-полковник

На экранах — фильм Пола Дадбриджа «Франкенштейн: Воскрешение» (Frankenstein: Legacy). Михаил Трофименков, изнывая от скуки, ждал гибели монстра, сотворенного доктором Виктором Франкенштейном из мертвой плоти.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818) 19-летняя Мэри Шелли написала на пари — кто придумает историю пострашнее — с такими же, как она, романтиками Перси Шелли, Джоном Гордоном Байроном и Джоном Полидори. Читать ее выспренный до комичности слог тяжело, да, наверное, и не имеет смысла.

Образ монстра, сшитого из частей человеческих тел, давно отделился от своей прародительницы и ушел в область массовой культуры, прежде всего кино.

Почти восемьдесят экранизаций или фильмов, вдохновленных романом, старались более или менее успешно насытить первоисточник желанным страхом или, напротив, этот страх развеять.

Сумрачный голливудский гений Джеймс Уэйл, верный духу, но не букве книги, снял «Франкенштейна» (1931) как готическую притчу о творце-богоборце, бросившем вызов самой Смерти, и твари, жаждущей любви, но обреченной на роль жертвенного «чужого». Талантливые английские ремесленники 1960-х годов, трудившиеся на легендарной студии «Хаммер», претворили притчу, как писали критики, в «мясную лавку». А милейший комедиограф Мел Брукс («Молодой Франкенштейн», 1974) — в хохму с бруклинским акцентом. Классицист Кеннет Брана («Франкенштейн Мэри Шелли», 1994) постарался максимально приблизить экранное зрелище к первоисточнику. А остроумный шотландец Пол Макгиган («Виктор Франкенштейн», 1994) мастерски скрестил мрак Уэйла с шутовством Брукса.

Текущий год — год Франкенштейна. На Венецианском фестивале состоялась премьера прерафаэлитской симфонии «Франкенштейн» формалиста Гильермо дель Торо. В нашем прокате ее дополнил фильм хмурого Пола Дадбриджа, которому удалось почти невозможное. На его «бюджетном» «Франкенштейне» зрители обречены умирать не от страха, а от скуки и еще от авторского лицемерия, зашкаливающего до высот автопародии.

Монстр изначально был «ничем», но стал «всем»: доктор не оживлял мертвецов, а творил новую жизнь из смерти.

И результат творения обязан быть впечатляющим — и был таковым: от чудища, сыгранного Борисом Карлоффом у Уэйла до красавца-гиганта Джейкоба Элорди у дель Торо.

У Дадбриджа речь идет именно о воскрешении покойного мужа полковника Роберта Браунинга (Филип Мартин Браун) его женой, эмансипированной мымрой Милисентой (Джулиет Обри), в чьи руки попали дневники доктора Виктора. А еще у этой пары есть взрослый сын Уильям Браунинг (Мэтт Барбер), тоже врач.

Сначала Милисента экспериментировала с воскрешением лягушек в подвальной лаборатории, куда удалялась от чинных викторианских (действие датировано 1890-м) трапез. Потом переключилась на мужа: отпилила ему пораженную гангреной ногу, да не рассчитала дозу обезболивающего. Вот и приходится ей воровать то трупы из могил, то живых пациентов психиатрической лечебницы, чтобы их кусочками подлатать свою тварь.

Особой разницы между живым полковником и воскрешенным нет. Оба принадлежат к социальной группе «сенильные викторианские аристократы». Только живой Роберт не может ходить из-за прогрессирующей гангрены. А воскрешенный подвижен, умеет кричать «А-а-а-а-а!» и бить посуду на светских приемах, чем страшно пугает честную публику.

Свою легендарную адскую силу Роберт демонстрирует в поединке на кулачках с урками, пытающимися украсть дневник Виктора. Но по сравнению с их экранной схваткой пьяная толкотня в какой-нибудь отечественной распивочной покажется изящнейшим кунг-фу.

Не стоит журить Дадбриджа за экономию на спецэффектах. Ведь всю свою энергию он вложил в социальный контекст, обличая викторианскую Англию.

Смелости в этом нет никакой. Благонравная эпоха давно проклята в сотнях книг и фильмов как эпоха лицемерия, породившая Джека Потрошителя и профессора Мориарти. Но Дадбридж внес в критику викторианства неожиданный акцент.

Соратницей молодого врача Уильяма Браунинга в разоблачении злодеяний его мамаши становится медсестра Лайза (Александра Афрея). Вся прелесть в том, что Лайза — чернокожая девушка, ямайских, что ли, корней. И в ее уста авторы фильма вкладывают стерильно правильные и невыносимо пресные обличения цисгендерного расистского общества. Дескать, это вы, чистюли-эксплуататоры, используете наших мужчин для тяжкой работы, а женщин — для разврата.

Уильяму после того, как Лайза залепила ему смачную пощечину, ничего не остается, кроме как признать правоту девушки. Тем более что представители эксплуататорских классов изъясняются как агенты ЦРУ в советской халтуре 1980-х. Дескать, мы презираем и ненавидим все это пролетарское быдло, так почему бы не пустить его под нож ради благого дела воскрешения настоящего полковника.

«Капитал» Карла Маркса и тот гораздо страстнее, чем вот это вот оттарабанивание деколонизаторской повестки.

Кто следующий падет ее жертвой — феодал-мизогин Дракула или насильник Кинг-Конг — можно только гадать, но падет непременно.

Михаил Трофименков