Искания русской науки

Историк Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский фундаментальных открытий в своей науке не сделал и даже не смог в силу разных обстоятельств завершить главный труд своей жизни — сборник «Русская наука». Но в истории науки его имя осталось, и сейчас о нем вспоминают все чаще и чаще.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Александр Лаппо-Данилевский родился в 1863 году в имении своего отца в селе Удачное Гуляйпольской волости Верхнеднепровского уезда Екатеринославской губернии, а крестили его в Свято-Николаевской церкви в Гуляйполе, имении, приобретенном его прадедом в результате удачного брака. Наверное, надо сразу сказать, что это Гуляйполе не имеет ничего общего с Гуляйполем, которое сразу приходит на ум благодаря родившемуся и выросшему в нем Нестору Махно и устроившему здесь свою штаб-квартиру в годы Гражданской войны. То Гуляйполе, где родился будущий академик Лаппо-Данилевский, находится западнее на 150 км по прямой и вообще на другом (правом) берегу Днепра.

Тем не менее, как пишет ведущий научный сотрудник Института русской литературы РАН доктор филологических наук Константин Юрьевич Лаппо-Данилевский, и без махновских аллюзий довольно широкая известность до революции некоторых представителей рода Лаппо-Данилевских вызывала в советский период приливы классовой ненависти. Например, герой знаменитой довоенной кинотрилогии «Выборгская сторона» большевик Максим отзывается о Лаппо-Данилевских как о «народных кровопийцах». Их род действительно был заметен в отечественной истории второй половины XIX и начала XX века. Их родословная подробно прослежена Константином Лаппо-Данилевским, желающие могут почитать ее сами, она свободно доступна в интернете, как и не менее двух десятков современных научно-биографических очерков об академике Александре Лаппо-Данилевском.

Его отец трижды избирался предводителем уездного дворянства и потом был назначен Таврическим вице-губернатором, был награжден всеми орденами, которые полагались ему по генеральскому чину действительного статского советника, но, когда его старшему сыну Александру было 16 лет, он был уволен «согласно прошению по расстроенному здоровью от занимаемой должности с причислением к Министерству внутренних дел». Настоящей причиной его отставки было плачевное финансовое положение семьи. Свое вице-губернаторство он не сумел или, скорее, не пожелал превратить в неиссякаемый поток прибыли, напротив, почти все его казенное жалованье уходило на покрытие долгов по имениям, оставленным умершим в 1871 году отцом в наследство ему и его братьям Петру и Федору.

Матери Александра на четвертом десятке лет пришлось сдать экзамен на звание домашней учительницы, потом она дослужилась до начальницы Симферопольской женской гимназии и возглавляла ее двенадцать лет. Тем не менее все имения семьи Лаппо-Данилевских, включая Гуляйполе, пришлось в 1880-х годах продать за долги. Но хорошее образование ее дети получили и потом в жизни не бедствовали.

От отечественного разбоя до иностранной науки

Особенно преуспел в этом старший сын, Александр, благодаря стремительно сделанной им академической карьере. Он с золотой медалью окончил гимназию в Симферополе и поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Среди его студенческих работ историки обычно называют «Несколько сведений, сообщенных иностранными писателями о Северо-западной России и отношения ее к Западу» (1883), «Из старинных сношений России с Западной Европой» (1884), «Иноземцы в России в царствование Михаила Федоровича» (1885), «Литовские и казацкие воровские шайки в первое десятилетие царя Михаила» (1886), «Разбой и разбойники первой половины XVII столетия в Московском государстве» (1886), делая отсюда вывод, что еще в студенческие годы определись две основные темы его научных интересов в будущем: изучение московского государственного строя и изучение иностранного влияния на русскую науку и культуру в XVI-XVIII веках.

Но его университетская карьера, как говорится, не задалась, хотя после защиты кандидатской диссертации (дипломной работы) «Скифские древности» он был единогласно избран «оставленным при университете» (аспирантом). Магистром (кандидатом наук) он стал в 1890 году, защитив диссертацию «Организация прямого обложения в Московском государстве со времен смуты до эпохи преобразований», и был избран приват-доцентом по кафедре русской истории.

Вечный доцент

На этом его университетская карьера закончилась. От пребывал в доцентском звании, даже уже будучи академиком, вплоть до 1 октября 1918 года, когда вышел декрет Совнаркома «О некоторых изменениях в составе и устройстве государственных ученых и высших учебных заведений Российской Республики»», согласно которому звание приват-доцента было ликвидировано, а сами доценты, кто этого заслуживал, были по конкурсу переведены на должность профессоров. Так Лаппо-Данилевский за четыре месяца до своей кончины, в феврале 1919 года, стал профессором, но за неимением свободного места — экстраординарным профессором, то есть внештатным. И стал он профессором исключительно благодаря замнаркома просвещения и управделами Совнаркома товарищам Покровскому и Бонч-Бруевичу, подписавшим этот декрет, а не своим факультетским коллегам.

Чем провинился перед ними Александр Лаппо-Данилевский, можно только гадать. Его биографы пишут о его свободолюбии, критике факультетских авторитетов и т. п., в общем же — о принципиальности во всем, что касается исторической науки. Но, возможно, дело было не в личных отношениях.

Основной структурной единицей преподавательской корпорации был факультет, который возглавлял профессорский совет, принимавший все основные решения, касавшиеся факультетской жизни (выборы преподавателей, «оставление» при университете, распределение учебных курсов, присвоение ученых степеней и т. д.).

При этом профессоров по штату было сравнительно немного (на историко-филологическом факультете столичного университета — 12 ординарных и 5 экстраординарных профессоров), а студентов — много, и число их постоянно увеличивалось. Если в 1884 году их было на факультете 263 человека, то в 1915-м — 795. И каждый из них был обязан прослушать определенное количество часов в год. В итоге основной объем аудиторных занятий приходился не на профессоров, а на «младших преподавателей», прежде всего приват-доцентов, которые при этом не имели никаких прав в принятии факультетских решений.

Например, Лаппо-Данилевский вел курсы «Методологии истории», «История русского общества в XVIII столетии», «Главнейшие направления в русской историографии ХVIII-ХIХ веков», «Дипломатика частных актов Московского периода» (в разные годы — еще ряд других курсов). Так что, скорее всего, дело было не в его свободолюбии и фронде в отношении самых консервативных коллег по факультету, а просто в том, что он в своей доцентской ипостаси был удобен факультетскому начальству, на него всегда можно было положиться, если возникала необходимость вести какой-либо курс, он это делал без профессорских рассуждений.

В этом плане Лаппо-Данилевский был не исключением, а одним их сотен таких же «младших преподавателей» императорских университетов, бесследно растворившихся в истории науки. Открытий в своей науке он не сделал, фундаментальных трудов не написал, его многочисленные научные статьи носили уточняющий характер в рамках уже известного. Но в истории науки он остался.

Во-первых, благодаря своей академической карьере, которая шла куда быстрее. Адъюнктом Императорской Санкт-Петербургской академии он стал в 1899 году, экстраординарным академиком — в 1902 году, ординарным академиком — в 1905 году. Во-вторых, благодаря общественной деятельности либерального толка он был даже избран членом Госсовета. Был близок к конституционным демократам и считался одним из самых результативных ученых-пропагандистов отечественной социологии. Участвовал в написании избирательного закона в Учредительное собрание. Словом, о нем слышали не только внутри ученого сообщества, его имя довольно часто появлялось в столичных СМИ.

А в-третьих, и это главное, он был инициатором на этот раз поистине фундаментального научного труда — сборника «Русская наука» на русском и французском языках. Наверное, надо подчеркнуть, что в данном случае речь шла именно о русской науке, а не о науке в России. Академик Лаппо-Данилевский подчеркивал это и настоял именно на таком названии сборника, который, увы, так и не состоялся.

Психология момента

История его неудачного создания описана, наверное, в десятках научных статей современных историков, особенно частых в нынешнем веке, и уже приобрела каноническую форму. Идея сборника зародилась у Лаппо-Данилевского, когда он писал конспект своей лекции «Развитие науки и учености в России» для выступления с ней в Кембридже, куда его вместе с Милюковым и Струве пригласили для участия в Local Lectures Summer Meeting в 1916 году (такие мероприятия в годы Первой мировой войны заменили в Кембридже традиционные «летние школы» — циклы лекций ученых, открытые для широкой публики).

Задача перед Лаппо-Данилевским стояла непростая. Хорошо известно, что российская наука со времен Петра I ориентировалась на немецкую науку, а до Петра ее, науки, практически не было. Ориентировалась она на немецкую науку и потом — во всяком случае, в гораздо большей степени, чем на французскую и английскую. Теперь же академику Лаппо-Данилевскому как члену новосозданной Комиссии по культурному сотрудничеству с союзниками предстояло сгладить «особенность психологии момента», как назвал эту ситуацию академик Вернадский.

Лаппо-Данилевский с задачей справился, недаром он был специалистом по истории отечественной «дипломатики». Его лекция «The development of sciences and learning in Russia», прочитанная им в Тринити-колледже Кембриджа в августе 1916 года, была опубликована в 1917 году в сборнике «Russian realities and problems. Cambridge, 1917». Этот сборник доступен в интернете, и желающие могут ознакомиться с тем, как изящно Лаппо-Данилевский это сделал.

Начал он с Перуна, которого «русские крестьяне до сих пор упоминают в своих клятвах, потом перешел к греческой культуре, которая была гораздо лучше приспособлена к русской мысли, чем латинская цивилизация» и христианству. «А рост светской мысли в России был в какой-то степени обеспечен самим императором. В 1725 году он основал Академию наук, чтобы ее члены могли развивать науку и образованность и таким образом опровергнуть мнение, согласно которому русские были варварами,— продолжал Лаппо-Данилевский.— Поток мыслей, порожденный этими несколько искусственными и в некоторых случаях насильственными средствами, продолжал течь и в 18-м, и в 19-м веках и получил некоторое новое развитие из немецких, французских и английских источников».

«О влиянии Германии на русскую мысль в XVIII веке и первой половине XIX века следует говорить без колебаний… Французское и английское влияния были менее организованными: они проникали в Россию главным образом через личные контакты и литературу и имели несколько более позднее происхождение,— не стал отрицать фактов Лаппо-Данилевский.— Но постепенно французское и английское влияние столкнулось с влиянием Германии и, таким образом, уберегло русских ученых от полного подчинения немецкой мысли… Английская наука и образование дали сходные результаты: великие идеи и открытия Фарадея и Томсона (лорда Кельвина), Дальтона и Максвелла, Лайелла и Дарвина, острые исследования и либеральные взгляды Бентли и Гиббона, блестящее повествование Маколея и смелые обобщения Бокля, наводящие на размышления выводы Тейлора, Мэна и других писателей не могли остаться незамеченными в России, и некоторые из этих писателей оказали значительное влияние на умы россиян».

Такая русская мысль понравилась союзникам, и Лаппо-Данилевский был избран почетным доктором права Кембриджского университета. А по возвращении домой Лаппо-Данилевский был избран председателем подкомиссии по изданию сборника «Русская наука» Комиссии по культурному сотрудничеству с союзниками. 22 февраля 1917 года Отделение исторических наук и филологии Императорской АН удовлетворило его просьбу академика и выделило ему средства для подготовительных работ по изданию упомянутого сборника. А что началось в стране 23 февраля, хорошо известно.

Но подкомиссия продолжала заседать, был составлен подробный план разделов и статей двух томов «Русской науки», назначены их авторы и размеры их гонораров. Потом возникли «технические трудности», как это называлось в протоколах подкомиссии. Тем не менее на общем собрании Академии наук 16 февраля 1918 года Лаппо-Данилевский сообщил, что готовы первые восемь очерков для сборника, к концу 1918 года готовы были уже 20 очерков, примерно треть всего сборника. На том дело и закончилось. Выражаясь языком Вернадского, «особенность психологии момента» поставила крест на «Русской науке» академика Александра Сергеевича Лаппо-Данилевского.

Сейчас, судя по тому, насколько часто стали вспоминать о нем, «психология момента» явно иная. Как бы нам с вами не стать в ближайшее время свидетелями создания в РАН подкомиссии по подготовке фундаментального онлайн-сборника «Российская наука».

Ася Петухова