«Жизнь после смерти продолжается»
Павел Крашенинников — о трансформации наследования и личных фондах
Наследование — один из старейших общественных институтов, возникший задолго до формирования права. В России наследственные отношения развивались веками, переживали исторические катаклизмы и каждый раз адаптировались к новым экономическим реалиям и ожиданиям общества. Одной из последних новаций стало появление личных фондов, которые позволяют передавать имущество наследникам еще при жизни, устанавливать четкий контроль за распределением активов и обеспечивать эффективную работу бизнеса после смерти собственника. О том, как менялся подход к регулированию наследования в российском законодательстве, почему возникла потребность в прижизненных фондах и ждут ли их новые изменения, BG рассказал председатель комитета Госдумы по госстроительству и законодательству Павел Крашенинников.
Председатель комитета Госдумы по госстроительству и законодательству Павел Крашенинников
Фото: Антон Великжанин, Коммерсантъ
Председатель комитета Госдумы по госстроительству и законодательству Павел Крашенинников
Фото: Антон Великжанин, Коммерсантъ
— Как развивалось наследственное право в России?
— Оно развивалось очень динамично. В дореволюционный период у нас в этой сфере было вполне развернутое законодательство — Свод законов Российской империи 1835 года подробно регулировал наследственные отношения, и в целом система работала неплохо. Но в 1918 году большевики полностью отменили наследственное право. Они издали декрет об отмене наследования, по которому все имущество умерших переходило государству. В результате, сами понимаете, движимое разворовывалось, недвижимость часто просто уничтожалась. Это нанесло огромный урон. Параллельно большевики аннулировали все долги и кредиты независимо от того, были они взяты у банка или у соседа.
— Когда наследственное право вновь появилось в советском законодательстве?
— В Гражданском кодексе 1922 года наследование вернули, но только для близких родственников, если не было завещания. В кодексе 1964 года система осталась похожей: если не было завещания, наследовать могли только близкие родственники — две очереди. Так продолжалось до 1990-х годов, до восстановления частной собственности.
— Вы принимали участие в формирование нового подхода к наследованию?
— Мне нравится такой принцип: государству нечего делать в наследственных отношениях, 99% имущества должно оставаться в частной собственности. В противном случае будут злоупотребления. Поэтому в 1999 году мы предложили расширить круг наследников: добавить еще две очереди, кроме близких родственников. Это была наша поправка в прежний Гражданский кодекс 1964 года. Мы готовили почву для третьей части ГК, где уже предусмотрели семь очередей наследников. Нам важно было проверить, как это будет работать на практике, в том числе с точки зрения обратной силы. Поправку приняли в 2000 году, а новая часть кодекса появилась уже в 2002 году.
— Как в последние десятилетия развивались инструменты распоряжения имуществом на случай смерти?
— В нулевые мы уточняли некоторые детали, анализировали практику применения нового наследственного права. Но уже в 2010-х годах начали готовить более глубокие изменения.
— Какие?
— Например, помимо обычных завещаний, появились совместные завещания супругов. Супруги могут оформить одно общее завещание — когда один умирает, все почти автоматически переходит второму, а дальше тем, кого указали в завещании. Это особенно важно, если у человека было несколько семей, чтобы избежать конфликтов, после которых пережившие оказываются на улице.
Кроме того, появился наследственный договор. Это документ, где потенциальные наследодатели и наследники договариваются заранее, кому и что достанется. В отличие от завещания, наследственный договор открыт: стороны встречаются, все обсуждают и фиксируют. Особенно это имеет смысл у бизнесменов: можно прописать, кому перейдут акции, как управлять предприятием, кто будет бенефициаром, даже как содержать питомцев.
— Позже появились и фонды как форма распоряжения имуществом.
— Да, сначала посмертные фонды, как у Альфреда Нобеля. После смерти человека имущество передается в фонд, который распоряжается им в соответствии с волей учредителя. Это была середина 2010-х годов. Затем мы начали работать над прижизненными фондами, которые сейчас называются личными фондами.
— Почему в них появилась необходимость?
— Когда заработали посмертные фонды, встал вопрос: а что делать, если человек хочет распоряжаться имуществом, передавать его в управление самостоятельно при жизни? Прежде всего интерес исходил от бизнеса. Мы обсуждали эту тему неоднократно — и в юридическом сообществе, и с экономистами, и в РСПП. Такие фонды ряд граждан создавал за рубежом, но в России аналогичного инструмента не было.
В результате появилась конструкция, которая позволяет при жизни передать имущество юридическому лицу — личный фонд.
У него есть бенефициары, управляющие, устав, и он начинает работать. А после смерти учредителя такой фонд фактически становится посмертным — жизнь, как ни странно, продолжается. Это очень хорошая история с точки зрения стабильности общества и экономики: частная собственность не размывается, бизнес продолжает функционировать.
— Какие преимущества личные фонды дают их учредителям?
— Возможность заранее решить, кому достанется имущество, как будет управляться бизнес, кто получит конкретные объекты. Можно предусмотреть и социальные цели: помощь музеям, театрам, городским проектам. У всех свои представления о жизни, не все хотят передавать имущество по родству, а через фонд можно закрепить любую волю.
Учредитель также может назначить конкретного управляющего или прописать критерии отбора: образование, опыт, происхождение. Можно создать совет и установить для него правила. Гибкость здесь огромная.
— Личные фонды создавались как альтернатива зарубежной инфраструктуре?
— Да, это важный антиофшорный механизм. Раньше наша правовая система фактически выталкивала бизнес за рубеж. Если кто-то и задумывался о распоряжении активами на случай смерти, то только в иностранных юрисдикциях. Теперь эти возможности есть и в России.
— Сегодня состоятельным людям выгоднее создавать фонды в России или за рубежом?
— Тем, кто живет и работает в России, выгоднее делать здесь. Абсолютно точно.
— Личные фонды существуют с 2022 года, но популярностью начали пользоваться после августа 2024-го, когда была изменена процедура регистрации и введены налоговые льготы. Почему потребовалась эта реформа?
— Поскольку для нас это все новое, мы не исключали, что будут поправки. Раньше фонды регистрировал Минюст, срок регистрации был до 30 дней. Это не устраивало учредителей: чем дольше срок, тем больше шансов, что между наследниками начинаются спор, дележка имущества, судебные разбирательства.
Также были вопросы к конфиденциальности. К нам обращался бизнес и жаловался, что информация уходит. Поэтому регистрация была перенесена в налоговую — там другая система, другие сроки и порядок раскрытия данных. Это позволило процедуре реально заработать.
В целом конструкция получилась приличная. Если сравнивать с тем, что у нас было в XX веке, когда была абсолютно пещерная история, прогресс очевиден.
— Предстоит ли еще дорабатывать этот механизм?
— Думаю, что концептуально мы за 25 лет выстроили эту конструкцию. С точки зрения налогов, возможно, еще предстоит посмотреть, как она работает на практике. Но в целом система создана. Что удивляет — это когда в интернете появляются объявления «помогу создать личный фонд». Все-таки это очень специфическая история, ювелирная. Учредитель должен продумать все: и экономику, и правовые аспекты. Если он создал фонд, передал туда бизнес, нужно убедиться, что он продолжит функционировать. Это важно не только для семьи, но и для тысяч людей, которые на него работают, а значит, важно для регионов, для их налоговой базы, для экономики в целом.
Поэтому я бы посоветовал лицам, решающим создавать фонд, быть внимательнее и выбирать профессионалов. Не обращаться в конторы, которых в последнее время многовато стало в интернете. Возможно, в этом вопросе законодательство нужно дорабатывать.
— Сейчас личных фондов около 400, большинство появилось за последние полтора года. Еще через год будет тысяча?
— С правовой точки зрения ограничений нет, но в действительности, думаю, много их быть не должно. Несколько сотен — максимум, не четырехзначные числа. Это эксклюзивный инструмент, требующий серьезной подготовки — юридической, финансовой, организационной. Это не массовая история.
— В 2024 году для личных фондов ввели налоговые льготы — снизили налог на прибыль до 15%, освободили бенефициаров от налога на доходы. Теперь, когда из-за дефицита бюджета налоговая политика ужесточается, льготы отменят?
— Очень не хотелось бы. Все-таки фонд — это история не на год и не на два, это долгосрочное решение. И люди, которые на него идут, проходят непростой внутренний путь. Это, как правило, представители старшего поколения, люди, рожденные в СССР, для которых само по себе осознание необходимости передать имущество — серьезный шаг. Это требует определенного сдвига мировоззрения, готовности думать о будущем, смотреть чуть дальше своего носа.
Поэтому налоги трогать не стоит. Если человек решился на такой шаг, а потом ему говорят: «Нет, все будет по-старому» — это нехорошо. Менять правила задним числом неправильно, это подрывает доверие.