Особенности национальной режиссуры

26 октября 2003 года умер Элем Климов, 23 октября 2021 года не стало Александра Рогожкина. Почти совпадающие годовщины смерти двух режиссеров побудили Андрея Плахова, хорошо знавшего обоих, задуматься о типологии и драматической параллельности режиссерских судеб в России.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Они были, казалось, во всем разные. Пассионарный, харизматичный Климов, ставший лидером кинематографической перестройки, и скромный, державшийся в тени Рогожкин. И к разным поколениям принадлежали.

Климов — к оттепельному, расшатавшему основы тоталитарного кинематографа. Судьба оказалась жестока к самым талантливым из детей войны. Василий Шукшин умер в 45, Андрей Тарковский дожил лишь до 54, Лариса Шепитько, жена Климова, погибла на самом взлете — когда ей было едва за 40. Элем Климов пережил их всех, застав даже XXI век, но жизнь эта оказалась не менее трагичной.

Первой фирменно климовской киноработой стала «Агония». Это кино об импотенции власти и гуляющих рядом с ней бесовских силах.

С нее для режиссера началось хождение по мукам. Ее неоднократно снимали с полки, объявляя о выпуске в прокат, но каждый раз укладывали обратно. Однажды «Агония» пробилась на неофициальный показ в Канн, но исчез микроавтобус «Совэкспортфильма», в котором везли коробку с пленкой. Французская полиция нашла коробку в кювете: угонщикам она не пригодилась. Когда фильм наконец увидел свет в изуродованном виде, он уже не мог стать сенсацией.

С тех пор жанром режиссера стал трагический эпос. Жена погибла, едва приступив к съемкам «Прощания с Матерой». Эту картину снял Элем Климов, и она принадлежит им обоим. Он прощался не только с патриархальным микрокосмом уходящих традиций, но и с обостренно модернистским миром Ларисы Шепитько.

Судьба готовила Климову новое испытание. Пафос кинематографической перестройки был чисто романтическим. Ее деятели взялись соединить несоединимое: провозгласили рыночную реформу в киноиндустрии и в то же время хотели возродить мечту революционного авангарда об идеальном искусстве и идеальном зрителе. Для них стало полной неожиданностью, когда публика потребовала грубых зрелищ, и кинематографисты стали снимать ей на потребу. А «казус Климова» словно нарочно был придуман для того, чтобы подвести черту под советским кино и принести его богам последнюю жертву.

Казалось, у него было все, чтобы напоследок поразить человечество каким-то грандиозным достижением. Талант. Опыт. Бескомпромиссность. Авторитет, завоеванный многострадальной «Агонией» и общепризнанным шедевром «Иди и смотри». Плюс административный ресурс и внимание всего мира, загипнотизированного перестройкой. Его «Мастера и Маргариту», другие суперпроекты готов был в ту пору легко финансировать Голливуд. Но Элем Климов так к ним и не подступился. А скоро вообще ушел с общественной арены, предпочтя одинокое, почти затворническое существование.

Жертва Климова, находившегося в апогее творческой формы, была абсолютно добровольной, а его выбор — свободным.

Будучи на самом верху перестроечной пирамиды, он первым почуял гниль в ее основе. И не захотел участвовать в ее стремительном cползании в потребительство. Он остался идеалистом, и в царстве прагматиков ему было делать нечего.

Александр Рогожкин сформировался как режиссер как раз во времена перестройки и, по сути, благодаря ей. О нем заговорили как о самобытном авторе, «поэте насилия» после жесткого публицистического «Караула» и совсем жестокого «Чекиста». Тут очевидна перекличка с климовским «Иди и смотри».

А с середины 1990-х начался совсем другой Рогожкин. Это создатель «Особенностей национальной охоты» и дальнейших сиквелов, это также разработчик и мотор «Улиц разбитых фонарей» — самых популярных кино- и телефраншиз того времени. То был звездный час Рогожкина. Беспрецедентная популярность досталась и ему, и его персонажам, и почти отождествившимся с ними артистам, прежде всего затасканному всеми телеканалами Алексею Булдакову.

Впервые после гротескных архетипов Леонида Гайдая появились столь выразительные комедийные маски, действительно отвечающие основам основ русского характера, и это стало сигналом того, что кино в России живо и отходит от травматического перестроечного шока. Вспомнилось, что и Климов начинал как режиссер с комедии: его «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен» — несгорающая классика. А еще я хорошо помню, что и Климов, и Рогожкин обладали отменным чувством юмора, хотя часто прятали его под суровостью.

Счастливым обстоятельством для Рогожкина стал тандем, связавший его с продюсером Сергеем Сельяновым, в сотрудничестве с которым он снял «Блокпост» и «Кукушку» — возможно, лучшую свою картину. И уж точно самую нежную.

Однако последние годы режиссера оказались трагическими. После того как покончила с собой его жена, Рогожкин фактически ушел из кинематографической жизни. Остались нереализованными великолепные проекты, написанные им замечательные сценарии. Хуже того, даже сделанное и столь востребованное еще вчера, быстро отошло в тень, отодвигаемое новыми кумирами. Рогожкин, в отличие от Алексея Балабанова, не сохранил статус культового режиссера и быстро стал забываться. Это несправедливо — и, возможно, будущее еще отдаст ему дань.