В Музее Метрополитен в Нью-Йорке (Metropolitan Museum of Art, New York) открывается выставка "Дали в 20-е годы" (Dali in the 20th). На выставке представлены ранние работы художника, созданные во время его обучения в Мадридской школе изящных искусств. Всего выставлено около ста картин и рисунков.
На любом книжном лотке, из тех, что в изобилии украшают улицы наших городов, между романами Чейза и путеводителями по половой жизни обязательно мелькнет обложка более или менее дешевого альбомчика Сальвадора Дали. Со всей определенностью можно сказать, что в нашем отечестве Дали стал любимым художником, по популярности оставив далеко позади и Пикассо, и Матисса, а может, и самого Илью Глазунова. Конечно, его физиономия со вздыбленными усами еще не украшает кабины водителей общественного транспорта подобно светлому лику Жан-Клода Ван Дамма, но скоро, благодаря широко шагающему просвещению, усы великого испанского художника окажутся и в троллейбусе.
К усам, надо сказать, сам Дали относился очень серьезно: "Мне надо было превзойти Ницше во всем, даже в усах! Уж мои-то усы не будут нагонять тоску, наводить на мысли о катастрофах, напоминать о густых туманах. Нет, никогда! У меня будут заостренные на концах, империалистические, сверхрационалистические усы, обращенные к небу, подобно вертикальному мистицизму, подобно вертикальным испанским синдикатам". Так повествовал Дали в "Дневнике одного гения". И он полностью добился желаемого результата. Его внешность, скандальный образ жизни, взаимоотношения с женой Галой сливаются с творчеством, и все это образует феномен Дали, в котором усы неотделимы от картин, а картины от усов. Подобного феномена воистину не знала история. В глазах изощренных любителей живописи такая слава не могла в конце концов не навредить художнику. Эстеты давно относятся к культу Дали с некоторой брезгливостью. Да, конечно, говорят они, у Дали потрясающая техника, но вся эта смесь из Ленина, Гитлера, психоанализа, Вермера Дельфтского и католической безвкусицы словно специально создана толпе на забаву. Как это часто бывает, миф Дали, обеспечивший его почти эстрадную популярность, сильно навредил Дали-художнику.
Выставка в Метрополитен замечательна тем, что она показывает творчество Дали до зарождения мифа. Это очередное размышление на тему "Годы учения Вильгельма Мейстера", и надо сказать, что мало чья юность удостоилась столь подробной экспозиции — около ста произведений. Выставки раннего Матисса, например, до сих пор не было. Конечная точка — 1929 год — выбрана вполне закономерно. В 1929 во время отдыха на испанском курорте Кадакос Дали встречает жену Поля Элюара и уводит ее от мужа. Это божественная Гала, Gala la Divina, Леда, его муза, богиня и жена до гроба. Дали едет с нею в Париж, и с помощью русской красавицы зарождается миф Дали, покоривший впоследствии весь мир.
Первое, что поражает в юном художнике, это его удивительная красота. Лицо Дали — идеал аристократической утонченности, так пленяющей в облике некоторых русских князей, например, Феликса Юсупова. Красота Дали кажется не случайным даром природы, а результатом долгой многовековой селекции. Нужно было выбрать решительно все лучшее из культуры Средиземноморья, чтобы получить в результате это лицо — образец нежного ума и изысканной духовности. На фотографии, где Дали снят на пляже в компании лучших друзей его юности — Луиса Бунюэля и Федерико Гарсия Лорки, грациозность и изящество испанского художника заставляют вспомнить скульптуры Праксителя.
Это совершенство зачитывалось Ницше и Фрейдом, училось в Школе изящных искусств в тогда провинциальном Мадриде, участвовало в студенческих дебошах и даже было арестовано на 35 дней за какое-то левацкое выступление. Кроме того, совершенство писало картины, очень много картин, Дали всегда отличался трудолюбием. Картины были не очень совершенны, в них много всяких манер, от импрессионизма до кубизма. Велико влияние Пикассо, много следов итальянских метафизиков, и из этой талантливой, но эклектичной смеси почти невозможно понять, каким Дали станет впоследствии. В сущности, он мог бы стать и талантливым абстракционистом, или изысканным кубистом, или простым сюрреалистом с дежурной прокоммунистической ориентацией.
В нашем столетии многообразие стилей приобрело статус обязательности. Как в Академиях художник должен был выполнить и портрет, и обнаженную натуру, и историческую композицию, так в XX веке рядом с сюрреалистическим опытом может соседствовать абстракция, с метафизикой — экспрессионизм. Направления сменяются, как жанры, превращаясь в формальный опыт. В XVII веке натюрморт, пейзаж или бытовая сцена, при всей их разности, остаются произведениями барокко, а в XX веке, когда стерлись какие-либо жанровые различия, можно параллельно писать композицию абстрактную и композицию кубистическую. Все равно останешься авангардистом. Проведя некоторое количество подобных опытов, можно даже скопировать "Кружевницу" Вермера. Что Дали и сделал несколько позже, и опять же остался авангардистом.
Среди произведений, свидетельствующих о несомненном таланте, но типичных для юности любого крупного художника XX века, который примеряет на себя различные манеры и направления, у раннего Дали было несколько картин, выпадающих из калейдоскопа заимствований и влияний. В этих работах есть магия и сила старой испанской школы. В 1925 году Дали пишет "Девушку у окна". В картине явно видно влияние метафизика Де Кирико, а, следовательно, и немецкого романтизма, но техника и композиция Дали столь хороши своей тяжеловесной продуманностью, что напоминают о сталинских шедеврах Лактионова, этого баловня сегодняшних российских интеллектуалов. В 1926 году Дали пишет "Корзину с хлебом", одно из самых ярких произведений на выставке. Трактовка предметов здесь столь академична, что, кажется, Дали доводит академизм до абсурда.
Можно порассуждать о том, как за безжалостным реализмом скрываются будущие чудовища сюрреализма, которые очень скоро начнут лязгать зубами и бряцать костями. Однако, "Корзина с хлебом" скорее близка натюрмортам Франциско Сурбарана, знаменитого живописца испанской контрреформации. В работах Сурбарана, как и во всех натюрмортах XVII века, вещи значимы не своей физической оболочкой, а символическим смыслом, который заключен в каждой из них. Духовное напряжение, испытываемое зрителем Сурбарана перед обыденными предметами, обусловлено двойственной, не только физической, но и метафизической жизнью простейшей утвари, и Дали удается возродить это удивительное напряжение.
Конечно не тем, что хлеб — символ Причастия, объясняется таинственная притягательность натюрморта Дали. Магия его ранней живописи — в далеких отзвуках великой культуры Средиземноморья, чьим рыцарем, пересмешником и могильщиком он являлся. Можно только мечтать о том удивительном цветке, что могли бы взрастить вместе Лорка с его мягкой андалузской поэзией, хранящей воспоминания о мавританских арабесках, Бунюэль, суровый арагонский гений, и каталонец Дали, изящный, как поэзия трубадуров. Но Лорка был убит, Бунюэль разругался с Дали, а сам каталонец отрастил усы и уехал в Париж. И его усы, "обращенные к небу", становились все длиннее и длиннее, "подобно вертикальному мистицизму, подобно вертикальным испанским синдикатам", как он сам когда-то говаривал.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ