Роскошь человеческого разобщения

В парижском Театре де ля Виль начались гастроли Нидерландского театра танца (NDT1). Одна из самых влиятельных трупп современного танца привезла в Париж недавнюю премьеру — «Figures in Extinction» («Образы вымирания»), масштабную трилогию канадки Кристал Пайт и англичанина Саймона Макберни о мире, в котором мы живем. Рассказывает Мария Сидельникова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Творческий дуэт Кристал Пайт и Саймона Макберни — лучшее, что могло случиться с обоими. Знаменитая хореограф и не менее знаменитый режиссер давно присматривались к друг другу, но поворотным стал 2016 год. Она увидела в Нью-Йорке его спектакль «Встреча» и была потрясена. Он — ее «Заявление», синтез ее узнаваемой экспрессивной манеры, которая давно оформилась и, казалось, вот-вот должна забуксовать. В танцевальных рамках Пайт становилось тесно, пересобирать одни и те же эффектные, узнаваемые связки под разным соусом — неинтересно. Умная, ищущая Пайт все больше смотрела в сторону драматического театра и кино, все чаще пускала в свои постановки слова, мастерски подкладывая их под движения. Но ее эмоциональным, визуально и технически безупречным спектаклям, которые иной автор клепал бы и клепал всю карьеру, зачастую не хватало уверенной драматургии. И это именно то, что она нашла в опытном Макберни.

Один из создателей Theatre de Complicite в 1983 году и сегодняшний его руководитель Саймон Макберни — актер, драматург и мастер гротескных комедий. Классические английские традиции, пропущенные через эксперименты физического театра выдающегося мима и основателя собственной актерской школы француза Жака Лекока, принесли в конце 1960-х Theatre de Complicite международную славу. Не последнюю роль в этом сыграл Питер Брук, разглядев в их смелых экспериментах новую театральную главу.

Все аспекты театра должны говорить — на этом стоит Макберни уже много-много лет. Причем говорить о сегодняшнем мире. А в нем режиссера больше всего заботят разобщение людей и климатический кризис.

Идеологически Саймон Макберни и Кристал Пайт тоже сошлись — предчувствие экологической катастрофы слышалось во многих постановках Пайт и ранее, будь то поэтические картины времен года «Season’s canon» в Парижской опере или более тревожное и неровное сочинение «Body and soul», поставленное также для парижан. Но в «Figures in Extinction» эта тема вышла на первый план.

В «Образах вымирания» три главы, три самостоятельных спектакля, здорово связанных в одно целое. Первая часть — «Список» — мир природы. Словно страницы из атласа, перед глазами проходит серия танцевальных портретов вымерших видов животных и тающих ледников. Закадровый голос чеканит фразы-характеристики, титры дублируют их бегущей строкой. Свет и подвижные панели на сцене выхватывают строгие «кадры»: сценическое пространство то съеживается до квадрата в центре, то обрезается по горизонтали и вертикали (художник по свету — мастер Том Виссер). Эти сухие констатации и геометрические формы Кристал Пайт наполняет яркими пластическими образами. В память врезаются гипнотическое соло танцовщика, у которого вместо рук — накладные рога, дуэтные танцы изящных «райских птиц», стремительная стая «рыб». Особенно выразительна распятая под лампой «лягушка», что дергается так натуралистично, словно над телом артиста и впрямь работают невидимые крючки. Наблюдать за телесными экспериментами великолепных танцовщиков NDT1 можно бесконечно, но в какой-то момент линейность повествования сбивается: слова начинают повторяться, фразы путаться, «фигуры» хаотично мелькать перед глазами.

«Но потом дело доходит до людей» — так называется вторая часть, в которой Пайт и Макберни беспощадно препарируют другой вымирающий вид — современного человека. В качестве теоретической базы они выбрали книгу «Владыка и его посланник: разделенный мозг и становление западного мира» британского психиатра и нейропсихолога Иэна Макгилкриста о том, как противоречия правого и левого полушарий мозга влияют на изменения в современном мире. Авторы спектакля считают, что идея о делении на «рациональное» и «эмоциональное» слишком упрощена и у людей, в отличие от животных, есть префронтальная кора, примиряющая два полушария. Там мыслительные процессы становятся более гибкими, там рождается эмпатия, и только она и способна удержать нас вместе.

Заумные тексты артисты, облаченные в офисные костюмы, «проговаривают» и пантомимой, и телом. Этот прием Пайт уже использовала в своем «Завещании», и он по-прежнему прекрасно работает.

Научные факты перебиваются сводками новостей, популистскими заявлениями Трампа, отчетами корпораций о новых достижениях «искусственного интеллекта» и прочих прогрессах.

Действие же на сцене свидетельствует ровно об обратном: загнанное стадо роботов-невротиков, то апатичных, то гиперактивных и намертво прикованных к экранам телефонов, производит жалкое впечатление. И чем выше скорость их продуктивности, в том числе и движенческой, тем ближе их конец. Все разлетится: костюмы, руки, ноги. Из груды тел выскользнут истерзанный мужчина и женщина и сольются в поэтическом — спасительном — дуэте. Он-то и расскажет об эмпатии больше всех философских трактатов.

И, наконец, заключительная часть трилогии — «Реквием». Внешне — перед нами современные молодые люди, обычные обитатели спальных районов в трениках и худи. Один за другим они начинают вспоминать своих родных. Понять, живы они сами или нет, невозможно — их пластический язык, как всегда дублирующий текст, тоже выглядит двусмысленно. Но с условной улицы действие очень скоро переносится в реанимацию, где безымянное тело доживает свои последние секунды, а многочисленные родственники водят хороводы вокруг больничной койки. Все умрут, врачи спляшут на костях макабрический танец в лучших традициях бродвейских мюзиклов, и черный юмор разольется по сцене густой краской. В зале повиснет тишина, тела успокоятся, а на заднике вдруг заблещут искорки-светлячки, и голос — буквально свыше — начнет звать артистов по имени. Хрупкость этой финальной сцены разрушается шквалом аплодисментов: уж здесь-то точно обходится без разобщенности.