концерт опера
Вслед за недавним "Очарованным странником" Родиона Щедрина Московская филармония представила в Зале имени Чайковского еще один крупный оперный проект — концертное исполнение "Травиаты" Джузеппе Верди. Одно из самых шлягерных произведений мировой оперной литературы исполнял международный состав: дирижер и исполнители главных партий были выписаны из Европы, второстепенные партии исполняли молодые солисты отечественных театров. Участвовали, кроме того, оркестр "Новая Россия" и консерваторский камерный хор Бориса Тевлина. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Строго говоря, исполнение во многом тяготело к полусценическому. Все солисты пели наизусть, и краешек сцены в Зале Чайковского предоставлял им довольно возможностей разыгрывать мизансцены в самом реалистическом ключе. "Застольная", естественно, не обошлась без бокалов, Виолетта (удивительная итальянская примадонна Патриция Чофи) действительно дарила Альфреду (молодой румынский тенор Мариус Бренчиу) цветок, пусть и не камелию, да и роковые письма во втором акте были самые натуральные, бумажные. Надо признать, все пользовались возможностью поиграть достаточно умело и непринужденно, чтобы не испортить непревзойденную театральность, которой и в самой музыке "Травиаты" более чем достаточно. А музыкальный уровень исполнения, в свою очередь, уверенно стремился к самой высокой планке, которую можно задать при исполнении "Травиаты".
За успех, во-первых, отвечал стоявший за дирижерским пультом "Новой России" маэстро Лучано Акочелла. Его прочтение "Травиаты" казалось во многом непривычным, он дирижировал с почти невердиевской деликатностью и чуткостью, старательно обрисовывая каждую деталь. И оркестру на это чаще всего удавалось ответить игрой красочной, но в то же время прозрачной, внимательной и точной. Хуже обстояло дело с хором, стоявшим в глубине сцены, но звучавшим так приглушенно и тихо, будто он все время пел из-за сцены. Провалились, например, цыганки и матадоры в сцене бала у Флоры: в хоре матадоров слышно было, собственно, не хор, а геликоновского тенора Василия Ефимова (Гастон), певшего ту же песенку о пикадоре Пикильо на авансцене.
Ну а главной удачей были все-таки солисты-певцы, причем и отечественная оперная молодежь — баритоны Михаил Давыдов и Евгений Кунгуров, бас Алексей Якимов, упоминавшийся тенор Василий Ефимов, меццо Алина Шакирова, сопрано Валерия Сафонова — смогла показать себя довольно выигрышным образом. Петь Жермона-старшего пригласили знаменитого вердиевского баритона Амброджо Маэстри. Специалист, в частности, именно по этой партии, возвышавшийся на сцене этаким Голиафом, демонстрировал великолепный голос редкостной мощи и насыщенности, и даже его едва заметная жестковатость была безжалостному герою, в общем, к лицу. Тенор стремительно набирающего сейчас международную известность румына Мариуса Бренчиу оказался на удивление легким, с отчетливо лирическим серебристым тембром. Более темных красок и яркости его вокалу иногда недоставало, и все же его Альфред был спет не только артистично, но и с чертами большого и серьезного таланта.
Виолетта Патриции Чофи была во многом непривычной, и все же певице стопроцентно удалось показать, насколько эта непривычность в данном случае драгоценна. Прежде всего сопрано Патриции Чофи, взлелеянное колоратурными партиями белькантового и барочного репертуара, обладает очень узнаваемым звучанием. Оно не глянцево-заливистое, а чуть матовое, верхи в этом голосе не пробивные, а мягкие, бережные. Это индивидуальное звучание и изысканность манеры отлично сочетались с отчетливым рисунком роли, который был различим даже в концертном формате. Да, в первом акте чудесно игравшая певица была тем не менее чуть зажата вокально, но царственно-насмешливая Виолетта этих сцен ей, быть может, и не очень близка. Самыми театральными, самыми сильными и самыми глубокими эпизодами с ее участием были другие, те, где блистательную даму полусвета сменяет уязвимая, надломленная женщина, искренне любящая и непритворно страдающая. Пиком в этом смысле стала знаменитая ария "Addio del passato", исполненная с неподражаемым сочетанием вокальной красоты и высокой психологичности. С таким не мелодраматическим, а простым и одновременно трагическим решением образа вердиевской героини спорить, как оказалось, невозможно вовсе.