Событие недели — "Парфюмер" (Das Parfum: die Geschichte eines Morders, 2005) Тома Тыквера (12 октября, "Первый канал", 21.25 ***). Идея экранизировать нашумевший роман австрийца Патрика Зюскинда, хотя и соблазняла до Тыквера многих режиссеров, изначально была рискованным, если не обреченным пари. Главный герой романа — не столько уродец Гренуй, чудом выживший на парижском дне середины XVIII века и ставший серийным убийцей девственниц, сколько окружающие его запахи. Он чувствует все запахи на земле, даже запах стекла, он — идеальный парфюмер, похищающий у девушек не только жизни, но и ароматы, на основе которых смешивает магические эссенции. Ну как сделать фильм о запахах? Тыквер — один из лучших немецких режиссеров, но даже он не может прыгнуть выше головы. Вот и приходится ему нагнетать то мерзости, то красивости, снимая то грязь рынка, то залежи розовых лепестков. Или демонстрировать крупным планом нос Гренуя. Правда, когда на экране появляется носяра Дастина Хоффмана, играющего наставника выродка, невольно кажется, что даже носом главный герой не вышел. Перестал он быть и уродцем, хотя именно уродство превращало его в книге в этакого Крошку Цахеса: манипулируя запахами, он манипулировал и людьми, перестававшими замечать его внешность. А тут ходит себе по экрану красивый, бледный юноша, и совершенно непонятно, почему его никто не любит. В общем-то, и чрезмерное использование закадрового голоса, объясняющего зрителям что к чему, это признание режиссерского поражения перед слишком некиногеничным текстом. Но фильм все-таки поражением не стал. Кажется, он тянется два с лишним часа только ради мощной финальной сцены, где приговоренный к мучительной казни Гренуй, уже стоя на эшафоте, при помощи нескольких капель своих духов вертит кровожадной толпой как хочет. Палач целует ему ноги, обыватели вопят о его невиновности, епископ объявляет чуть ли не Сыном Божьим, а затем вся массовка, скинув тряпье и камзолы, сливается в нежном групповике. У названия фильма есть подзаголовок: "История одного убийцы". Но правильнее было бы назвать его: "История одного тирана". Гренуй, несмотря на свою маргинальность,— тиран, открывший тайну абсолютной власти, по сравнению с ним Гитлер — первоклашка. И это навевает мрачноватые исторические параллели. Ведь традиционно считается, что "эпоха тиранов" в немецком кино пришлась на экспрессионистские 1920-е годы: обилие экранных изуверов предвещало приход к власти изуверов реальных. Но ни один из антигероев 1920-х не мог и сравниться с Гренуем. Уже напрямую с нацизмом связан шедевр венгерского режиссера Золтана Фабри "Пятая печать" (Az otodik pecset, 1976), получивший Гран-при Московского кинофестиваля (15 октября, "Культура", 13.50 *****). Это тоже фильм о власти, способной заставить людей делать, что ей заблагорассудится. Концентрированная, насыщенная внутренним электричеством камерная драма: два или три места действия, пяток главных героев. На свежий воздух герой выходит лишь в самом финале, да и то этот воздух отравлен гарью пылающих и рушащихся зданий. В Венгрии 1944 года ведут последние, самоубийственные бои нацисты и зверствуют местные наци — салашисты. Пятеро мужиков надеются отсидеться в стороне. Каждый вечер встречаются в кабачке, говорят о всем и ни о чем, например, о жарке мяса, но не чужды и философствованиям. Один из них оказывается провокатором. В тюрьме их ставят перед дилеммой: ударить по лицу умирающего коммуниста или погибнуть. Трое, никакой предрасположенности к героизму не проявлявшие, выбирают смерть. Четвертый бьет партизана и остается в живых. Но он-то как раз и оказывается героем, поскольку его жизнь нужна ему ради спасения других жизней. Впрочем, ни ему, ни зрителям этой притчи о предательстве, настоящем или мнимом, от этого легче не становится. "Чокнутая" (Nuts, 1987) Мартина Ритта — крепкая, но не слишком убедительная судебная драма (15 октября, НТВ, 1.55 **). Дорогую "девушку по вызову" судят за убийство склонного к насилию клиента. Кажется, единственный шанс для нее — быть признанной чокнутой, но сама подсудимая и ее назначенный государством адвокат всячески этому противятся. Хеппи-энд — в духе повальной охоты за педофилами, медийного безумия конца 1980-х. Девушка дошла до жизни такой, оказывается, потому что отчим в детстве любил смотреть, как она моется, а если девочка кочевряжилась, подсовывал ей деньги под дверь ванной комнаты. Понятно, что, услышав эту жестокую правду, суд просто не мог не оправдать несчастную.