«Преступники в шоке, когда мы приходим к ним через 25 лет после убийства»

Сотрудники отдела криминалистики СУ СКР по Пермскому краю участвуют в раскрытии и расследовании самых сложных и резонансных преступлений в регионе. Руководитель отдела, полковник юстиции Станислав Лунин рассказал о том, как удается найти злоумышленников, совершавших преступления десятки лет назад, о работе на месте происшествия в Пермском университете, раскрытии убийства Кирилла Усольцева и роли техники в криминалистике.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Станислав Олегович, сейчас некоторые ваши коллеги, скажем так, из смежных ведомств жалуются на нехватку кадров. В вашем отделе есть такая проблема? Насколько укомплектован штат?

— Штатная численность отдела составляет 19 человек. Прежде всего, это следователи-криминалисты, а также психолог и полиграфолог. Сейчас у нас вакантны две ставки. Но это, скажем так, временная ситуация. Наоборот, люди стремятся служить у нас, так что ни о каком кадровом голоде речи не идет. Входные требования к кандидатам довольно серьезные: необходим стаж работы следователем СКР не менее пяти лет, высокие служебные показатели. Кроме того, мы должны понять, что человек умеет выстраивать тактику расследования уголовных дел, владеет необходимой методикой. Конечно, мы смотрим, как он умеет работать с людьми, как общается с коллегами. В подразделение попадают далеко не все претенденты.

Я возглавляю отдел криминалистики уже почти 12 лет, поэтому лично знаю абсолютно всех следователей, которые за это время служили или служат в следственном управлении по Пермскому краю. Особенность нашей работы в том, что следователи-криминалисты постоянно выезжают на места совершения преступлений по всему региону, только у меня в среднем не меньше ста выездов в год. Поэтому, так или иначе, знакомишься с каждым сотрудником и составляешь о нем мнение как о специалисте. Вообще трудоустройство в наш отдел — это длительная процедура, кандидатов оценивают не только на уровне управления, но и в главном управлении криминалистики.

— Следователи-криминалисты сопровождают раскрытие каждого преступления, которое подследственно органам СКР?

— Начнем, наверное, с того, чем занимаются следователи-криминалисты. Мы оказываем коллегам практическую и методическую помощь в раскрытии и расследовании уголовных дел. Следователь-криминалист — это сотрудник, который обладает компетенциями в использовании специальной техники, назначении экспертиз, умеет проводить следственные действия, изымать следы, да и просто это человек с большим жизненным опытом. Мы обязательно выезжаем на все тяжкие и особо тяжкие преступления, на те, которые имеют общественный резонанс, где потерпевшими признаны несовершеннолетние. Отдельное направление — раскрытие преступлений прошлых лет. Кроме того, мы работаем по любым делам, когда у коллег в территориях возникают вопросы с доказыванием, если необходимо назначить какую-то сложную экспертизу. За каждым из следователей-криминалистов закреплены по два-три района в Пермском крае, в городе мы, конечно же, «закрываем» тоже.

— Если происходит, что-то «масштабное», вспомнить, к примеру, происшествие в Пермском университете, то 19 человек — это явно мало, чтобы обеспечить помощь. Как организовывается работа в таких случаях?

— Хотелось бы, чтобы ничего подобного больше никогда не происходило. В таких случаях все службы работают вместе: СКР, МВД, ФСБ, Росгвардия — все решают общие задачи. Если говорить более узко, то к работе следственной группы могут, например, подключаться криминалисты из полиции и других структур.

Случай, связанный с Пермским университетом, я запомнил очень хорошо. В вузе, где я получил юридическое образование… Первой задачей всех прибывших туда служб была эвакуация людей, организация доставки пострадавших в больницы, оказание им помощи. Мы с коллегами, в том числе из центрального аппарата, провели осмотр места происшествия. Нужно понимать, что этим местом была значительная часть университетского городка, то есть очень большая площадь. Поэтому она была разделена на квадраты, каждый из которых досконально осматривали криминалисты. Этот процесс занял сутки. Следов, подлежащих изъятию, было очень много. Следующими этапами стали допросы потерпевших, свидетелей, назначение экспертиз и многое другое.

— Про полиграфологов. Насколько часто их исследования используются для расследования и раскрытия преступлений? Результаты психофизиологических исследований признаются судами в качестве доказательства?

— В рамках работы по уголовным делам в нашем управлении каждый год проводится до трехсот психофизиологических исследований (ПФИ). Как правило, полиграф применяется в ситуации, когда по делу нет прямых доказательств, которые изобличают конкретных лиц, а также при поиске пропавших без вести. Сейчас суды не рассматривают результаты ПФИ в качестве доказательств, но принимают в качестве такового допрос специалиста-полиграфолога. В то же время нам такие исследования помогают сориентироваться, в каком направлении вести расследование и выбрать наиболее перспективные версии. Чаще всего, цель ПФИ — это установить, совершал ли человек какие-то конкретные физические действия или нет.

Перед непосредственно исследованием проводится так называемая тестовая беседа, в ходе которой фигуранту объясняется принцип действия полиграфа и подробно обсуждаются формулировки вопросов, которые будет задавать специалист. Вопросы, кстати, полиграфолог составляет вместе со следователем на основе материалов уголовного дела. И довольно часто уже на этом этапе человек пишет чистосердечное признание или явку с повинной. Датчики не подключили, но он уже понимает, что отрицать вину бесполезно.

— Продолжим про «технические» методы». 25–30 лет назад та же ДНК-экспертиза была не быстрым процессом. Сейчас, как я понимаю, ситуация кардинально изменилась?

— В данном случае основной вопрос не в быстроте проведения генетической экспертизы. 25 лет назад она проводилась в течение нескольких дней, а теперь за несколько часов, но дело не в этом. У нас значительно возросли технические возможности как по поиску и изъятию материала для такой экспертизы, так и качество ее проведения. Да и количество образцов в базах данных ДНК экспертно-криминалистического центра МВД и Федеральной базы геномной информации выросло кратно. Это, безусловно, облегчает раскрытие преступлений, но поверьте, генетическая экспертиза — это далеко не панацея, и не нужно думать, что этот метод решает все проблемы.

Бывает, что преступник или преступники не оставляют образцов ДНК на месте преступления, но и тогда мы находим, с чем работать. Если говорить о сравнительно недавних примерах, то сразу вспоминается случай убийства супругов в поселке Октябрьском. Злоумышленник нанес им множественные удары топором, после чего скрылся, похитив небольшую сумму денег и вещи. Сразу скажу, что образцов ДНК преступника на месте обнаружить не удалось. Зато там был найден отпечаток мужского ботинка 46 размера с кровью одной из жертв. То есть стало понятно, что нужно искать в округе довольно крупного человека с этим размером обуви. По обывательской логике, таких должно быть немного, но оказалось, что это далеко не так. Вместе с коллегами из МВД в течение месяца мы проверили большое количество людей: изымалась обувь, проводились допросы, сравнительные экспертизы, устанавливалось местонахождение этих лиц в день совершения преступления.

Это была масштабная работа, которая в итоге дала результат. В доме одного из жителей Октябрьского были обнаружены вкладыши в ботинки — стельки, саму обувь он сжег, но их почему-то решил оставить. На этих вкладышах были найдены мельчайшие частицы крови убитого. К тому же в доме были обнаружены остатки похищенных вещей, которые он также пытался сжечь. В итоге преступник во всем сознался и был осужден к длительному сроку лишения свободы.

— Одной из задач следователей-криминалистов является раскрытие преступлений прошлых лет. Судя по сообщениям СМИ, эта работа ведется активно. За счет чего получается раскрывать эти дела? Новые технические возможности? «Выстреливает» ДНК?

— Чтобы раскрыть дело, нужно по нему работать. Как я уже говорил, техника лишь облегчает нам работу, но ее делают люди, и если они окажутся непрофессионалами, то никакие высокие технологии не помогут. Если говорить о делах прошлых лет, то все начинается с изучения материалов, которые коллеги наработали сразу после совершения преступления. И часто там нет тех же биологических образцов и вообще каких-то «технических» доказательств, но есть, например, люди, которые что-то могут знать об этих событиях. И с этими людьми начинается кропотливая работа: с ними разговаривают, отрабатывают их связи, проводятся другие необходимые следственные и оперативные мероприятия.

Например, в этом году совместно с коллегами из уголовного розыска было раскрыто двойное убийство, совершенное в Осинском районе еще 25 лет назад. Тогда злоумышленник забил до смерти двух местных жителей, которых заподозрил в краже, и сбросил с сообщником их тела в водоем. После этого он уехал из Прикамья и скрылся. Проблема была в том, что у нас мужчина проживал по поддельному паспорту, который после совершения преступления уничтожил. Насколько я помню, он уехал в Сибирь и продолжил жить уже с настоящими документами и даже успел отбыть там наказание за преступление, совершенное в Кемеровской области. Но у следствия появилась информация, что у фигуранта есть дети-близнецы, данные об их именах, дате и годе рождения. Это позволило сузить круг поисков, в итоге обвиняемый был задержан.

— А как вообще реагируют фигуранты, когда через десятки лет их задерживают?

— Как правило, преступники пребывают в шоке, когда мы приходим к ним через 25 лет после убийства. Я сам наблюдал эту картину несколько раз. Бывает, что они за давностью лет уже позабыли какие-то детали, но в ходе следствия они восстанавливаются. Часто фигуранты сразу признают вину, но бывают и исключения.

— То есть «традиционные» методы работы не уходят в прошлое…

— Конечно, нет. Думаю, многие жители нашего региона помнят трагическую историю с пропажей в Краснокамске семилетнего Кирилла Усольцева. 11 октября 2013 года он вышел из школы и исчез. Для его поисков была создана большая следственная группа, к работе которой привлекли и следователей-криминалистов, оперативных сотрудников МВД и другие службы. В рамках расследования дела были допрошены несколько десятков тысяч человек, счет экспертиз шел на тысячи. Но никто ничего не видел, никто ничего не знал, просмотр записей камер видеонаблюдения, автомобильных регистраторов тоже не дал результатов.

Я давно стал придерживаться правила начинать рабочее утро с просмотра сводок и чтения криминальных, скажем так, новостей. Так, зимой 2017 года в СМИ прошла информация, что житель Пермского края Юрий Тиунов задержан в Оренбурге по подозрению в совершении преступления против малолетней девочки, причем сообщалось, что он из Краснокамска. Эта новость «зацепила» меня и коллег, поэтому мы быстро согласовали выезд в Оренбург, после чего отправились туда со следователем и оперативными сотрудниками.

Местные коллеги уже задавали вопросы о причастности Тиунова к преступлению в Краснокамске, но он все отрицал, и они не очень верили в наш успех. Когда мы приехали в следственный изолятор, где находился Тиунов, он начал симулировать приступ болезни. Но вызванный врач сказал, что тот может участвовать в следственных действиях. Ему было задано всего два вопроса: «Почему ты убил Кирилла?» и «Где тело?». Он подумал и начал рассказывать, написал явку с повинной, нарисовал схему местности, где закопал тело. Позже Тиунов подтвердил свои показания на месте, но затем начал отказываться от них, однако это ему уже не помогло. Была установлена причастность преступника к другим уголовно наказуемым действиям в отношении несовершеннолетних, в итоге он был осужден к пожизненному лишению свободы.

Возможно, с моих слов эта история звучит, что все было просто, но это не так. Ситуацию, чтобы он дал признательные показания, нужно было еще создать. В какой-то мере это следственная удача.

Интервью взял Дмитрий Астахов