Утилизация предрассудков

Режиссер Петр Шерешевский поставил в московском театре «Шалом» историческую пьесу Лессинга «Натан Мудрый» про религиозную и национальную толерантность. По мнению Марины Шимадиной, спектакль оказался удивительно актуальным.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Драма Готхольда Эфраима Лессинга, классика немецкой драматургии, написана в XVIII веке, а ее действие происходит и вовсе в Иерусалиме XII века. Казалось бы, что нам Гекуба? Что нам все эти султаны, крестоносцы, дервиши и рыцари-храмовники? Но тема, поднятая одним из лучших умов эпохи Просвещения, до сих пор остается на горячей повестке дня. Мысль о том, что ни одна религия не обладает монополией на истину, была для того времени столь революционна и кощунственна, что «Натана Мудрого» впервые поставили только после смерти автора. При нацистах пьесу запрещали «за пропаганду разнообразия», но после Второй мировой войны берлинский Дойчес-театр вновь открылся именно постановкой по Лессингу.

Сюжет разворачивается в Вечном городе, где рядом живут евреи, мусульмане и христиане — между очередными войнами и крестовыми походами. Рыцарь-тамплиер спасает из огня дочь богатого еврея Рэху, и между ними, конечно же, вспыхивает огонь любви. Но соединиться молодым мешают и вопросы веры, и темные семейные тайны.

Петр Шерешевский под псевдонимом Семена Саксеева изрядно сократил пьесу, добавив в нее рассуждения Достоевского о смертной казни, жутковатые истории про опыты на крысах и зонги на тексты Юваля Ноя Харари (но о них позже). А в постановке искусно совместил «век нынешний и век минувший».

У заглавного героя тут доходный и вместе с тем экологически полезный бизнес по утилизации автомобильных покрышек. Действие происходит в цеху с грязными кафельными стенами, но прозаические декорации Фемистокла Атмадзаса тут сочетаются с роскошными костюмами Ольги Атмадзас, стилизованными под исторические. Режиссер не отказывается и от своего излюбленного приема с живой видеосъемкой и большими экранами, который искупает некоторую статичность действия и длинные разговорные сцены. Все артисты настолько органично и подробно существуют на крупных планах, что наблюдать за ними не скучно ни минуты. И в то же время «глаз камеры» становится метафорой тотальной слежки: так суфийского дервиша (Антон Ксенев), любителя водки и «Битлз», уличают в контактах с евреем с помощью скрытой видеозаписи.

Дмитрий Уросов играет богатого иудея Натана чрезвычайно убедительно и наполненно. В его взгляде, словах, даже в молчании читается мудрость, ставшая следствием горького опыта и скорби. Он внутренне готов ко всему: что его все презрительно называют жидом, но при этом пользуются его деньгами, что самые близкие могут предать, что у него в любой момент могут отнять состояние, свободу и саму жизнь — но только не любимую дочь Рэху. Когда Натана вызывает султан, он берет с собой чемоданчик с бельем — страшная привычка вечно гонимых. А когда перед входом во дворец его раздевают и загоняют в душевую комнату для омовения нечистого, у зрителей возникают неслучайные ассоциации с газовыми камерами. Но при этом Натан умудряется не терять лица и с достоинством ответить султану на провокационный вопрос, какая вера истинная, рассказав древнюю притчу о трех братьях и трех кольцах, под которыми подразумеваются три монотеистические религии.

Султан Саладин — исторический персонаж, защитник веры и герой исламского мира — в спектакле, напротив, решен неожиданно, как слабый и истеричный правитель, похожий на безумного Калигулу, которого опекает властная сестра Зитта. У Евгения Овчинникова и Карины Пестовой получился изумительный дуэт: эта парочка с явными намеками на инцестуальные отношения мягко стелет, да жестко спать. От их вкрадчивых, ласковых интонаций веет холодной жутью, липким страхом — ведь людьми эти двое играют и забавляются, как пластмассовыми пупсами. А когда томных, порочных властителей засыпают «черным золотом» Натана, крошкой от переработанных шин, кажется, что это пепел из печей концлагерей.

Молодая пара героев тут почти дети: красавица Рэха у Элизабет Дамскер, для которой это первая большая роль в «Шаломе»,— импульсивная и несколько избалованная папина дочка, а Антон Шварц играет гордого, но недалекого рыцаря, готового наделать глупостей из-за оскорбленного мальчишеского самолюбия.

Вся эта хитросплетенная история с потерянными и вновь обретенными родственниками (постараемся обойтись без спойлеров) завершается в спектакле феерической сценой в духе индийского кино с песнями и танцами.

Как человек XXI века, Шерешевский с грустной иронией смотрит на мелодраматический хеппи-энд пьесы с прекраснодушным выводом «все люди — братья и сестры».

Гуманистические идеи Лессинга о терпимости и толерантности, потерпевшие крах в новой истории, режиссер подкрепляет современной антропологией и цитирует известную работу израильского медиевиста Юваля Ноя Харари «Sapiens: Краткая история человечества». Тот рассуждает о любой религии как об условном своде правил и представлений, принятом людским сообществом на определенном этапе,— наряду с законами Хаммурапи или Конституцией США. И в этом свете борьба конфессий, религиозные войны и национальная вражда в эпоху научного прогресса представляются дремучим анахронизмом.

В постановке целые отрывки из книги Харари звучат в виде драйвовых зонгов, положенных на музыку давним соавтором Шерешевского, композитором Ванечкой («Оркестр приватного танца»). И этот аналитический комментарий придает спектаклю объем и помогает по-брехтовски отстраненно взглянуть на происходящее, что уже немало. Все-таки умного, интеллектуального театра нам сегодня очень недостает, как и критического мышления в целом.