Мелодии и рифмы

Один из главных симфонических коллективов страны, Государственный академический симфонический оркестр Татарстана открыл юбилейный, 60-й, сезон блицтуром по столичным филармоническим сценам. Гастрольная программа составилась из Скрипичного концерта Бетховена, в котором солировал Кристоф Барати, и Четвертой, «Романтической» симфонии Брукнера. За пультом ГАСО РТ стоял его бессменный худрук и главный дирижер Александр Сладковский. О петербургском концерте рассказывает Гюляра Садых-заде.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Сразу после официального открытия юбилейного сезона на родной сцене в Казани в Концертном зале имени Сайдашева оркестр отправился на короткие гастроли, повторив все ту же программу в Концертном зале Чайковского и в Большом зале петербургской филармонии. Бетховен и Брукнер, два столпа австро-немецкой музыкальной традиции, маркирующие начало и конец великой романтической эпохи, в этой программе протянули нить традиции сквозь XIX век — зовами валторн и отзвуками лендлера, которые слышатся и в бетховенском концерте, и в брукнеровской симфонии.

В Скрипичном концерте солировал Кристоф Барати — и редко когда удается наблюдать и слышать такое гармоничное единение солиста с оркестром. Изысканная, точная и пластичная фразировка, неспешные темпы, нежный и ясный, принципиально не форсируемый скрипичный звук, интуитивное понимание и поддержание исполнительских намерений солиста — словом, между Барати, дирижером и оркестром сложился идеальный союз.

Особенно подкупала безмятежность тона и какая-то необъяснимая умиротворенность, которую источал солист, а вслед за ним и оркестр. Конечно, темповое указание для первой части Allegro ma non troppo («быстро, но не слишком») и Larghetto («умеренно медленно») — для второй отчасти оправдывали такую подчеркнутую неторопливость исполнения. Но даже в третьей части — вполне активном по темпу Рондо, в рефрене которого угадываются типично венские интонации лендлера,— ощущение лучезарного спокойствия не пропадало.

Никакого экстрима: динамические контрасты есть, но сглажены, струнные звучат вполголоса, симфоническая фактура предельно высветлена. Рацио превыше страсти, изящество превыше динамизма, типично классицистская манера интонирования, с вниманием к деталям, с закругленными фразами, эдакое симфоническое чистописание. Венский классицизм как звуковой идеал, как далекий отблеск давно угасшего мира — так воспринимался Скрипичный концерт в интерпретации Барати, а с ним и всего оркестра.

Впервые оркестру Татарстана удалось заполучить к себе скрипача такого высокого ранга. Барати, несомненно, один из лучших скрипачей нашего времени и один из немногих солистов такого уровня, которые продолжают приезжать и выступать в России.

Питерская публика хорошо с ним знакома — Барати ежегодно бывал на мариинском фестивале «Звезды белых ночей», часто гастролировал с оркестром Мариинского театра. Потрясающее владение инструментом венгерский скрипач на сей раз продемонстрировал и в сыгранной на бис Жиге из Третьей скрипичной Партиты Баха ми мажор. Вообще, выбор Баха для бисов — всегда значимый символический жест. Бах — символ абсолютной красоты выражения, музыкальная истина, вневременная и вненациональная. И вместе с тем музыка Баха явственно отсылает к основам именно немецкой музыки.

Во втором отделении сыграли Четвертую, пожалуй, самую известную симфонию Брукнера, апофеоз его пантеистического мировидения. Сладковский на протяжении всей симфонии искусно и внимательно управлял множественными динамическими нарастаниями и спадами, психологически точно рассчитывая длину, высоту и предельные пики кульминационных волн.

Это умение, пожалуй, одно из самых таинственных в профессии дирижера. Такому невозможно научить, можно только почувствовать, угадать на уровне интуиции. Самое сложное в интерпретациях мегаломанских партитур поздних романтиков — сложить симфонические пространства в убедительную целостность, представить многослойное симфоническое повествование как некий род «музыкального романа» — со своими нарративами и героями.

Интерпретация Сладковского была вполне убедительна: «божественные длинноты» Брукнера казались вовсе не длинными, струнные звучали мягко и округло, духовики почти не киксовали. В целом же казалось, что оркестр, вымуштрованный дирижером и за 15 лет руководства превращенный им в послушный и гибкий инструмент, замечательно мотивирован и собран. А на бис вновь обратились к «вечной музыке» — к Баху, сосредоточенно и благоговейно сыграв чудесную Арию ре мажор из Третьей оркестровой сюиты.

Неспешная нисходящая поступь басов в Арии нечаянно зарифмовалась с медленной частью симфонии Брукнера, подтверждая неразрывную связь времен. Проявилась, впрочем, в тот вечер и другая рифма: начало юбилейного, 60-го, сезона оркестра и юбилей маэстро почти совпали, через несколько дней, 20 октября, Александр Сладковский будет праздновать свое 60-летие праздничным гала-концертом с участием близких друзей-музыкантов.