Международные архитектурные конкурсы для нашей страны дело относительно новое. Однако за непродолжительное время их жанр успел подвергнуться значительным изменениям. Проекты зарубежных и отечественных звезд, побеждающие в представительных соревнованиях, либо тут же переделываются до неузнаваемости, либо вообще ложатся под сукно. В причинах этого необычного явления пытается разобраться обозреватель "Власти" Григорий Ревзин.
Архитектурные конкурсы в России приходятся на второй срок правления президента России Владимира Путина. Но, как говорят осведомленные люди, вопрос об архитектурных конкурсах заинтересовал президента только в этом году. Будто бы 30 мая на заседании своего совета по культуре он заявил, что впредь все заказы на проектирование принципиальных объектов должны распределяться на конкурсной основе. И, кроме того, прямо спросил главу Академии архитектуры РФ Александра Петровича Кудрявцева, почему на конкурсах побеждают иностранцы — потому ли, что за ними стоят деньги, или потому, что у них лучше качество архитектуры. На самом деле ответить на этот вопрос однозначно не так просто.
Началось все в 2003 году с конкурса на новое здание Мариинского театра, в котором победил Доминик Перро. Затем в Петербурге провели еще четыре конкурса — на реконструкцию стадиона имени Кирова (2006, победил японец Кисе Курокава), на реконструкцию Новой Голландии (2006, победил англичанин Норман Фостер), на высотное здание "Газпрома" на Охте (2006, победила британская фирма RMJM) и на строительство нового терминала аэропорта Пулково (2007, победил британец Николас Гримшоу).
Опыт Петербурга переняли и другие города. В Якутске в этом году прошел конкурс на Музей мамонта, в нем победил американец Томас Лизер. В Калининграде прошел конкурс на строительство оперного театра. В нем победил профессор Московского архитектурного института Андрей Некрасов и его студенты. Сейчас в Перми проходит конкурс на строительство местного музея, результаты должны определиться к декабрю, но, судя по составу участников, здесь победят иностранные архитекторы.
Москва выпадает из этого ряда, в ней проведен только один архитектурный конкурс — на здание московской мэрии в Сити (2003) — и один инвестиционный — на застройку квартала на месте гостиницы "Россия" (2006). При этом, хотя в конкурсе на Сити участвовали иностранные архитекторы, победил в нем Михаил Хазанов. Что касается второго конкурса, то в нем победил Шалва Павлович Чигиринский — как инвестор, без архитектурного проекта. После победы он обещал провести архитектурный конкурс, но впоследствии просто пригласил к проектированию сэра Нормана Фостера.
Благодаря конкурсам принципиально изменилась картина российского проектирования. В России появились все звезды современной мировой архитектуры. Норман Фостер участвовал в конкурсах на Новую Голландию и стадион имени Кирова. Массимилиано Фуксас, самый известный архитектор современной Италии, участвовал в конкурсах на Музей мамонта и здание "Газпрома". Швейцарцы Херцог и Де Мерон, лауреаты премии Притцкера (архитектурной Нобелевки, ее когда-то получал и Фостер), Даниэль Либескинд, победитель конкурса на восстановление башен-близнецов в Нью-Йорке, Рэм Колхас, лауреат Притцкера, и самый известный архитектор Франции Жан Нувель участвовали в конкурсе на здание "Газпрома". Арата Исодзаки, Ханс Холляйн, Марио Ботта, Эрик ван Эгераат и Эрик Мосс — в конкурсе на здание Мариинки. Кроме Фуксаса и Лизера в конкурсе на Музей мамонта в Якутске участвовал Антуан Предок, лучший архитектор Америки 2006 года по версии Американского союза архитекторов (AIA). В Перми главным консультантом конкурсного процесса выступает Петер Цумптор, а среди участников — группа "Кооп Химмельбау", Ларс Спойбрук, Одиль Дек и Заха Хадид. Возможно, эти имена не слишком много говорят рядовому читателю, но, поверьте, это все равно как если бы все звезды кино, лауреаты "Оскара", съехались в Москву на кастинг к Никите Михалкову.
Но ситуация перестает хорошо выглядеть, стоит взглянуть на последствия конкурсов. После того как конкурс на здание Мариинского театра выиграл Доминик Перро, его в течение трех лет выживали из проекта. Француз, поддержанный вначале и Валентиной Матвиенко, и Валерием Гергиевым, и Михаилом Швыдким, сопротивлялся как мог, апеллировал к общественному мнению, даже действовал по дипломатическим каналам, но с ним все же справились. Сначала француза заставили создать русский филиал его мастерской с русскими помощниками, а потом объявили конкурс на рабочее проектирование театра по проекту Перро (случай беспрецедентный в мировой практике). Конкурс выиграл руководитель русского филиала мастерской Перро Алексей Шашкин. Доминик Перро от проектирования отстранен.
Конкурс на строительство стадиона имени Кирова выиграл Кисе Курокава. Конкурс оказался предметом скандала. Дело в том, что существовавший стадион имени Кирова, построенный архитектором Александром Никольским в 1950 году, являлся памятником архитектуры федерального уровня. Для того чтобы построить стадион Курокавы, памятник по представлению губернатора Матвиенко сняли с охраны решением правительства РФ. Не только историки архитектуры и краеведы, но даже архитекторы, непосредственно работающие с Курокавой над реализацией проекта, крайне отрицательно восприняли это решение. Борис Николащенко, руководитель русской группы проектировщиков стадиона, собрал пресс-конференцию, на которой назвал стадион Никольского "восхитительным памятником" и резко осудил его снос. Перед общественностью ситуация предстала в таком виде: японцы рушат наши памятники, а русские патриоты пытаются их сохранить.
Конкурс на "Газпром-центр" на Охте выиграла британская фирма RMJM, корпоративная архитектурная структура, не имеющая определенного творческого лица. Куда более яркие творческие личности — Колхас, Либескинд, Фуксас, Нувель — проиграли. В процессе конкурса из состава жюри вышли западные члены, сославшись на давление — конкурс утратил легитимность в глазах западных архитекторов. Петербург дружно восстал против проекта, и дело дошло даже до проведения "Марша за сохранение Санкт-Петербурга".
В Пулково пока все идет не столь драматично, и победу Николаса Гримшоу, одного из ведущих британских архитекторов (он автор "Проекта "Эдем"", места действия предпоследнего "Джеймса Бонда"), можно только приветствовать. Но нельзя не отметить, что по мере продвижения конкурса (он шел в несколько этапов) победивший проект все упрощался и упрощался. В сегодняшнем проекте уже нет ничего от Гримшоу — это рядовой коммерческий продукт. Напомню, что конкурс проводился для того, чтобы создать новые ворота города, то есть предполагал некоторый художественный эффект.
Этот ряд можно продолжать. В Москве на архитектурном конкурсе на мэрию в Сити победил Михаил Хазанов. С тех пор здание поменяло место, форму и авторов — к Хазанову прикрепили руководителя института Генерального плана Москвы Сергея Ткаченко. В Калининграде победил Андрей Некрасов, причем в условиях конкурса было прямо указано, что победитель получает право реализации проекта. Через три недели после объявления результатов конкурса губернатор Георгий Боос заявил, что театр будет строиться по проекту Александра Асадова, ничем не мотивируя свое решение. В Перми конкурс на местный музей пока не окончен, однако через три дня после завершения первого этапа конкурса его непосредственные организаторы — министр культуры Пермского края Олег Ощепков и губернатор края Олег Чиркунов — подверглись преследованиям со стороны Генпрокуратуры, причем среди прочего им инкриминировались связи с Фондом Гуггенхайма, который консультировал программу будущего музея. Кажется, вопрос удалось решить, но пока движение конкурсных дел остановилось. Более или менее прилично ситуация пока развивается только с Музеем мамонта в Якутске, но там до реальной стройки еще далеко.
Впору спросить, зачем мы вообще проводим конкурсы. Они уместны тогда, когда строится здание-аттракцион, заранее претендующее на международную известность. Целей преследуется три. Во-первых, конкурс позволяет выбрать проект, который может претендовать на внимание международной общественности, причем этот проект пиарится как победитель престижного соревнования. Во-вторых, конкурс позволяет консолидировать благоприятное отношение к проекту в своем регионе — жители узнают, что у них в городе строится чудо света. В-третьих, в город устремляются потоки туристов, что способствует подъему экономики.
Но, чтобы добиться этих целей, нужно выполнять некоторые условия. Во-первых, конкурс заранее должен вписываться в структуру местного общественного мнения — избиратели должны осознавать, что городу необходим новый музей, стадион, офисный центр в депрессивном районе или что-то еще. Во-вторых, на конкурсе должен быть выбран проект, который действительно может претендовать на статус мирового аттракциона, с тем чтобы и местные избиратели узнавали, что власти решают их проблемы самым передовым в мире путем, и мировая общественность заинтересовалась. Причем важно соблюсти формальности, чтобы члены жюри не имели возможности заявить, что конкурс подтасован. В-третьих, выбрав проект, необходимо ему следовать, старательно оберегая автора от неприятностей и всячески следуя его прихотям — это повышает статус объекта как чуда, родившегося из головы гения.
А мы нарушаем все что можно. Конкурсы у нас проводятся не для того, чтобы понравиться избирателям, а чтобы их победить. Вот тут некоторые считают, что стадион имени Кирова — памятник, а мы им в зубы сунем Курокаву — что вы на это скажете, а? Не дают некоторые граждане строить в Петербурге высотные здания, а мы им международный конкурс на высотное здание "Газпрома". Съели? Заткнулись? А они не затыкаются, международного авторитета не слушаются и ходят на марши.
Из проектов заказчики пытаются выбрать не тот, который соберет больше голосов, а тот, который нравится лично губернатору, и давят на жюри так, что его члены разбегаются. С победившим проектом делают что хотят и строят не то, что выиграло. Авторов не слушают, отстраняют от проектирования и укрепляют соавторами. Отрицательного PR не боятся, никаких противодействующих PR-кампаний не ведут. Вообще после конкурса все как-то заканчивается, проектом никто не интересуется, кроме победителя, который беспомощно тыркается между разными экспертизами и раздает панические интервью.
В принципе конкурсные процедуры должны защищать от коррупционных схем. Но нужно сказать, что здесь это бьет мимо цели. Дело в том, что выбор архитектора у нас — это не коррупционный процесс. Во-первых, гонорар архитектора за концепцию (а выбирается именно она) — это меньше 1% от стоимости строительства, и тут вообще не за что бороться. Во-вторых, у нас строительный бум, архитекторы загружены сверх головы, откатов за право проектировать уже давно никто не платит. Коррупция начинается уже после того, как архитектор выбран, когда нужно получить согласования на строительство — но эта взяткоемкая деятельность осуществляется не архитектором, а инвестором.
Власти регионов, в которых проходили конкурсы, не раз высказывались об эффекте Бильбао, который хотелось бы повторить в Перми, Калининграде или Якутске. После строительства Музея Гуггенхайма Бильбао стал модным местом, туда повалил поток туристов, и доходы городского бюджета возросли на {euro}250 млн в год. Это симпатичная цифра, но это доходы от налоговых поступлений. А в России и в Испании разные системы налогообложения, у них налоги платят граждане, а у нас — организации, причем в расчет принимаются прежде всего крупные. Проследить корреляцию налоговых поступлений от "Газпрома" в бюджет Петербурга в связи с ростом количества туристов, приехавших посмотреть на новое здание Мариинского театра, не представляется возможным. Стоит об этом задуматься, как оказывается под вопросом сама стратегия здания-аттракциона.
Мне кажется, что для понимания природы русских конкурсов нужно обратить особое внимание на то, что их почти нет в Москве. Юрия Лужкова можно подозревать во многом, но не в том, что он не использует каких-то строительных схем, потенциально выгодных для города (и работающих в нем инвесторов). Тогда возникает вопрос: почему Лужкову не выгодно то, что выгодно Матвиенко и всей остальной России? Ответ очень прост. Лужков строит на деньги которые не являются федеральными по происхождению. На него даже обижаются, что он категорически не пускает федеральные деньги в московский строительный комплекс.
У остальных — иначе. Крупные культурные объекты финансируются по правилу "пятьдесят на пятьдесят" — половина из федерального, половина из местного бюджета. Сначала поступают федеральные средства. Кроме того, под специальное поручение президента — а так было и с Мариинским театром, и оперным театром в Калининграде — доля федерального бюджета может быть увеличена вплоть до 100%. И не только культурные проекты финансируются таким же образом. Например, стадион имени Кирова строится на специальные налоговые поступления от дочек Газпрома в бюджет Петербурга, и сам стадион в результате будет называться "Газпром-арена". По той же схеме собираются строить и центр на Охте. Либерально-демократические граждане этим очень возмущены, они говорят, что эти поступления можно было бы потратить на другие, более близкие городу цели. Наивные люди — не было бы "Газпром"-целей, не было бы и поступлений.
Иначе говоря, такой проект является средством вливания из федерального бюджета в местный. А конкурс — средство его легализации. Именно поэтому на первом этапе так важно подчеркнуть отсутствие коррупционных схем. Именно поэтому для конкурса не нужно согласия местных жителей — напротив, это способ надавить на них, используя внешний рычаг. Именно поэтому конкурс делается международным — это средство показать значимость конкурса для престижа всей страны, что делает присутствие федерального бюджета уместным и оправданным. Именно поэтому с проектом-победителем можно делать все, что угодно — деньги получены до начала строительства, каким потом получится аттракцион, никому не важно.
То есть мы изобрели принципиально иной тип архитектурного аттракциона. Он проводится не для жителей и не для туристов, но, по сути, для одного человека, который может дать специальное поручение федеральному бюджету. Этому человеку важно продемонстрировать не сам аттракцион, а серьезность подготовки к нему. Все эти западные звезды пляшут на конкурсах совершенно не для жителей России. У них другая функция — пустить пыль в глаза этому человеку, сделать его бал соответствующим зарубежным стандартам.
В связи с этим я хочу высказать одно соображение. Есть основания предполагать, что Владимир Путин заинтересовался архитектурными конкурсами в связи с будущей Олимпиадой в Сочи. Есть также основания предполагать, что ему в принципе все нравится. Нравится, что конкурсы международные, нравятся зарубежные звезды. Но ему все же хотелось бы, чтобы побеждали наши. Так почему бы это не устроить? Дальше ведь все равно по барабану, кто выиграет. Все равно мы автора или отстраним, или кем-нибудь укрепим, или так обломаем, что он сам себя не узнает.