Идеальная жена для гения

Мадам Лавуазье довольно хорошо разбиралась в химии, но гораздо лучше во взаимоотношениях членов французского научного сообщества и пользовалась этим для достижения главной для нее цели — сделать своего мужа первым в европейской научной элите.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Антуан Лавуазье для французов, конечно, не «наше все» в науке, как для нас Михаил Ломоносов, но заслуженно считается отцом-основателем современной химии. Их научные траектории пересеклись как раз в области химии, а точнее закона сохранения масс взаимодействующих в химической реакции веществ.

От химии к физике

Только для Ломоносова это был исходный постулат для объяснения «всех перемен, в натуре встречающихся», а не только в химии. Об этом он писал в письме Эйлеру в 1748 году, а потом и в «Рассуждении о твердости и жидкости тел» (1760): «…ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте... Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения, ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает».

Лавуазье 20 лет спустя это экспериментально подтвердил для «химических материй» (по терминологии Ломоносова). А потом в своем «Трактате о химии» (1789), посвященном новой кислородной теории горения, тоже сформулировал закон сохранения материи как основной закон естествознания, практически дословно повторив Ломоносова: «Ничто не создается ни при естественных операциях, ни при естественных процессах, и можно выставить в качестве принципа, что во всяком превращении имеется одинаковое количество материи как до, так и после него».

Но для Лавуазье это было только начало. Мысль о взаимопроникновении химии и физики настолько его захватила, что он постарался найти в них общие закономерности, начав работу над капитальной монографией «Memoires de Physique et de Chimie», которая могла бы принести ему славу не только основоположника современной химии, но заодно и физической химии или химической физики, а может быть, и чего другого, смотря по тому, что он там бы написал. Во всяком случае, в плане его «Мемуаров» был раздел «Об устройстве земного шара и произошедших изменениях».

«Memoires de Physique et de Chimie» стал бы magnum opus Антуана Лавуазье. Он планировал в его пяти томах собрать все свои заслуживающие того публикации и работы своих учеников и коллег по главным проблемам физики и химии того времени, создав тем самым ландшафт химической науки, и далее наметить наиболее перспективные пути ее развития в обозримом будущем. Полтора века спустя подобный подход в IT-области был характерен для Алана Тьюринга при создании им теории идеального компьютера. Только в отличие Тьюринга Лавуазье не успел довести свою работу до конца.

В самый разгар работы над ней он в 1793 году был отправлен в тюрьму, а 8 мая 1794 года казнен на гильотине. При жизни он успел увидеть только 416 страниц первого (почти завершенного) тома, весь второй том (413 страниц) и 64 страницы четвертого. Печатались его «Мемуары» в типографии Пьера Дюпона де Немура, сын которого Элетер-Ирене был лаборантом Лавуазье в Королевском университете.

Бизнесмен Лавуазье

Как известно, Лавуазье казнили не за науку, а за основной источник его финансового благосостояния. В 1768 году в возрасте 25 лет он был избран в адъюнкты Французской академии наук, а спустя десять лет, в 1778 году, стал академиком. Прожить на академическое жалование, тем более с семьей, в те годы было проблематично. Академик получал 3 тыс. ливров в год, а адъюнкт и того меньше — 1,2 тыс. ливров плюс премиальные, которые еще надо было заслужить. Тогда как самая скоромная жизнь, имеется в виду с домашней прислугой, в Париже требовала не менее 5 тыс. ливров годового дохода. Академики подрабатывали, как правило, по своей научной специальности — преподавателями, фармацевтами, оружейниками и на придворных должностях в Королевской ботаническом саду и Королевской обсерватории, получая там, кстати, очень неплохие деньги.

Антуан Лавуазье тоже зарабатывал на стороне, причем, наверное, больше, чем все остальные его коллегии по академии наук, вместе взятые. Он был сыном известного в Париже юриста и тоже, кстати, юрист по образованию. Он окончил коллеж Мазарини Парижского университета, где помимо занятий по юриспруденции по собственному почину посещал лекции на научном факультете и получил неплохую базовую подготовку по математике, механике, астрономии, химии и ботанике. Семья Лавуазье была состоятельная, его мать умерла, когда ему было четыре года, потом в 14 лет умерла сестра Антуана, отец во второй раз не женился, и так уж получилось, что он остался единственным его наследником.

Еще при жизни отца, который умер в 1775 году, Антуан, как только стал адъюнктом академии, купил пай у некоего откупщика Бодона из Ferme generale — «Генерального откупа». По нынешней терминологии это было ЗАО группы финансистов, созданное при Людовике XV в 1726 году и получившее в аренду право сбора королевских податей и других налогов. Когда в 1779 году Бодон умер, тогда уже академик Лавуазье получил его место в Ferme generale, став его полноценным акционером (fermier general titulaire), а потом и вовсе был избран казначеем компании.

Историки пишут, что в 1789 году генеральные откупщики все вместе внесли в казну 46 млн ливров, тогда как их совокупный доход составил в том году 138 млн ливров. Наверное, надо сделать поправку на то, что столь высокую степень воровства оценивали после 1789 года уже революционные власти. Но понятно, что члены Ferme generale имели очень высокие доходы и были очень богатыми людьми. С августа 1790 года, когда академикам прекратили выплачивать академические зарплаты и расходы на их научные опыты, до августа 1793 года, когда новая власть распустила академию, все это оплачивал Лавуазье из своих личных денег.

У нас в стране тоже была подобная откупная практика еще со времен Ивана Калиты, который помимо ярлыка на Великое княжение получил от хана Золотой Орды еще должность генерального откупщика по сбору дани в других княжествах, что способствовало быстрому возвышению Москвы. Екатерина Великая ввела откупы на винные и соляные сборы, которые были заменены акцизами только в начале 1860-х годов в ходе реформ Александра II.

Научные симпозиумы мадам Лавуазье

Особенно упрочилось положение Лавуазье в Ferme generale после того, как он в 1771 году женился на девице Мари-Анне Пьеретте Польз 13 лет от роду, дочери одного из главных акционеров Ferme generale и ее директора. Историки науки много пишут о том, каким полезным помощником Мари стала в исследованиях мужа. Основам химии ее обучил на дому Жан-Мишель Буке, академик Academie des sciences и автор учебника по химии тех лет. Также она выучила английский язык для того, чтобы переводить научные работы ее мужа, при этом указывая ему на его ошибки или самостоятельно исправляя их. Присутствуя при опытах в лаборатории мужа, она вела запись их результатов.

Уроки живописи, которые давал Мари Лавуазье будущий «художник Наполеона» Жак-Луи Давид, открыли в ней талант к рисованию, и она карандашными рисунками и акварелями иллюстрировала научные трактаты Лавуазье. В 1788 году она заказала Давиду ныне знаменитый двойной портрет ее с мужем размером 2х2,5 м. Но вывесить его в Парижском салоне (картинной галерее Академии художеств), как предлагал Давид, она благоразумно отказалась. На картине они с мужем даже на фоне научных приборов выглядели донельзя аристократично, а в обществе уже явно чувствовались антиаристократические настроения. Сейчас их портрет висит в Метрополитен-музее в Нью-Йорке.

Вероятно, в оценке историками лабораторных талантов мадам Лавуазье есть некоторое галантное преувеличение, но то, что она неплохо разбиралась в химии и понимала довольно сложные научные вещи, сомневаться не приходится. Иностранные коллеги Лавуазье, встречавшиеся с ней, в один голос называли ее «неутомимым пропагандистом новой химии и успехов своего мужа». В 1775 году Лавуазье был назначен директором Управления производством селитры и пороха и переехал от тестя в здание Королевского арсенала. Отныне и до ареста здесь располагалась его лаборатория и квартира. И здесь, в квартире четы Лавуазье, на еженедельных приемах коллег мужа и иностранных ученых гостей блистала мадам Лавуазье.

Как пишут историки науки, «остроумие и обаяние позволили Мари Лавуазье устроить блестящий светский салон, собравший самых образованных людей того времени. Этот салон стал своеобразным аналогом современных международных конференций, привлекавших цвет научной мысли Европы. Таким образом, научные идеи Лавуазье обсуждались в самом центре интеллектуального пространства того времени. Помимо ученых салон вовлек в свой круг влиятельных политиков, например Франклина, представлявшего интересы Америки во Франции».

Потом к главному обвинению Антуана Лавуазье в хищении налоговых денег прибавится обвинение в выдаче секрета французского пороха иностранным недругам, в частности Бенджамину Томпсону, который помимо занятия наукой шпионил в пользу Англии и Германии и который в 1805 году уже как граф Румфорд стал вторым мужем Мари Лавуазье. Словом, тема вовлеченности мадам Лавуазье в химическую науку конца XVIII — начала XIX века для историков химии поистине неисчерпаемая.

Одни неудачи

После казни мужа мадам Лавуазье тоже посадили в тюрьму, а все имущество и деньги их семьи были конфискованы. Но просидела она очень недолго, после Термидорианского переворота в июле 1794 года, когда на гильотину пошли уже Робеспьер и другие якобинцы, ее освободили и вернули конфискованное имущество, включая деньги и драгоценности. Но процесс их возвращения затянулся на год, и только в 1796 году у Мари Лавуазье снова появились средства, чтобы продолжить посмертное издание трудов своего мужа и в первую очередь «Memoires de Physique et de Chimie». Во всяком случае, она уже написала предисловие к нему, в котором обвиняла коллег Лавуазье, которые в самые тяжелые годы брали у него деньги на жизнь и занятия наукой и ни один из которых не сделал ни малейшей попытки спасти его от казни.

Но все документы и черновики, предназначенные для включения в уже набранные в типографии Пьера Дюпона тома и для следующих томов, которых, по подсчетам мадам Лавуазье, набиралось уже не пять, а восемь, хранились у Армана Сегена. Лавуазье взял молодого химика-самоучку из Шартра Сегена в свою лабораторию в 1787 году и не ошибся в нем. Год спустя Сегену уже можно было поручать самостоятельную работу над исследованиями, на которые у Лавуазье не хватало времени, в частности очистку платины. А постоянной работой Сегена у Лавуазье было редактирование и подготовка к печати «Memoires de Physique et de Chimie».

Но в 1796 году Сеген был уже не тот юноша, смотревший в рот шефу. Он не то чтобы уклонился от просьбы вдовы Лавуазье продолжить редактуру «Мемуаров» и даже сделал все, что она просила, но теперь у него самого не хватало времени на главное для него дело — внедрение в практику изобретенной им технологии быстрого дубления кожи. Этот метод дубления позволил ему в 1796 году стать главным поставщиком обуви и амуниции для революционной армии и очень богатым человеком.

Тем не менее очередные тома «Memoires de Physique et de Chimie» Лавуазье в том же 1796 году были готовы к типографскому набору. Типография была той же — Пьера Дюпона, который при якобинской диктатуре тоже попал под трибунал, и Термидорианский переворот тоже спас его от гильотины. Но в 1797 году случился очередной государственный переворот, в ходе которого толпа разгромила дом Дюпонов, а сам он чудом избежал смерти. Тут ему, понятно было, не до изданий научных трактатов. Семья Дюпонов эмигрировала в Америку, где сын Пьера Дюпона Элетер, бывший лаборант Лавуазье, основал химическую компанию DuPont, которая быстро пошла в рост. Словом, все, от кого зависела публикация посмертного труда Лавуазье, в итоге устроились как нельзя лучше. Только публикация «Memoires de Physique et de Chimie» Лавуазье так и не состоялась

Крах ожиданий

Вторую попытку увековечить главный труд своего покойного мужа мадам Лавуазье предприняла в 1805 году. Накануне венчания со своим новым мужем графом Румфордом летом того года она собрала все, что было издано Дюпоном до 1793 года и отредактировано Сегеном в 1796 году, и напечатала два первых тома с новым титульным листом и своим предисловием тиражом 1350 экземпляров. А потом начала рассылать его членам Института Франции (французской Академии изящных искусств) и ведущим французским и европейским ученым, в том числе Кювье, Бертолле, Лагранжу, Лапласу, Деламбру, Био, Араго, Сент-Илеру и другим — всего 211 адресов.

Лавуазье по-прежнему пользовался в химии непререкаемым авторитетом, но событием издание его трактата десятилетней давности не стало. Некоторые истории науки считают, что виной тому было нелицеприятное по отношению к коллегам покойного мужа предисловие мадам Лавуазье. Но, во-первых, она его довольно сильно смягчила и выдержки, опубликованные в том же 1805 году в Magasin Encyclopedique, Journal de Physique Лавуазье и в 1806 году в британском Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts, скандала в ученом сообществе не вызвали. А Кювье, получив свой экземпляр «Мемуаров», написал благодарственное письмо мадам Лавуазье, в котором были такие строки: «Все друзья науки в долгу перед вами за ту печальную задачу, которую вы взяли на себя, публикуя сборник по частям. Это печальный памятник вашей и нашей утрате. Как много истин нам еще предстояло узнать в работе, которая начиналась с новых истин; и как мы снова во всей силе ощущаем ужас преступления, которое лишало человечество жизни на протяжении веков».

А во-вторых, и это главное, за десять лет наука ушла вперед и многие идеи, содержавшиеся в трудах Лавуазье, уже были не новыми. Ведущие химики с физиками и математиками тех лет в 1807 году начали издание своих собственных «Memoires de Physique et de Chimie de la Societe d’Arcuei», которые из-за одинакового названия сейчас даже профессиональные историки науки иногда путают с «Memoires de Physique et de Chimie» Лавуазье или считают их продолжением его «Мемуаров».

В известном смысле это и было их продолжение, только авторы и издатели из Societe d’Arcuei (Аркейского общества), учрежденного Бертолле и Лапласом в 1807 году, так не считали. Помимо Бертолле и Лапласа в Аркейское общество из известных ныне даже школьникам ученых вошли Гумбольдт, Гей-Люссак, Араго, Пуассон, и все они считали это издание своим детищем и публиковали в нем свои новые открытия и теории. Всего вышло три тома этих «Мемуаров» (два в 1807 году, третий в 1813-м).

Что же касается «Мемуаров» Лавуазье, то его вдова сделала все, что было в ее силах, чтобы перед своим вторым замужеством отдать долг первому мужу и напомнить ученому миру о том, какой величиной он был в науке. Не ее вина, что это у нее не вышло или по крайней мере не прозвучало так громко, как она рассчитывала. После ее смерти в 1836 году в ее библиотеке нашли 1100 экземпляров еще непереплетенных «Memoires de Physique et de Chimie», то есть за 21 год всего их разошлось не более 250 экземпляров. Потом, в конце XIX века, были их переиздания, но это был уже исторический памятник великому Лавуазье и верности его супруги.

Второй брак Мари Лавуазье оказался несчастливым и недолгим. Граф Румфорд писал другу: «Мне выпало несчастье быть женатым на одной из самых властных, тиранических, бесчувственных женщин, которые когда-либо существовали, чье упорство в достижении цели равно глубине изощренного лукавства, обрамляющего его». Спустя четыре года после их венчания, в 1809 году, он согласился на развод, публично заметив при этом: «Как же повезло Лавуазье с гильотиной!».

Бенджамин Томпсон, граф Румфорд, был талантливым физиком и изобретателем, так что ума ему, как говорится, было не занимать. Но с тем, что в народе называют житейской мудростью, а Аристотель называл рассудительностью, у него явно было слабовато. Он так и не понял, что его новая жена, она у него, кстати, была вторая, вознамерилась сделать из него величайшего ученого, отца-основателя зарождавшейся тогда теплофизики, если не при жизни (он умер рано, в 1814 году), то после его смерти. Опыт у нее был.

Ася Петухова