Броская тишина
Московский центр AZ/ART показывает выставку к 100-летию Дмитрия Краснопевцева
Центр современного искусства AZ/ART отмечает 100-летие со дня рождения легендарного художника Дмитрия Краснопевцева (1925–1995). Он всегда сторонился официоза и в то же время занимал среди отечественных нонконформистов особое место. Свои работы называл «метафизическими натюрмортами», а искусствоведы отмечали в них влияние де Кирико и Моранди. Нынешняя юбилейная выставка «Равновесие неравного» (куратор — Наталья Волкова) требует от зрителя замедления и вчуствования, важных и для самого Краснопевцева, уверена Ксения Воротынцева.
Даже в глубоко реалистичных натюрмортах Краснопевцева легко увидеть метафизическое измерение
Фото: Антон Великжанин, Коммерсантъ
Даже в глубоко реалистичных натюрмортах Краснопевцева легко увидеть метафизическое измерение
Фото: Антон Великжанин, Коммерсантъ
«Не пишу с натуры, но иногда обращаюсь к ней за справками»,— признавался художник на страницах дневника. Речь идет о его странных натюрмортах, составленных из веток, кувшинов, каменей, листов бумаги, скелетов рыб и засохших цветов. Подобными вещицами были завалены полки шкафов и вообще все поверхности в его мастерской. Многое было унаследовано от деда-учителя, увлеченного коллекционированием. Некоторые диковины Краснопевцев добывал сам, через знакомых. На выставке есть записка неведомому адресату — с просьбой привезти из Уганды рога, зубы, когти, черепашьи панцири и птичьи перья. Большую часть этой огромной коллекции его вдова впоследствии передала в Пушкинский музей.
Материальность, казалось, была возведена Краснопевцевым в абсолют. И все же предметы, которые он так фанатично собирал, стали лишь отправной точкой. На картинах, написанных на оргалите — тоже очень осязаемом, фактурном,— изображены вещи, словно плавающие в пустоте. Порой совершенно непонятно, как они сцеплены друг с другом: в реальности их конструкция рассыпалась бы за секунды. Но созданное Краснопевцевым «весьма неустойчивое равновесие» успешно существовало в вакууме. Причем не только физическом, но и историческом: сразу и не угадаешь, какую именно эпоху он имел в виду.
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Антон Великжанин / купить фото
Все это ставит под сомнение реалистичность его натюрмортов. Однако в AZ/ART решили пойти на риск: автор экспозиции Катя Бочавар воссоздала мастерскую-келью — чтобы показать, от чего отталкивался художник. В витринах за стеклом выстроились причудливые композиции из предметов, хранившихся у Краснопевцева: подсвечников, веток, книг, черепков и древних окаменелостей. Они словно воплощают его тезис: «Реликвией может быть все — даже пятно на скатерти».
На этом экспозиционные хитрости не заканчиваются. Два зала превращены в сложный лабиринт, составленный из белоснежных выгородок и ящиков-витрин, как на картине Краснопевцева «Белые ящики. Аптека». Но еще больше эти проходы, увенчанные каменными сводами палат XVII века, напоминают города-фантомы на картинах де Кирико — пустынные и меланхоличные, с убегающими вдаль бесконечными арками. На особое значение меланхолии указывает и дневник Краснопевцева. Один из листов испещрен магическими квадратами, где сумма чисел в каждой горизонтали, вертикали и главных диагоналях дает одно и то же число. Есть среди них, конечно, и знаменитый дюреровский вариант — с гравюры «Меланхолия».
Костяк нынешней выставки составляют работы 60–80-х годов, относящие к самому плодотворному периоду Краснопевцева. И все же есть ранние вещи, на контрасте с которыми можно проследить, как из его произведений уходил цвет.
Постепенно художник пришел к такому же «тихому деланию», как в свое время итальянец Джорджо Моранди. И речь идет не только об аскетизме колорита — хотя сравнение напрашивается само собой,— но и общем стремлении к тишине.
Возможно, это случилось на фоне слишком уж громокипящего XX века. Впрочем, если Моранди осознанно искал уединения, то Краснопевцев стал затворником поневоле. Он мечтал посетить Францию, которую заочно обожал,— недаром многие отмечали его аристократичную, «французистую» внешность, но этому так и не было суждено сбыться. Зарубежная жизнь открывалась для него благодаря близкому другу — Святославу Рихтеру, регулярно присылавшему открытки из европейских столиц. Кстати, именно в его квартире в 1962 году прошла первая выставка Краснопевцева. Так что своеобразным оммажем-благодарностью нынешнего проекта стал зал с роялем: здесь можно опуститься в кресло и послушать в наушниках Моцарта и Прокофьева в исполнении Рихтера.
Впрочем, центр экспозиции все-таки другой — а именно портрет Краснопевцева кисти Анатолия Зверева (1961). И это совсем не случайность. Так уж получилось, что оба художника были любимцами коллекционера Георгия Костаки. И если дружба «сумасшедшего грека» со Зверевым давно стала общеизвестным фактом, то о Краснопевцеве знают куда меньше. Хотя сам Костаки всегда выделял «Димочку», несмотря на множество других любимцев. Возможно, ему нравилось продолжение сюрреалистических и метафизических поисков в его работах. А может быть — особый взгляд на материю и жизнь. Ведь, как утверждал Краснопевцев, «камни, как и все на свете, родятся, растут, живут и умирают, только время, век другой — долгий, каменный».