О московской постановке "Берега утопии" с Томом Стоппардом поговорила Рита Русакова
Вам не кажется, что в том, что вы показываете "русским русских" есть элемент комизма?
В первую очередь я показываю не русских людей, а интересных людей. Что для меня очень важно — молодых интересных людей. То, что их зовут Белинский, Огарев и Герцен — не самое важное. По-моему, смысл драматургии в том, чтобы раскрывать, как бы разворачивать перед публикой душевное устройство человека. Меня заинтересовали эти люди — оказавшиеся такими значительными для русской культуры. Но портретное, характерное сходство не было для меня самым важным. Я не стремился иллюстрировать учебник истории или литературы. Конечно, я не отрицаю, что мне важно было выстроить сюжетные линии и выразить идеи персонажей, как-то корреспондирующие с тем, что имело место в реальности, но все же это куда больше история людей, которые влюбляются, пытаются понять друг друга, ужиться друг с другом, которые стремятся как-то выбиться из-под гнетущего пресса государства.
Вас заботила проблема современного звучания этих пьес? Сегодня в России слова "гнетущий пресс государства" звучат актуально...
Да, мне говорили, что для России "Берег утопии" сейчас оказался более злободневным, чем был бы пять лет назад. Вопросы, которые там обсуждаются, — вопросы свободы человека в обществе — опять стали актуальны. Потому что президент Путин управляет Россией вполне монархически. Конечно, моя пьеса, как и положено пьесе, играет со всеми этими проблемами весьма поверхностно (если бы я хотел обсудить эти вопросы на глубоком уровне, я бы написал эссе), но, да, она с ними играет. Потому что в моем представлении хорошие пьесы обязаны затрагивать если не социальные вопросы, то вопросы жизни. Только таким образом они могут кого-то заинтересовать.
Как вам ваши пьесы в русской постановке?
Я доволен. Во многом потому, что актеры, которые играют в моих пьесах, — молодые. Это важно. Именно молодые люди в России сегодня освобождены от предвзятого, совкового отношения к моим героям. Они не считают Герцена, Огарева и Белинского занудными персонажами из школьной программы. Не считают их повинными в революции. К тому же такого долгого периода репетиций, как в России, не было нигде — русских актеров учат "вынашивать" роль, они привыкли думать долго. Я ощущаю это как невероятную роскошь. В Нью-Йорке, а теперь зачастую и в Лондоне знаете как? Неделя репетиций на сцене, и все — премьера. Но в принципе не могу сказать, что русский театр как-то драматически отличается от европейского. Хотя, возможно, многое из того, что показывают в российском театре, британскому зрителю показалось бы старомодным. Но я вам скажу вот что — есть весьма распространенное явление, которое я ненавижу не только в театре, но и вообще в искусстве. Я называю его "старомодный авангард". И куда лучше быть просто старомодным, чем старомодным авангардом.