Корень из трех

В Opera Bastille показали вечер одноактных спектаклей «Racines» («Корни»). В нем две французские премьеры — «Рапсодии» в постановке дебютанта в Парижской опере Мтутузели Новембра и «Игры корибантов» Кристофера Уилдона, а также одно возобновление — канон классического репертуара «Тема с вариациями» Джорджа Баланчина. Разветвленность балетной корневой системы оценила Мария Сидельникова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Приоритетом своей художественной политики директор балетной труппы Парижской оперы Жозе Мартинес выбрал современную хореографию на пуантах. Тройчатка «Корни», представляющая эволюцию классического балетного языка под влиянием разных культур,— первый шаг в этом направлении.

Мтутузели Новембр — «Билли Эллиот» из ЮАР. Его сценой с детства была улица бедного пригорода Кейптауна, в балетный класс он попал в 15 лет.

Местная учительница-англичанка заинтересовалась квайто — уличными африканскими танцами, в которых ему в округе не было равных. По ее подсказке он отправился учиться в Кейптаун, оттуда — танцевать в Лондон, в Ballet Black, но вскоре понял, его призвание не танцевать, а ставить. Однажды отрывок из спектакля «С любовью из Африки» промелькнул перед глазами Жозе Мартинеса в соцсетях. Не то животные, не то женщины, танцующие на пуантах под африканскую музыку, напомнили ему кордебалет родного «Лебединого озера». Оказалось, неизвестный ему хореограф в Англии уже на слуху: ставил в рамках молодежных программ в Английском национальном балете, в Northern Ballet и вот-вот выпустит премьеру в Цюрихе к столетию знаменитого сочинения Гершвина «Рапсодия в стиле блюз», что отмечали в 2024 году. Ее и выписал в Париж Жозе Мартинес.

На сцене сквозь густой туман поэтично пробираются лучи света, в центре — рамка, напоминающая металлоискатель в аэропорту. Под знаменитое кларнетное глиссандо Гершвина из нее выскальзывает девушка (Летиция Галлони), следом ее партнер-красавец (Ивон Демоль). Через рамку пройдут еще несколько артистов, а затем она разложится на восемь частей и превратится не то в серию фотографий, не то в окна, из которых танцовщики наблюдают за действием.

«Рапсодии» Новембр задумал как череду портретов — сольных, парных, но главным образом коллективных, отсюда и множественное число в названии (костюмы повседневные всех оттенков голубого — блюз же). Идеи счастливого коммунитаризма, на которых вырос он сам, хореограф хочет привить классикам-индивидуалистам.

В таланте хореографа Мтутузели Новембру не откажешь. У него легкий, размашистый почерк, сдержанно сентиментальный в фортепианных дуэтах, ликующе искренний в ансамблях, подогреваемых оркестром.

Вроде бы все на пальцах, темп — только успевай перебирать ногами, а драйв — будто босиком по лужам в африканских трущобах. Но здесь все-таки приходится подключить фантазию рецензента, потому что по большому счету «Рапсодия» оставляет впечатление вычищенного, приглаженного и очень европейского спектакля, лишенного аутентичности. Эпизодические трепетания руками а-ля бабочка-светлячок и финальные многочисленные «племенные» махи руками выглядят странно.

Возможно, дело в музыке. Сам хореограф не раз говорил, что привык работать со своей музыкой. А в африканской традиции связка ритма и движения — основа основ. Гершвинская же «Рапсодия» далека от его корней, как канкан от ковырялочки, поэтому Новембр прилежно и ответственно следует за выданной ему партитурой, плетя текст в стиле этакого Джерома Роббинса, чуть более лиричного и менее театрального, с перерывами на Макгрегора. Выглядит изобразительно, но, увы, неизобретательно.

«Игры корибантов» (2018) на музыку Леонарда Бернстайна — оммаж античной Греции, к истокам которой припал хореограф Кристофер Уилдон и так вдохновился, что создал один из лучших своих балетов для «Ковент-Гардена». То, что теперь он есть в репертуаре Оперы,— дополнительный знак качества. В греческой мифологии корибанты — жрецы-танцовщики, устраивающие неистовые ритуалы в честь богини плодородия Кибелы. Сюжетные детали Уилдона не волнуют, из мифологических игр он взял то, с чем любит играть сам: культ тела и духа, утонченную эротичность, гармонию рисунков, виртуозную музыкальность, легкость и свободу. Античную красоту тела, особенно мужского, подчеркивают белые комбинезоны дизайнера Эрдема Моралиоглу.

Архаическую угловатость и античную скульптурную статику Уилдон мастерски «женит» с классической бравурностью.

Абстрактные и самые базовые формы классического танца — соло, дуэт, женский танец, мужской танец, ансамбль — он собирает в калейдоскоп замечательных танцевальных картин. Отдельная удача премьерных «Игр» — первый состав. На каждый темперамент в новом поколении Оперы нашелся исполнитель. Этуаль-интровертка, мягкая Блюенн Баттистони, противоположность ей — властная и пылкая Роксан Стоянов, искрящаяся пара «первых танцовщиков» — крошка Инес Макинтош и фактурный Жак Гасзтов, чувственные «близнецы» — Тома Докир и Пабло Легаса, бойкие «близняшки» — Сильвия Сен-Мартан и Хогун Канг. С таким «античным» войском за будущее Оперы можно не переживать.

А вот «Тема с вариациями» Баланчина — парадный оммаж Петербургу — на премьере выглядела запылившимся памятником классическому балету. И дело не в технической подготовленности французов: баланчинский язык в Париже по-прежнему второй родной, за следованием букве строго следят репетиторы из фонда. Однако сам Баланчин выше всего в артистах ценил поэзию жеста, пока недоступную этуалям-прозаикам Валентине Колосант и Полю Марку.