«Если вы будете надеяться на дешевую рабочую силу, вы проиграете»

Министр семьи, труда и соцзащиты Башкирии Ленара Иванова рассказала Идэлю Гумерову, как кадровая политика адаптируется к охлаждению экономики, а работодатели привыкают к концу эпохи «дешевого труда».

Guide: После начала СВО стояла задача не допустить обвала рынка труда. Затем настал «перегрев» экономики c «гонкой зарплат» в борьбе за кадры. Сейчас экономика вошла в стадию «контролируемого охлаждения». Как это сказывается на рынке труда?

Ленара Иванова: Если я буду говорить, что все хорошо, то это будет неправильно. По данным нашего еженедельного мониторинга рынка труда, мы сейчас вышли на плато. Для нас ключевым индикатором, который вызывает какую-то тревогу, является, как ни странно, не уровень безработицы, а количество людей под риском увольнения. Это работники, которых планируют либо уволить, либо перевести на неполное рабочее время — это может быть неполный рабочий день или неполная, например, трехдневная, рабочая неделя, либо отправить в административный неоплачиваемый отпуск, либо простой. По этим четырем признакам мы можем говорить о риске увольнения. И эти угрозы у нас растут — с начала года число работников под риском увольнения выросло в пять раз, на сегодня это 7815 человек в 235 организациях.

G: Это много?

Л. И.: Это много. В первую очередь, речь идет о работниках предприятий группы КамАЗ, в частности, Белебеевского завода «Автонормаль». Для поддержки таких предприятий мы в адрес минтруда РФ направили заявку на выделение 80 млн руб. для организации временных работ. Когда в начале июля в Башкирию приезжал министр Антон Котяков, на его встрече с главой республики мы официально заявили: без федеральных мер поддержки нам не обойтись. У «федералов» есть дополнительные мероприятия по снижению напряженности на рынке труда, например, временная занятость, когда при угрозе простоя персонал не увольняют, а работникам выплачивают суммы около МРОТ и начислений с учетом регионального коэффициента. Благодаря этому предприятие не теряет квалифицированных работников — понятно, что оно тоже что-то платит, но к этим выплатам добавляются государственные деньги. Таким образом в прошлом году мы смогли сохранить 608 работников в 46 предприятиях. Тогда для этого мы привлекли из федерального бюджета 24,5 млн руб., сейчас заявились на 80 млн руб.

В списке крупных организаций, где предполагаются увольнения работников, например, «РН-БашНИПИнефть», который сокращает 96 человек, «Востокнефтезаводмонтаж» — так и не выкарабкался, к сожалению, — 201 работника собирается сокращать.

Но я выскажусь с точки зрения работодателя. Как министр я являюсь наймодателем, то есть подписываю трудовые договоры с сотрудниками аппарата министерства и со всеми директорами наших подведомственных учреждений. То есть я могу себя считать работодателем большой системы — в наших государственных учреждениях работает около 9,5 тыс. человек. А если учитывать и автономные некоммерческие организации, которые обслуживают наших пожилых подопечных за счет нашего финансирования, то это около 11,5 тыс. сотрудников. И эту систему сейчас качает из стороны в сторону из-за того самого дефицита кадров, который нас коснулся точно так же, как и коммерческий сектор.

Расскажу такую историю. Был у нас опытный помощник по уходу в Благовещенском психоневрологическом интернате — цены ему не было, ведь это тяжелейший труд. Но под Благовещенском открывается распределительный центр Ozon, и этот мужчина спокойненько уходит на склады каким-то рабочим. И получает там 90 тыс. руб., а тут получал всего 40 тыс. А хоть все и считают, что соцзащита — это женская отрасль, нам очень нужны и мужчины, потому что есть тяжелые пациенты, которых нужно поднять, чтобы вывести на прогулку…

Получается, наша бюджетная отрасль не выдерживает гонку зарплат, потому что у нас бюджет запланирован на три года. И это для нас просто катастрофа.

Извините, но как работодатель я была бы рада почаще слышать слово «безработица». Мы все время хвалимся снижением безработицы, но такая низкая безработица в каком-то смысле приводит к деградации качества рабочей силы. Здоровая, хорошая конкуренция на рынке труда, когда есть конкуренция за место, а не за человека, она всегда повышает уровень квалификации, мотивацию стараться, получить дополнительное образование. А тут не надо стараться — тебя все равно возьмут помощником по уходу, кого-то ведь нам надо брать. И мы берем любого неопытного человека, может быть, даже не умеющего работать, и опять тратим государственные деньги, чтобы его обучать, стажировать.

G: Разве государство не должно сказать бизнесу: извините, но эпоха дешевого труда закончилась — в условиях конкуренции вы либо в разы увеличиваете стоимость рабочей силы, либо автоматизируете производство?

Л.И.: На всех площадках, где собираются работодатели, я говорила и буду всегда говорить: главное — это повышение производительности труда. То есть, если вы будете по-прежнему надеяться на дешевую рабочую силу, вы просто проиграете не только на рынке труда, а в бизнесе в целом. В выигрыше оказались все те, кто сделал ставку на высококвалифицированных, очень дорогих специалистов и максимально возможную автоматизацию производства там, где можно заменить человека.

Исторически в нашей стране высокие затраты на труд. Но я проанализировала, например, австрийскую и немецкую модель трудовой занятости. И вот что я скажу. Наши предприниматели воют и плачут из-за дорогой рабочей силы, потому что к зарплате надо добавить еще и более 30% страховых взносов и 13% подоходного налога, а вот в Австрии и Германии — я скажу навскидку — начисления только во внебюджетные фонды могут составить 44%.

К тому же у них прогрессивная шкала подоходного налога.

Другой пример. С 2015 года у нас действует межведомственная комиссия по противодействию нелегальной занятости. Для районов и городов есть контрольные показатели — сколько работников надо вывести из тени. И заместители муниципалитетов порой жалуются: «Ленара Хакимовна, откуда я найду столько работников? Мы же так задавим бедных предпринимателей!» На что я предлагаю: «Давайте я приеду и сразу же найду фермерское хозяйство, магазинчик, склад или какой-нибудь автосервис, где наверняка кто-то работает нелегально!» Самое главное — это признаки трудовых отношений: человек приходит каждый день для выполнения определенной работы и получает зарплату. Если имеют место такие отношения, но они не оформлены, то это — нелегальная занятость. Поэтому прошу заместителей глав по экономике проговаривать на встречах с предпринимателями эту фразу: «Когда вы задумываете свой бизнес, сядьте и спланируйте сразу же расходы на оплату труда, и дальнейшую финансовую модель стройте исходя из затрат на труд».

G: И бизнес соглашается?

Л. И.: На межведомственной комиссии в середине сентября мы рассматривали АПК и охранные предприятия. В охране, как и в клининге, все запутано — как правило, это аутсорсинг для бюджетников. Последние формируют бюджет, закладывают сумму, определенное количество дней и часов, которые нужно отработать… И, выходя на торги, эта стоимость оказывается в три раза меньше начальной минимальной цены контракта, установленной Росгвардией. В итоге контракты получают фирмы, условно говоря, предлагающие за услуги в три раза меньшую цену. Кого и что они там предложат? Они в итоге нанимают бабушку, которая при необходимости не сможет среагировать, если действительно кто-нибудь ворвется в школу. А официально в штате охранного предприятия трудоустроен один директор, остальные 100 человек — самозанятые.

То есть мы пока никак не можем привыкнуть к работе в «белую». Вообще, налоговая культура — это великая вещь. Не знаю, когда мы до нее дорастем. Это признак нормального государства. Но когда-то нам удастся обелить рынок — за все время нашей работы нам удалось легализовать около 448,1 тыс. человек. А суммы, которые пришли в налоговую систему благодаря легализованным работникам в виде НДФЛ, исчисляются миллиардами рублей.

Еще один пример. На пилораме погиб работник. Выяснилось, что трудовые отношения с ним не были оформлены. Семье погибшего ничего не светит — как будто человек по своему желанию пришел на пилораму и по какой-то причине умер. Если семья пойдет в суд и докажет, что это были трудовые отношения, то, я даю вам 100% гарантии, пилорама разорится. Административное законодательство и штрафы, связанные с трудовыми отношениями, страшны тем, что они выписываются на каждого работника: если у тебя 10 работников, то нарушение умножается на десятерых, то есть штраф в 100 тыс. руб. тебе обойдется в 1 млн руб. Простите, но 1 млн руб. — это значит просто убить организацию. Поэтому я прошу: планируйте, пожалуйста, эти расходы. Вам нужны работники, они же вам прибыль приносят!

Поэтому — да, время дешевого труда закончилось. Надо людям нормально повышать зарплату и закладывать сразу же индексацию в связи с инфляцией.

G: Охлаждение затрагивает и стройку — в этой отрасли снижение и ввода, и объемов. Что там происходит с точки зрения рынка труда?

Л. И.: Кстати, строительная отрасль — тема следующего заседания нашей комиссии. Я более чем уверена, что там тоже есть нелегальная занятость. При том, что это могут быть объекты за бюджетные деньги. То есть государство оплачивает строительство объекта, а на нем работают люди, которые нигде не оформлены.

Что касается занятости, в строительстве официально сегодня под риском увольнения находится 278 человек. Это работники все того же ВНЗМ — 127 сотрудников уже сокращены, 26 трудоустроены в другие организации, 15 обратились в центры занятости. Это уфимское монтажное управление «Промвентиляция», где 35 из 47 работников до конца ноября переведены на неполный рабочий день. Это «Вертикаль» с 32 работниками, переведенными на неполный рабочий день до 15 декабря. Ситуацию в каждой из этих организаций — как и в любой, где возникает риск увольнений, — мы мониторим. Через неделю после обязательного увольнения о появлении риска мы уточняем, какие меры поддержки нужны со стороны государства.

Но если проблема системная — например, нет заказов — то я бы не допускала такого, что предприятие все еще держит сотрудников, ведь в случае простоя, работодатель должен оплачивать хотя бы две трети оклада. А так как денег у него нет, накапливается задолженность по зарплате. И это уже видят федералы — название компании фигурирует в реестрах Роструда. А потом подключаются «погоны», прокуратура… Поэтому советую руководителям как можно быстрее обращаться во всевозможные инстанции, если появляется первый сигнал того, что заказов не будет. Я видела очень мало организаций, которые «выплывали» или становились суперпроцветающими, оказавшись в наших реестрах и комиссиях.

G: Минтруд следит за ситуацией в банкротящемся «Башкиравтодоре»?

Л. И.: На сегодня у нас есть уже официальная информация о том, что компания погасила задолженность по зарплате. По нашим данным, на 1 сентября она составляла 126 млн руб. Это значит, что предприятию разморозили счета, чтобы оно нашло всю эту огромную сумму для выплаты.

Кстати, задержки по зарплате или отсутствие индексаций — важный признак угасания организации. Лучший признак процветающего бизнеса — сотрудники, которые чувствуют себя хорошо.

2 сентября прошло заседание рабочей межведомственной комиссии в «Башкиравтодоре». На предприятии заверяют, что сокращений не ожидается.

G: Насколько востребована «Башкирская вахта»?

Л. И.: Опять-таки, это вопрос конкурентоспособности и заработной платы. Кстати, заметили, что весь разговор подводится к зарплате?

Так вот, мы придумали эту идею, когда к нам приехал индустриальный директор «Ростеха» Анатолий Сердюков. Главный вопрос, который они обсуждали с Евгением Семивеличенко (управляющим директором ПАО «ОДК-УМПО»), — как обеспечить завод кадрами. Мы сидели рядом с Радием Фаритовичем [Хабировым] — Ильдар Мавлетбердин (министр просвещения Башкирии) — с одной стороны, я — с другой. И я довольно несмело предложила эту идею.

Там обсуждались и другие способы — например, просто добавить конкретному колледжу контрольную цифру приема. Но это, простите, еще три года обучения и бюджетное финансирование. Евгения Александровича [Семивеличенко] заинтересовала моя инициатива.

В чем суть идеи? Если вы сможете предложить вахтовикам нормальные условия, в том числе зарплату, то они из того же Абзелиловского района будут ездить не на север, а проходить вахту у нас в Уфе. Условно говоря, приедут на месяц — главное, чтобы было жилье. Да, говорит Евгений Семивеличенко, у нас есть 300 пустых мест в общежитиях. А это значит можно спокойно нанимать 600 работников — 300 на вахте, 300 отдыхают дома.

Так и получилось! Сегодня только на УМПО привлечен 661 работник. Я думаю, здесь сработали и системный подход, и сарафанное радио. Я радуюсь тому, что 661 семья получила своего папу и своего мужа обратно домой. Потому что одно дело, когда мужчина уезжает куда-то на север, другое — в Уфу, сюда можно приехать даже из самого отдаленного района. А из Благовещенска и вовсе можно приезжать каждый день.

На первую встречу с местными жителями мы вместе с Евгением Александровичем приехали в Бирск. Пришло 150 человек, из которых 50 — мужчины, а остальные женщины, то есть жены — главные интересанты!

Вы понимаете, сколько семей стали себя лучше чувствовать? Это же колоссальный социальный эффект! Вахта внутри региона — это не так плохо, это не безработица, плюс налоги остаются в республике. А постоянная работа в тяжелых условиях Крайнего Севера — это и утраченное здоровье, и разрывающиеся семейные связи.

С тех пор мой первый заместитель Юрий Мельников каждую неделю вместе с Николаем Лютовым (директор по персоналу ОДК-УМПО) выезжает в один из районов. Всего было 58 таких выездов, на встречи пришло 7 тыс. человек.

G: Несколько регионов страны (Вологодская область, Татарстан, Петербург) запретили труд мигрантов в некоторых отраслях. Какая Ваша точка зрения?

Л. И.: Учитывая потребность, которую заявляют работодатели, мигрантов у нас недостаточно. В республике есть позиции, на которые местное население из-за условий труда не соглашается — это закрытые грунты и теплицы, стройки, швейное производство.

В Татарстане, например, даже при их ограничениях ежегодно привлекается 50 тыс. иностранцев. И это только по патентам — то есть речь идет лишь о странах СНГ, а не дальнем зарубежье, визовых странах.

Скажу прямо, численность приезжих в экономике Башкирии не такая большая: по итогам восьми месяцев в Башкирию прибыло более 22 тыс. трудовых мигрантов.

Кстати, к нам пошел поток из Индии — оттуда приезжают на «швейку» и даже на «слесарку».

То есть рынок с удовольствием примет еще работников. Возьмем ту же транспортную отрасль: в Татарстане на такси запрещено привлекать мигрантов, но наш минтранс — а мы «пляшем» от отраслевого органа — четко говорит, чтобы мы не ограничивали труд мигрантов.

G: И у нас нет особой социальной напряженности по миграционным вопросам.

Л. И.: Надо отдать должное историческому развитию и сегодняшней политике руководства республики — у нас есть мир и межнациональное согласие. Это богатство! Мы его не замечаем, потому что оно есть. Как воздух. Мы привыкли к этому. К тому же, безвизовые страны — это какие? Как раз мусульманские страны. А у нас есть инфраструктура, мечети, языковая и культурная близость…

G: Насколько реально сейчас прогнозировать потребность в кадрах?

Л. И.: Мы прогнозируем кадровую ситуацию гораздо раньше «федералов» — правительство России утвердило методику в 2024 году, а мы занимаемся этим как минимум с 2017 года. Мы проводим опросы работодателей, которые затрагивают десятки тысяч субъектов. Например, в прошлом году мы охватили 13,3 тыс. организаций со среднесписочной численностью 617 тыс. работников.

Мы очень просим всех работодателей принимать участие в этих опросах, потому что это помогает нам скорректировать действия министерства просвещения, которое и готовит нужные кадры. Ведь что значит структурная безработица? Это дисбаланс, в котором есть кадры, но не тех компетенций. То есть люди учились не на те специальности, в которых нуждается экономика.

Например, на совете по среднему профессиональному образованию была озвучена цифра на основе прогноза: крупным предприятиям — УМПО, УППО и другим требуется 2,2 тыс. специалистов по нанотехнологиям. Но мы ни одного такого не готовим в республике! Ни одного! Конечно, это вопрос к федеральным вузам. Но и Минтруд России дрейфует в сторону того, чтобы регионы становились заказчиками для федеральных вузов. Я считаю, что ректоры должны визировать у нас номенклатуру специальностей — говорить, что на следующий год мы планируем обучать таких-то специалистов. Они должны ориентироваться на наш прогноз, который учитывает и демографические сдвиги, и старение кадров, и их выбытие.

Наш прогноз ориентируется не только на опрос работодателей, но и на инвестиционные проекты. Если появляется производство, там же нужны будут специалисты не сразу, а через несколько лет. Так давайте, пока у нас есть время, перенастроим образование. Например, есть у нас особая экономическая зона «Алга». Они сразу же заявили нам операторов швейного оборудования, в том числе высококвалифицированных работников, которые могут чинить очень современное и дорогое оборудование. Но возникла проблема — у нас просто нет столько швей.

Другой пример — фабрика «Заспорт» в Ишимбае.

В городе есть люди, которые закончили местный колледж по швейной специальности, но молодежь по профессии не пошла. Тогда нам пришлось прошерстить все близлежащие территории — Ишимбайский и Стерлитамакский районы, Салават, Стерлитамак, Мелеуз. Объездили все окрестные деревни, встречались с людьми во дворцах культуры. Приезжал начальник отдела кадров предприятия и рассказывал, что все будет замечательно, вас будут кормить, возить, дадут общежитие… То есть просто активно искали безработных. И в итоге мы закрыли им кадровую потребность за счет взрослых, а не за счет молодежи. И женщин обучили за счет программ службы занятости.

Так вот, я делаю ставку на прогнозирование. Надежда на то, что рынок сам отрегулирует занятость, привела к тому, что мы стали заложниками стереотипов у родителей, определяющих профессиональную траекторию своих детей. Они хотят, чтобы дети были «белыми воротничками». Но если мы будем прогнозировать потребность, если система образования подстроится под потребности экономики, мы сможем вместе с предприятиями предлагать перспективы и родителям, и молодежи. В том числе на современных, чистеньких заводах через дорогу от дома.

У нас перекос: потребность — 77% рабочих, 23% белых воротничков, а предложение — ровно наоборот.

G: В начале сентября вице-премьер Руслан Хабибов говорил, что из 2,4 тыс. вернувшихся с СВО больше половины смогла трудоустроиться. А остальные?

Л. И.: Уточню, из 2444 участников СВО, вернувшихся домой по состоянию на 1 сентября, трудоустроены почти 73%. Если декомпозировать оставшиеся 27%, то выяснится, что кто-то, к сожалению, умер, другие находятся на лечении или реабилитации, кто-то уехал в другой регион, кто-то — инвалид. 27% — это нормальная цифра. Надо иметь в виду, что вернувшиеся бойцы — не среднестатистические жители, а люди с более высокими запросами и потребностями и чаще всего с проблемами со здоровьем…

Поэтому я считаю, что мы неплохо справляемся. А когда мне говорят, что у вас должно быть стопроцентное трудоустройство, я отвечаю, что это просто невозможно.

Как это работает? У каждого, кто вернулся домой, есть куратор. У него есть все данные — образование, стаж, семейное положение, адрес, сотовый телефон и все остальные данные, необходимые для помощи бойцу. Например, директор условного центра занятости спрашивает у подчиненных кураторов: «А вы к Сидорову дошли?» Отвечают: «Да, дошли. Все нормально, пятый этаж. Агрессии не было. Поговорили, придет в центр занятости». То есть мы реально работаем индивидуально с каждым демобилизованным. Бывает, что приходится дозваниваться, стучаться и стучаться в двери, опрашивать соседей. Есть и случаи, когда люди просто меняют место жительства, уезжают к родственникам, на отдых…

G: У республики есть понимание, сколько человек будет возвращаться и куда их трудоустраивать? Может быть, они включены в экономический прогноз, прогноз занятости?

Л. И.: Вот здесь есть очень опасная вещь: как можно спрогнозировать время окончания спецоперации? У нас нет никакого научно обоснованного инструмента для этого. Или ссылаться на слова Дональда Трампа? Мы не знаем.

Конечно, демобилизация вызовет увеличение уровня безработицы. Но я повторюсь: нашей республике катастрофически нужны мужчины с хорошими рабочими руками. Работа найдется — у нас налажено взаимодействие с более чем 200 работодателями, которые готовы предложить вакансии с зарплатой выше 50 тыс. руб.

К тому же люди вернутся не одномоментно. Но мы готовимся.

G: Летом произошел скандал вокруг пансионата «Печки-лавочки». Как наладить контроль за домами престарелых?

Л. И.: У нас есть понятие ведомственного надзора. Это значит, что мы имеем право проверять подведомственные учреждения и организации, которые мы финансируем в рамках государственно-частного партнерства. На основании ГЧП работают пансионаты в Кушнаренковском, Иглинском, Мишкинском районах, два интерната в Гафурийском районе, а к концу года ожидаем открытие еще одного пансионата в Кушнаренковском районе. Как правило, они занимают либо бывшие детские сады или школы, или пришедшие в негодность наши центры: инвестор заходит, вкладывает деньги и создает условия в соответствии с требованиями Роспотребнадзора. Вот за такие центры я отвечаю, что у них все нормально!

А теперь рассмотрим частника. Частное лицо в уведомительном порядке подает данные в ФНС, что он собирается вести деятельность в сфере социальных или гостиничных услуг. Так было с домом престарелых в Абзелиловском районе (имеется в виду «Дом милосердия», пожар в котором в 2020 году унес жизни 11 постояльцев): это был частный дом или коттедж, который просто взяли и начали эксплуатировать в виде пансионата. А кто должен был об этом узнать? Когда?

Во-первых, ни у какого предпринимателя нет обязательства нам об этом сообщать. Конечно, после этого случая мы провели совещание, поделили республику на участки, за каждым из них был закреплен директор нашего учреждения, который должен был знать, сколько таких заведений открылось на его территории. Таким образом мы на тот момент выявили 118 организаций. После того, как были вычищены «невидимки» или однодневки, в открытом информационном поле осталось порядка 30.

Во-вторых, мы проверяем предпринимателей в строгом соответствии с действующим законодательством. Например, мы точно знали о фактах ненадлежащего отношения к старикам в доме престарелых «Алтея» в Благовещенске. И по «Печкам-лавочкам» (имеется в виду пансионат в Уфе, летом СМИ сообщали о фактах издевательства над постояльцами в этом заведении), и по «Алтее» мы обращались в прокуратуру с предложением провести проверку, но нам было отказано. Думаю, нам нужно было быть более настойчивыми. Сегодня у нас организована работа с учетом требований законодательства.