От войны подальше
Несмотря на сокращение срока службы в армии, с началом осеннего призыва многие по традиции задумываются о том, как бы этого призыва избежать. Историю уклонения от священного долга восстановил корреспондент "Власти" Кирилл Новиков.
"Хто землю держит, а службы с нее не платит"
Уклонение от воинской повинности было и есть во всех странах, где таковая повинность существует, и Россия никогда не была исключением. Начало воинской повинности в России было положено в XV веке, когда окончательно оформилось дворянское ополчение. Суть этой системы заключалась в том, что дворянин был обязан явиться по первому требованию государя "конен, люден и оружен" и выступить в поход туда, куда прикажут воеводы. Раз первыми призывниками государства российского были дворяне, то они же, как нетрудно догадаться, были и первыми уклонистами, благо избежать службы по тем временам было сравнительно легко.
В ту пору было два основных способа не ходить в армию. В первом случае хозяин поместья, прослышав о том, что по округе разъезжает подьячий с государевой грамотой о мобилизации, просто покидал свою усадьбу и укрывался в каком-нибудь укромном месте. Подьячий же возвращался ни с чем, поскольку, как и в наше время, человек, не получивший повестку, не мог считаться и уклонистом. Другой способ был несколько сложнее. Призыву не подлежали люди, находившиеся при исполнении каких-либо государственных поручений. То есть дворянину, не желавшему идти штурмовать Казань, было достаточно раздобыть грамоту, в которой говорилось бы, что он куда-нибудь за чем-нибудь послан, что было не слишком трудно, если у него были хорошие отношения с местным воеводой.
Какой процент дворян уклонялся от службы отечеству, сказать сложно, но известно, что власти были всерьез обеспокоены этим явлением и постоянно выдумывали новые кары для уклонистов. Так, в 1555 году было принято "Уложение о службе", где констатировалось, что многие "велможы и всякие воини многыми землями завладели, службою оскудеша,— не против государева жалования и своих вотчин служба их", то есть, получив от государя земли, дворяне не желают за эти земли служить. Решение проблемы виделось законодателю достаточно простым. В уложении говорилось: "Хто землю держит, а службы с нее не платит, на тех на самих имати денги за люди". Таким образом, государство официально разрешило платить себе взятки за освобождение от призыва. Кроме того, дворянин, не желавший лично проходить службу, мог выставить вместо себя "даточных людей", которых должен был вооружить на свои средства. Однако далеко не все дворяне были готовы платить "денги за люди", и потому многие продолжали прятаться от подьячих. Таких бегунов стали называть нетчиками от слова "нет", и, если судить по царским указам XVI и XVII веков, таковых было довольно много. Так, в 1614 году, на излете Смутного времени, государь Михаил Федорович отправил князя Никиту Борятинского воевать с мятежным казачьим атаманом Иваном Заруцким. Государь снабдил своего полководца грамотой, в которой содержалась четкая инструкция по борьбе с отказниками-нетчиками: "А которые нетчики учнут ослушатца или учнут хоронитца, и тех велети сыскивати накрепко, а сыскав, велети их приводити к себе на Алатарь (название крепости.— "Власть") да тех ослушников велети бити батоги и сажати в тюрьму на время, а ис тюрьмы их велети давати на крепкие поруки з записьми, что им на государеве службе на Алатаре жити без съезду".
Наконец, дворянин мог просто "откосить" от службы, объявив себя больным. Именно так поступил владелец нескольких богатых поместий Федор Федорович Пушкин. Его великий потомок Александр Сергеевич Пушкин писал: "Как крупный вотчинник, при сборе дворянского ополчения Федор Федорович Пушкин был должен выступить сам в доспехе, то есть в полном вооружении и в сопровождении еще десяти конных войнов слуг, из которых двое также должны были идти в поход в полном вооружении. Но при вызове на военную службу в 1632 году он сказался больным, и в отписи сообщал: "А даст Бог, омогус (поправлюсь.— "Власть"), и государево жалованье будет, и буду"".
Дворяне не были единственными уклонистами, поскольку воинская повинность распространялась не только на них. Значительную часть российского войска в те времена составляли так называемые посошные люди, то есть простолюдины, которых власть призывала в ополчение в случае военной угрозы. Посошные тоже становились нетчиками, но их способы уклонения несколько отличались от дворянских. Разумеется, посошный мог в случае угрозы призыва пуститься в бега, но для многих это было слишком опасно. Куда проще было изменить свой социальный статус, то есть перестать быть посошным человеком. Для этого надлежало перейти в одну из групп населения, на которые посошная повинность не распространялась. Самый легкий путь назывался закладничеством. Свободный человек находил себе покровителя среди богатых и влиятельных людей и добровольно становился его холопом. Холопы же не подлежали призыву. Впрочем, и тут существовал риск. Дело в том, что по тогдашним законам дворянин в случае старости или болезни мог при мобилизации выставить вместо себя вооруженного холопа, так что бывший посошный, променявший свободу на мирную жизнь, вполне мог обнаружить себя в рядах вооруженных сил. Другой путь был более тернистым, но и более надежным. От службы можно было укрыться за стенами монастыря, потому что монахов в войско не призывали.
Таким образом, еще в допетровской России население выработало основные методы противодействия принудительному призыву. От армии можно было откупиться, можно было послать вместо себя "даточного человека", то есть заместителя, можно было сказаться больным, можно было переметнуться в категорию льготников, избавленных от воинской повинности, в крайнем случае можно было просто пуститься в бега. Все эти способы в той или иной пропорции сохранялись и в последующие эпохи и дожили до наших дней.
"На службе одной ногою не бывали"
При Петре I в России появилась регулярная армия, но, несмотря на всю любовь царя-реформатора к порядку, система рекрутского набора оставалась в состоянии первозданного хаоса. За годы царствования Петра было произведено множество рекрутских наборов, причем порой бывало по несколько наборов в год, но при этом каждый набор проводился по какому-нибудь новому принципу. Так, в 1704 году Петр приказывал "взять с двух дворов человека", в 1705 году — "с осьмнадцати дворов одного человека", а в 1711 — "с двух вытей (общин.— "Власть"), с трех дворов по человеку". Иногда государь указывал, с каких именно регионов он хочет получить рекрутов, причем порой назывались конкретные города и волости, а порой очерчивалась особая зона, например 100 верст вокруг Москвы. Понятно, что при такой бессистемности угроза призыва висела всегда и над каждым, но россияне и тут не растерялись. Заметив, что царь обычно требует по одному рекруту с определенного числа дворов, помещики, не желавшие терять рабочие руки, стали объединять по нескольку крестьянских дворов в один, чему крестьяне, не стремившиеся в армию, были только рады. Наконец первый русский император сообразил, что его водят за нос, и начал четко указывать, сколько рекрутов ему угодно получить. В 1723 году, например, он выразился с предельной четкостью: "Со всего Государства набрать десять тысяч сто семь человек". Однако нетчиков меньше не становилось. Более того, число уклонистов, которые прятались по лесам, росло угрожающими темпами. Нетчики сбивались в шайки воров и разбойников, которые порой становились довольно опасными. Подобные банды существовали в Клинском, Волоцком, Можайском, Белозерском, Пошехонском и Старорусском уездах, причем порой нетчики нападали на воинские отряды, конвоировавшие призывников к местам прохождения службы, и отбивали рекрутов. Отбитые, таким образом, сами становились нетчиками и вливались в бандформирования.
Дворяне при Петре были обязаны служить, причем государь лично следил за тем, чтобы аристократические недоросли отправлялись по назначению. Так, в 1704 году царь лично провел в Москве смотр 8000 дворянских юношей и сам распределял, кому идти учиться мореходному делу, а кому отправляться в полки. Отпрысков самых знатных фамилий, включая Голицыных, Черкасских, Хованских, Лобановых-Ростовских, государь определил солдатами в гвардейские полки. Для дворян, уклонявшихся от подобных смотров и, соответственно, от определения на службу, самодержец придумывал все новые кары. Так, с 1714 года нетчик-дворянин лишался всего имущества, которое должно было переходить тому, кто на него донесет, а с 1722 года уклонист подвергался "шельмованию", то есть становился вне закона. Бумагу с именем ошельмованного палач приколачивал к виселице, и с того момента каждый получал право ограбить его или даже убить. Однако все эти суровости не могли полностью пресечь нетство.
За год до смерти Петра, когда все самые жестокие законы против уклонистов уже были в силе, предприниматель, механик и памфлетист-самоучка Иван Посошков написал "Книгу о скудости и богатстве", в которой сообщал, что дворяне как ни в чем не бывало обходят петровское законодательство. Писатель утверждал, что иные дворяне уже состарились, в деревнях живучи, а "на службе одной ногою не бывали". В частности, некий дворянин Золотарев был "дома соседям страшен, яко лев, а на службе хуже козы". Золотарев сумел "откосить", послав вместо себя заместителя под своим именем. Посошков также сетовал на "молодиков", которые ищут, "как бы им наживать и службы отлынять". Возможностей же "отлынять" было более чем достаточно. Русский историк Ключевский писал о той поре: "Не только городовые дворяне, но и царедворцы при наряде в поход пристраивались к какому-нибудь "бездельному делу", пустому полицейскому поручению и под его прикрытием проживали в своих вотчинах военную пору; безмерное размножение всяких комиссаров, командиров облегчало уловку... Иной ускользал от призыва подарками, притворной болезнью или юродство на себя напустит, залезет в озеро по самую бороду — бери его на службу". Таким образом, старые трюки обитателей Московского царства в полном объеме перекочевали в Российскую империю.
"Взнос вместо натурального рекрута"
Дворяне прекратили уклоняться от призыва только после 1762 года, когда Петр III освободил их от обязательной службы. А вот крестьяне, оставшиеся военнообязанными, продолжали изыскивать способы избежать рекрутчины. Даже при помешанном на военной дисциплине Николае I от армии, как и в прежние времена, можно было откупиться. Стоило это недешево — 300 руб., но служить 25 лет мало кому хотелось, и поэтому деньги стремились наскрести не только "капиталистые" крестьяне, но и бедняки, которые ради этого шли в любую кабалу. Так, в циркуляре палаты государственных имуществ Архангельской губернии 1856 года говорилось: "В обществе с незапамятных времен вошло в обыкновение всегда при рекрутских наборах за неимением наличных денег отдавать состоятельным крестьянам всех работников семейства внаймы на продолжительные сроки за самую низкую плату единственно для того, дабы собрать известную сумму денег на взнос вместо натурального рекрута, но этого при малолетних семействах недостаточно: подлежащие рекрутству крестьяне без разрешения сельского начальства, как бы это следовало по закону, отдают в кортому (в аренду.— "Власть") на продолжительные сроки свои земельные участки из самой низкой платы за оные, за бесценок распродают домашний скот, земледельческие орудия и запасный на обсеменение яровой хлеб, и за взнос в казну 300 руб. за рекрута целые семейства годных к работам идут внаймы, а престарелые и малолетние, по неимению средств, первоначально скудно призреваются ближайшими родственниками, а когда приходят опять в тягость, идут просить милостыню".
Посылка заместителя при Николае I тоже была вполне законной и даже фиксировалась в договорах, которые вносились в книги договоров и сделок волостных правлений. В одном из таких договоров, который был заключен в 1854 году, говорилось: "1) Спиридонов нанялся добровольно у Сидорова поступить за него в рекруты, а Сидоров уплатит за это 100 руб. 2) В задаток получено 70 руб., а остальные 30 руб.— в рекрутском присутствии, когда оно удостоит меня, Спиридонова, принять в рекруты порядком, в законе установленном. 3) До поступления в рекруты содержать меня, Спиридонова, на всем собственном его, Сидорова, содержании сверх вышеописанной суммы. 4) По принятии в рекруты внести в общество (в сельскую общину.— "Власть") за Спиридонова 50 р. в обеспечение платежа податей и отправления повинностей". Также в договоре указывалось, что, если Спиридонов будет признан негодным к строевой службе, сделка будет автоматически расторгнута. Были для крестьян и другие лазейки. Например, если общинники ловили беспаспортного, они могли выдать его в качестве рекрута вместо одного из своих односельчан. В этом была определенная логика, ведь беспаспортный чаще всего оказывался либо дезертиром, либо все тем же нетчиком-уклонистом, ударившимся в бега.
Если же на законный выкуп денег не хватало или же подходящего заместителя не удавалось найти, военнообязанный мог решиться на взятку сдатчикам, как тогда назывались офицеры и чиновники, проводившие рекрутские наборы. Так, еще в 1827 году жандармское расследование установило, что тульский мещанин Поляков заплатил 70 руб. советнику казенной палаты, 21 руб.— лекарю, проводившему медицинский осмотр, и еще 50 руб.— офицеру, наблюдавшему за призывом.
"Обманывали врачей с блистательным успехом"
Положение резко изменилось с 1 января 1874 года, когда на смену рекрутчине пришла всеобщая воинская повинность. Правда, из того, что она была "всеобщей", не следовало, что служить должны были все. Мужчины всех сословий, достигшие 21-летнего возраста, должны были участвовать в жеребьевке, и "счастливцы" поступали на действительную воинскую службу, которая длилась шесть лет, а остальные зачислялись в ополчение, то есть попадали в запас, не прослужив и дня. Были определены категории льготников. Отсрочку получали учащиеся средних и высших учебных заведений, единственные сыновья вдов, братья круглых сирот и т. п. Также был установлен и список болезней, с которыми о военной службе можно было навсегда забыть (среди таких заболеваний значились, в частности, "пляска святого Витта", и "застарелые разъедающие язвы сифилитического, цинготного и других происхождений"). Помимо болезней, наличие или отсутствие которых мог определить любой полковой врач, в списке присутствовали и такие, которые при известной ловкости можно было симулировать. К этой категории относились прежде всего "слабоумие, идиотизм и умопомешательство во всех степенях и видах". Словом, призывники начали "косить" под умалишенных.
Анонимный автор оставил нам любопытное свидетельство о состоявшемся в 1876 году суде над еврейским юношей Зурехом Мезещуком, которого обвиняли в попытке уклониться от воинской повинности: "Ему лет 19. Худощавый, среднего роста блондин. Тип еврейский. На маленьком, бледном лице его, в угрях, с толстыми оттопыренными губами и большими полуопущенными веками, из-под которых тускло светились черные глаза, устремленные неподвижно вниз, в одну точку,— царило полное равнодушие идиота... Он стоял точно восковая фигура. Секретарь прочел обвинительный акт. Вот сущность его: 1 февраля 1875 года новобранец Зурех Мезещук прибыл в 126-й пехотный Рыльский полк и со времени своего прибытия на все предлагаемые ему вопросы ничего не отвечал, притворяясь немым. Вследствие этого он был свидетельствуем старшим врачом названного полка, причем оказалось, что "никаких недостатков, указывающих на органические причины немоты, т. е. неправильностей в устройстве языка, уздечки его и язычка", у него не замечается; по освидетельствовании в августе того же года в киевском военном госпитале оказалось, что Мезещук говорит по-еврейски, хотя и неясно; затем в декабре Мезещук был свидетельствован в житомирском военном госпитале, и комитет госпиталя нашел, что "Мезещук, вероятно, только не желает стараться говорить по-русски, но понимает русский язык, так как исполняет все, что ему прикажут". В ходе суда адвокату удалось доказать, что Мезещук действительно не понимает по-русски, а потому не мог притворяться немым, и солдата оправдали. Между тем присутствовавший на суде его отец вполне сносно изъяснялся на русском, так что, вполне вероятно, Зурех Мезещук симулировал вовсе не немоту, а умственное расстройство, ведь никто не запрещал ему сказать "Я не понимаю" на идиш.
С призывом евреев, на которых раньше воинская повинность не распространялась, действительно возникли серьезные проблемы. Так, согласно отчету военного министерства, в 1911 году на действительную воинскую службу были призваны 19 809 евреев, а "не явились к призыву без уважительной причины" 22 482 еврея при общем числе уклонистов 93 209 человек. Однако даже завзятым антисемитам вроде писателя Лескова приходилось признать, что "откашивать" прекрасно умели и представители других народов многонациональной империи. О некоторых из наиболее радикальных способов Лесков писал: "Во многих польских аптеках продавалось какое-то жестокое снадобье под невинным и притом исковерканным названием: "капель с датского корабля". От этих капель человек надолго, чуть ли не на целые полгода, терял владение всеми членами и выдерживал самое тщательное испытание в госпиталях... Секрет этот знали и русские знахарки и обманывали им врачей с блистательным успехом".
"Эти случаи не вызывали необходимых репрессий"
Медицинские хитрости не были единственным способом избежать сапог и серой шинели. Если в начале XIX века сдатчиками называли сотрудников призывных комиссий, то с середины того же столетия так именовали профессионалов, промышлявших подбором заместителей. Сдатчики подыскивали людей, для которых армия была единственным способом скрыться от нищеты или полицейского преследования, и сводили их с теми, кто готов был платить, лишь бы не оказаться в казарме. Обделывая свои дела, сдатчики не брезговали ни подделкой документов, ни раздачей взяток должностным лицам.
По-настоящему прибыльным бизнес сдатчиков стал с началом первой мировой войны. В первые дни боев военнообязанные буквально ломились на призывные участки, но вскоре эйфории настал конец. Вместо прогулки до Берлина война оказалась настоящей бойней, которой не было видно конца. Поэтому люди стали изыскивать способы избежать отправки в окопы.
Поскольку перечень льготников, имевших право на отсрочку, был довольно широк, многие стремились попасть в эти привилегированные категории. Начальник мобилизационного отдела главного управления Генерального штаба генерал Сергей Добровольский вспоминал о множестве "всевозможных просьб... об освобождении или по крайней мере об отсрочке призыва в войска", подчеркивая при этом, что "подобные просьбы поступали не из толпы народа, а от нашего культурного общества и из среды буржуазии". В сущности, люди пытались воспользоваться старым и хорошо известным способом уклонения путем изменения своего социального статуса, перепрыгнув в категорию льготников подобно тому, как посошные люди стремились записаться в холопы.
Работал и другой старинный способ, когда человек притворялся, что исполняет государственное поручение необыкновенной важности. Об этом свидетельствовал, в частности, генерал Данилов: "Не было здорового понимания долга и в кругах интеллигенции. Это лучше всего доказывается обилием лиц, искавших случая или возможности уклониться от призыва вовсе или, в крайности, избежать тягости службы на фронте, пристроившись в тылу. Наш мобилизационный отдел был завален просьбами и ходатайствами об освобождениях или, в крайности, временных отсрочках призыва. И, что еще хуже, эти случаи не вызывали необходимых репрессий со стороны власти и даже не клеймились должным образом нравственно; в обществе, напротив, относились к этому явлению с почти преступной снисходительностью. Тыловым нередко протежировали, их пригревали и старались закрепить их незаконное положение более прочным и устойчивым образом". Пристроиться в тылу можно было, поступив на службу в какое-нибудь учреждение, обслуживающее нужды фронта. Такие учреждения постоянно множились, а их штаты неуклонно росли. Служащие таких структур даже завели обычай ходить в военной форме, что немало облегчало им жизнь, ведь молодой и здоровый мужчина, облаченный в цивильное платье, рисковал привлечь к себе ненужное внимание. Одна из газет по этому поводу писала: "За последнее время замечается большое стремление надевать военную форму даже в тех должностях, которые, по существу, являются должностями глубоко штатскими. Так, в военной форме постоянно щеголяют на Невском лица, служащие в какой-либо тыловой организации, имеющей даже самое отдаленное отношение к фронту".
Многие также стремились устроиться на работу в отрасли, на которую распространялась бронь. Когда после Февральской революции новые власти принялись проверять лиц, освобожденных от призыва, вскрылось много любопытных фактов. Так, "Петроградская газета" писала в июне 1917 года: "Центральный комитет по проверке лиц, находящихся на учете, обнаружил среди уклоняющихся от воинской повинности миллионера Немчинова, владельца гостиницы "Дрезден" и трех громадных домов в Москве. За месяц до призыва Немчинов поступил кладовщиком по постройке телефонного и телеграфного завода на 90 руб. жалования в месяц. Комитет постановил отправить немедленно Немчинова к военному начальнику".
Продолжались, конечно, и попытки уклонения с помощью липовых медицинских справок и фальшивых болезней. Впрочем, хватало и реальных случаев членовредительства. В частности, в Одессе были разоблачены умельцы, которые с помощью шприца заражали призывников венерическими болезнями. Их клиенты не подозревали, что заразители были мошенниками вдвойне, ведь венерические болезни в начальной стадии развития по российским законам не препятствовали призыву.
Но чем больше люди с деньгами и связями находили способов избежать окопов, тем больше роптали низы, в массе своей лишенные такой возможности. Итог этого недовольства общеизвестен. Озверевшие от военных лишений массы восприняли Февральскую революцию как прекрасный повод для уклонения от всех повинностей, обязанностей и законов. Вскоре по всей России грохотала уже другая война — гражданская, уклониться от которой было значительно сложнее.
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ