ОТЕЦ Андрей Колесников

Ну вот и все. Я потерял дочь.

Она уходит в восемь утра. За ней заезжает такой небольшой ярко раскрашенный автобус и увозит ее и Ваню. Они называют его "Доставкой". Маша звонит и говорит:

— Мы в "Доставке". Ну как ты?

"Доставка" возвращает их, одного из детского сада, другую из школы (начальные классы и детсад в одном здании), в половине седьмого вечера. Я возвращаюсь домой, когда они уже спят. Раньше у нас была возможность увидеться, когда я сам возил их утром в детский сад. Но теперь у них "Доставка". Они до смерти рады ей. Это новое явление в их жизни. И оно заслоняет собой солнце. Я вот думал, почему они так помешаны на этой "Доставке". И понял, что дело только в том, что "Доставка" не имеет никакого отношения к их родителям. Они сами садятся в нее, сами едут, сами выходят и идут в школу и детсад, сами переодеваются. "Доставка" означает какой-то переломный момент в их жизни. "Доставка" означает, что они повзрослели настолько, что могут в принципе обходиться без родителей. Или по крайней мере они осознают: их родителям должно быть понятно, что с того момента, как в их жизнь ворвалась "Доставка", их дети стали другими людьми.

Поэтому они молятся на нее и утром не надо их трясти, чтобы они открыли глаза, а достаточно сказать, что "Доставка" уже завелась и выезжает к ним.

Но, правда, уже был один ужасный случай.

Маша позвонила мне из "Доставки" и долго рассказывала, что она сегодня получила первую "четверку". До сих пор она получала одни "пятерки", и я, было, уже привык к мысли, что в этой школе первоклассникам никаких других оценок и не ставят — просто для того, чтобы они не возненавидели школу раньше времени. Ну, оттягивают там просто этот момент до последнего.

Но оказалось, что Маша может получить и "четверку". Это произошло на рисовании.

— За что ты ее получила? — поинтересовался я.

Голос Маши не казался расстроенным. Поэтому я спокойно говорил на эту тему. Если бы я понял, что она придает этой "четверке" какое-то сверхъестественное значение, хотя бы отдаленно напоминающее значение, которое занимает в ее жизни, например, "Доставка", я бы сразу заткнулся. Но это был другой случай, я сразу понял. И я спросил, за что ей поставили "четверку".

Я понимал, что она не воспримет этот вопрос так, что я могу быть недоволен ее способностями или вообще способен поставить их под сомнение. Мы оба понимали, что я спрашиваю, почему ей поставили "четверку", потому что понимаю: только какие-то сверхъестественные обстоятельства могут заставить получить ее "четверку". Значит, что-то случилось. Или даже стряслось.

— Мне поставили "четверку" за красивость, но не за старание, — сообщила она.

— Это учительница так сказала? — переспросил я.

— Конечно, — подтвердила она. — Это же она поставила "четверку".

— А почему ты не старалась? Вы что рисовали?

— Папа, — торопливо сказала Маша, — все дело в этом. Мы рисовали не тебя, не маму, не дом, не небо, не реку. Луковицу! Ну как я могла стараться?

У меня больше не было к ней вопросов, кроме одного:

— Вы еще в "Доставке"? — на всякий случай спросил я.

— Да, стоим около школы.

— Но мы же с тобой разговариваем уже 15 минут, — удивился я.

— А мы ждем одного мальчика с футбола, — сказала Маша. — Вот он идет.

Она позвонила еще через минуту.

— Папа! — кричала она. — Папа! Ты больше никогда не будешь играть в футбол! Никогда! Дмитрий страшно поранился! Он еле дошел до "Доставки"! Я не разрешаю тебе больше играть в футбол! Я сойду с ума! Ты пойдешь, только если я буду ходить с тобой!

— В одни ворота все-таки, наверное, можно, — услышал я страдающий голос Дмитрия.

— Что с ним случилось? — со страхом спросил я Машу.

— Рука! — простонала Маша. — Така-а-я царапина!

— Наплевать, — опять услышал я голос Дмитрия.

Я думал, он добавит что-нибудь вроде "Я знал, на что шел...". Но он замолчал. Он еще не научился кокетничать с девочками.

— Вы доехали? — спросил я.

Там ехать-то пустяки, минут пять-семь без пробок, а пробок в общем-то не бывает.

— Доехали, — сказала Маша. — Ваня, выходим!

Еще через две секунды я услышал ее задумчивый голос:

— Папа, а вот что делать, если, например, ты выходишь из "Доставки", а тебя никто не встречает?

— А что, няни вашей там не видно?

— Нет, ну например? — настаивала Маша.

— Надо заходить в дом.

— А если и там никого нет? — переспросила она.

— Вы что, сейчас заходите?

— Нет, это к примеру.

Но я-то слышал, что они заходят.

— Тогда подниматься на наш этаж.

— А, поняла... Сейчас... А если и там никого нет?

— В дверь стучать. Звонить! Не может быть, чтобы там никого не было!

— Не открывают, пап, — тихо сказала Маша. — Что нам теперь делать?

А надо понимать, что я разговариваю с ними из Белгорода.

— На месте стоять! — кричу я. — Не двигаться! Помощь придет!

— Папа, ты только не волнуйся так, — говорит Маша. — А то я тоже начинаю волноваться.

Тут выясняется, что все это время с ними была сопровождающая из "Доставки". И она говорит, что забирает их обратно в "Доставку", потому что там другие дети ждут, которых тоже ждут, и что это снежный ком неприятностей будет, если все няни и родители сегодня не дождутся своих детей вовремя.

И она, и правда, забирает Машу с Ваней и везет их по всему маршруту, и дома они оказываются снова только через полтора часа, усталые и очень недовольные. И даже "Доставка" им уже не мила. Но их наконец встречает их няня, до которой я дозвонился и которая, как выяснилось, не смогла толком договориться с их мамой, во сколько надо выйти на улицу... и, в общем, лучше даже не пытаться выяснять этот вопрос.

И поздно вечером дети не спят и ждут, когда я вернусь из командировки, чтобы рассказать, как, по каким местам они путешествовали в "Доставке" и сколько всего натерпелись.

А я думаю о том, как исчерпывающе этот случай доказал, что, несмотря на возникшую в их жизни "Доставку", я им все-таки еще нужен.

Или даже благодаря ей.