премьера театр
Центр имени Мейерхольда продолжает знакомить Москву с режиссерами-экспериментаторами, творящими свои постановки с мейерхольдовским бесстрашием. Отправляясь на "Квартет" Маттиаса Лангхоффа по шокирующей пьесе Хайнера Мюллера, АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА была готова ко всему, но только не к благопристойной антрепризной постановке.
Режиссер Маттиас Лангхофф, родившийся в 1941 году в Швейцарии, в семье, бежавшей от нацистов и вернувшейся в после войны в Берлин, свою театральную карьеру начал в "Берлинер ансамбле". Возрождая брехтовские традиции, он сдружился с Хайнером Мюллером. После его смерти колесил по Европе, во Франции создал театр "Румпельпумпель" (название взято из черновиков чеховского "Вишневого сада"), а в Генуе поставил гоголевского "Ревизора" с явными аллюзиями на легендарный спектакль Всеволода Мейерхольда.
Шесть лет назад этот спектакль показали в Москве. Опасно наклоненная декорация напоминала татлинский проект башни Третьего интернационала, а помещенная внутри ее квартира Городничего пестрела приметами убогого советского быта. Чего-чего, а экспериментов в том "Ревизоре" было хоть отбавляй. Иногда, кстати, и хотелось отбавить, например когда городничиха совокуплялась с Хлестаковым в общественном сортире.
От "Квартета" Хайнера Мюллера, самого крупного немецкого поэта и драматурга конца прошлого века, еще и не такого можно было ожидать. Известный своими адаптациями классических сюжетов к современному сознанию (есть у него и "Гамлет-машина", и "Медея-материал"), Мюллер написал "Квартет" по мотивам "Опасных связей" Шодерло де Лакло. Перенеся действие из куртуазной гостиной XVIII века в бункер третьей мировой, он наделил своих героев надрывным цинизмом современных интеллектуалов, привыкших бродить над пропастью и глумиться над святынями.
Приоткроем тайну: на переиначенной истории маркизы де Мертей — сильной женщины, не желающей уступать мужчине первенство ни в сексе, ни в интеллекте и предпочитающей поражению смерть, лежит отсвет личной трагедии Мюллера, потерявшего в 1970-х годах свою жену, талантливую поэтессу, покончившую с собой, как и делают это герои "Квартета".
Впервые подлинная поэтическая суть "Квартета" раскрылась в спектакле грека Теодороса Терзопулоса, поставленном им в 1992 году для Аллы Демидовой и Дмитрия Певцова. Сыграв Мертей не опустившейся развратницей, а утонченной, израненной эстеткой, Демидова возвела сюжет почти в ранг трагедии. Собственно, других постановок "Квартета" Москва и не видела. В Европе же он за последние 15 лет обошел все крупные сцены (год назад в "Одеоне" его поставил Боб Уилсон с Изабель Юппер в роли Мертей). Судя по спектаклю Лангхоффа, во Франции пьесу заиграли настолько, что в ней перестало просматриваться то, ради чего ее стоит играть.
В "Квартете" Лангхоффа заняты два хороших актера — Мюриель Майетт и Франсуа Шатто. Оба и раньше работали с Лангхоффом, но состоят в труппе "Комеди Франсез", а Мюриель Майетт еще была назначена директором этого знаменитого театра. Что касается роскошной декламации и изящества, с которым им удается изобразить непристойность — спектакль начинается с отчаянной мастурбации Мертей, вспоминающей прежние объятия с Вальмоном,— тут им сложно найти равных. Но зачем этим двоим понадобилось так изобретательно пытать друг друга ревностью, меняться ролями, поочередно изображая то благочестивую мадам де Турвель — объект страстных притязаний Вальмона, то соблазненную им юную Воланж, так и остается загадкой.
На экране, висящем на фоне дощатого задника, мелькают кадры хроники: маршируют немцы, улыбается Сталин, толпа издевается над бывшими любовницами нацистов... Речь, вероятно, идет о том, что память о катастрофах не дает выжившим в них испытывать нормальные прежде чувства: души обуглены, чувства обострены, нежность маскируется похотью. Однако никакого надрыва в спектакле Лангхоффа нет и в помине: на покосившемся помосте, среди куч мусора и развороченных могил, герои чувствуют себя вполне уютно, хозяйственный Вальмон выходит на сцену с авоськой и умудряется пожарить на примусе яичницу. Мертей же, примостившись в бархатном кресле (осколок прежнего мира, напоминающий кресла самого "Комеди Франсез"), читает газету.
Похоже, они и сами не помнят, как здесь оказались и почему так опустились. Мертей просто лень скрыть мятую майку и шелковое трико под старым кринолином, да и Вальмон норовит раздеться до трусов, обнажая брюшко. Что оба они делают от души, так это ерничают, изображая противоположный пол. Господин Шатто, облаченный в кринолин и кривую шляпку, комично-грациозен, а госпожа Майетт в мужском костюме напоминает сразу всех брехтовских гаврошей.
Однако общая вялость и пошловатый антрепризный задор, заставляющий Мертей обращаться к публике на ломаном русском, передаются зрителям. А после того, как на экране долго показывают обоих актеров, снятых в современном бистро, за едой рассуждающих о том, что "время — это затяжная эрекция", "Всемирный потоп — дефект канализации", а лучшее, что есть у мужчины, это "рог между бедер", мучительная смерть Вальмона, отравленного гибнущей вместе с ним любовницей, кажется полной нелепостью. Почему они умерли? Мало ли что жили на помойке? Выпить есть, закусить тоже, да еще и кино показывают. Чем им этот рог между бедер помешал?!