Умберто Эко. "Полный назад!"
Авторитет Умберто Эко у нас раз и навсегда обеспечен невероятным впечатлением, которое когда-то произвели на читателей роман "Имя розы" (вышедший по-русски в 1988 году) и "Заметки на полях Имени розы". Они стали для нас каким-то откровением постмодернизма. С тех пор авторитет Эко у нас незыблем, причем во всех ролях: романиста, медиевиста, семиотика, философа, культуролога. Поэтому даже самые сухие его книжки — "Эволюция средневековой эстетики" или эссе о переводе — раскупаются мгновенно.
В вышедшей только что книге "Полный назад!" (в переводе Елены Костюкович, без которой мы бы никогда не полюбили прозу Эко так сильно) собраны статьи и эссе, написанные Эко с 2000 по 2005 годы,— по большей части его колонки и статьи в умеренно-левых изданиях — журнале Espresso и газете Repubblica.
Когда он говорит в качестве видного европейского интеллектуала, то есть когда важна не оригинальность идей, а авторитет говорящего (например, в статьях о единой Европе или современном понимании войны), то постороннему, не европейцу, это довольно скучно. Тем более что от Эко никогда не услышишь настоящего парадокса вроде "войны в Заливе не было" Бодрийяра.
Когда он говорит в качестве остроумного философа-эрудита, наблюдателя и критика нравов (например, в статьях о современной вере в астрологию или ясновидение, о книге Дэна Брауна или фильме Мела Гибсона) — это, разумеется, и интересно, и поучительно, и смешно.
Но самое интересное в сборнике — статьи об Италии при Берлускони, статьи "интеллигента в политике" — эта его роль для нас новая. Сам Эко говорит о функции интеллигента так: "Интеллигенция не должна справляться с кризисами, интеллигенция должна устраивать кризисы. Интеллигент обязан быть критиком, а не глашатаем, и он обязан прежде всего критиковать 'своих'. 'Свои' — это те, кого интеллигент намерен идейно поддерживать. Именно им он и обязан устраивать кризисы".
Эко страстно боролся против "медийной диктатуры" Берлускони, когда практически все телевидение оказалось в одних руках — три государственных канала под контролем Берлускони как премьер-министра и три частных канала, принадлежащие Берлускони как бизнесмену. Вот как Эко обращался к избирателям накануне выборов 2001 года: "Ополчаясь против безразличия, мы сзываем всех, кто колеблется, кто разочарован. Пусть откликнутся на наш призыв. Он очень прост. Мы не просим их разделять все позиции этого рассуждения. Пусть подпишутся только под нижеследующими словами: 'Голосую против деспотизма, против идеологии массовых зрелищ. Голосую, чтобы сохранить плюрализм информации в стране. Я считаю послезавтрашние выборы моральным референдумом, от которого ни один гражданин не вправе устраниться'".
Вот к чему Эко призывал оппозицию: "Назад к тактике листовок, к раздаче видеокассет, к уличному театру. Устроить передачу данных по цепочке. Шуметь на чатах в интернете. На улицах ставить телеэкраны. Транслировать на любительских частотах. Поскольку к электорату, оболваненному традиционными масс-медиа, обращаться нет смысла, будем придумывать нетрадиционные средства и обращаться к нетрадиционной публике".
Но интереснее всего не то, что Эко говорит, а то, как он это говорит.
Эко всегда говорит бодрым веселым тоном разумного человека — тоном профессора в большой светлой многолюдной аудитории, а не одинокого мыслителя или пророка. Вот, например, как он завершает статью о политкорректности: "Следует помнить о главном и фундаментальном принципе — гуманности и цивильности — и не допускать в своем речевом обиходе высказываний, способных уязвить других людей, таких же, как мы". То есть он и не высмеял политкорректность как глупость левых и не разоблачил ее как коварную уловку истеблишмента, а сделал самый банальный вывод — взвешенный, разумный, "поверхностный". Именно — Эко всегда остается на поверхности и никогда не говорит о закулисной стороне, о "на самом деле". Он не разоблачает явную и публичную сторону событий, а анализирует ее. Это делает тексты Эко — в отрыве от конкретной политической ситуации — несколько пресными. Где нет подоплеки и ее разоблачения, там нет и ничего пикантного, острого.
Как известно, "конспирология — это порнография интеллектуалов". Текст о политике увлекает и возбуждает, когда он вскрывает если не заговор мировой закулисы, то хотя бы тайные движущие силы — от марксистских классов до "кремлевских кланов". Как раз о таких поисках подоплеки и их опасности Эко написал роман "Маятник Фуко".
Пикантные тексты о политике хорошо читать в одиночку, в темной комнате, с мерцающего монитора, а разъяснения Эко обращены к общественному человеку, к человеку на свету. К такому человеку у нас когда-то обращался, при всей своей домашности и отшельничестве, Аверинцев в своей публицистике. Эко говорит от лица этики, логики и риторики, от лица тех самых "общечеловеческих ценностей" и для тех самых "общечеловеков", которых у нас стало так модно презирать в последние годы,— говорит не как посвященный в тайны политики, истории или Провидения, а как "просветитель". А что такое современный просветитель по Эко? "Просветитель — это тот, кто имеет представление о том, "как устроен мир", кто верит, что возможна этика на основе разумных договоренностей, и, наконец, это тот, кому известно, что у людей есть пять первостепенных потребностей. Это еда, сон, любовь, игра и установление причин явлений". Две последние потребности Эко своей книгой успешно удовлетворяет.
Александр Снегирев. "Как мы бомбили Америку"
В издательстве "Лимбус Пресс" вообще очень любят молодых и двадцатилетних — выпускают аж целыми антологиями. Александра Снегирева, лауреата премии "Дебют-2005", в этом смысле упустить, конечно, было нельзя. Тем более что между сборником рассказов "Сделано в Америке", за который, собственно, и была получена премия, и свеженьким романом "Как мы бомбили Америку" — пропасть. Там была еще такая литературная жвачка, легкая и довольно безвкусная, короткие заметки о путешествии по Америке. Теперь же весь этот калейдоскоп превратился в довольно стройный роман с какой-то даже долей социологизма — об американском крахе глазами иностранца.
"Мы" — это два пацана, которые приезжают в Америку в поисках легких денег летом 2001 года. Один мечтает попутешествовать, второй — заработать денег на новые зубы матери, и оба — использовать по полной большие американские возможности. Складывается все, однако, не очень удачно, и после примерно месячных мытарств герои оседают в американской глубинке, где пашут на некую греческую семью, свято следующую традициям далекой родины и обладающую отелем и несколькими ресторанами. В греческой семье разыгрываются греческие же страсти, а кончается все и вовсе катастрофически — глава греческого семейства сжигает свой собственный дом вместе с авторитарной нимфоманкой-женой, красавицей-дочерью и прочими многочисленными родственниками. Но нашим героям все по барабану. Лишь бы на зубы хватило, да на новые штаны осталось.
У этой прозы есть, конечно, миллион предшественников, от битников с их роуд-прозой до "Больше Бэна" Спайкера и Собакки, первого подонковского романа о тамошней жизни "наших". Снегирев от всех них отличается принципиально, поскольку пишет даже не автобиографию, а путевые записки мальчика из хорошей семьи. Его герои, буквально вчерашние школьники, не ругаются матом, регулярно созваниваются с мамами, и при этом сами о себе говорят, что речь идет о временах, когда у них еще были "молодые и черствые сердца". И еще есть в конце романа горящий Нью-Йорк с хлопьями сажи, датированный 11 сентября,— это все-таки больше, чем просто веселая проза малолетнего иностранца. Есть тут какой-то выход в большую общеамериканскую тему последних лет: про то, как американская мечта оборачивается американским кошмаром. И, несмотря на общую беспомощность, это все-таки задевает. Так что легкомысленная проза Снегирева все-таки имеет право на жизнь.
Григорий Козлов. "Покушение на искусство"
На обложке — мраморная голова с кровавым подтеком, кроваво-красный же заголовок "Покушение на искусство" и подзаголовок "Арт-детектив". Нет, издательство "Слово" не взялось за низкопробные романчики: под бульварной личиной скрывается сочинение вполне серьезного искусствоведа и арт-журналиста Григория Козлова — в жанре занимательного искусствознания и в форме щедро проиллюстрированного альбома. Автор покусился на изящное с разоблачительными целями: в книге собрана дюжина очерков о том, как искусство покупали, продавали, набивали ему цену, подделывали, реставрировали, уничтожали, воровали, брали в качестве военных трофеев и делали разменной монетой в политических торгах. То есть про то, про что никогда не напишут в научной монографии о "Джоконде", Гентском алтаре, Ван Гоге или Марке Ротко, но зато с удовольствием расскажут в желтой прессе, безбожно переврав все факты. Теперь же заинтересованный читатель может получить достоверную информацию о том, как эстету Герингу впаривали фальшивого Вермеера или расчищали изъятую — совместными усилиями большевиков и ученых-реставраторов — из Успенского собора Московского Кремля "Владимирскую Богоматерь", из первых, профессиональных искусствоведческих рук, не опасаясь умереть от академической скуки. "Джоконда. Как стать суперзвездой", "Фальшивка ценою в жизнь", "Миф о Ван Гоге", "Кража века. Ограбление музея Изабеллы Гарднер" — главы названы (и написаны) в таблоидном стиле, а макет с множеством остроумно подобранных и прокомментированных иллюстраций напоминает журнальных разворот. Об искусстве в детективном жанре — идеально подходящий Григорию Козлову род письма: он ведь и сам отчасти арт-детектив, прославившийся в начале 1990-х (вместе со своим коллегой Константином Акиншей) скандальными публикациями по материалам собственных расследований о судьбе трофейных шедевров, вывезенных из Германии и спрятанных в спецхранах наших музеев. Разумеется, тема трофеев и реституции здесь не только не обойдена, но и углублена в прошлое, вплоть до Музея Наполеона. Ну а мраморная голова на обложке — ее вообще-то "украли" из картины сюрреалиста Магритта.