«Доступность процедуры банкротства одновременно создает и проблемы»

О развитии института банкротства граждан в России, плюсах и минусах этой процедуры, а также о том, в каком направлении должно развиваться законодательство о несостоятельности, “Ъ” поговорил с начальником управления принудительного взыскания и банкротства Сбербанка Евгением Акимовым.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Десять лет, как существует механизм потребительского банкротства, которое задумывалось как помощь людям-должникам и возможность для них начать жизнь с чистого листа. Получилось ли это, на ваш взгляд?

— Я думаю, получилось абсолютно все, что планировали. Законодательство о потребительском банкротстве в России действительно одно из самых лучших и передовых в мире. Потому что, во-первых, у нас не очень высокий порог входа, а во-вторых, эта процедура, по итогам которой человек освобождается от обязательств, довольно быстрая.

— Довольно быстрая — это какие сроки?

— В течение полугода-года чаще всего человек освобождается от исполнения обязательств перед кредиторами. Да, конечно, есть сложные случаи, которые попадают в обзоры Верховного суда РФ (ВС) или в постановления пленума ВС, на чем, собственно, и развивается законодательство о банкротстве. Но в массе своей процедуры потребительского банкротства довольно простые, когда у людей нет имущества и в результате которых происходит списание долгов. И концепция fresh start, которая закладывалась при создании этого механизма, на наш взгляд, действительно реализовалась в полной мере. Вместе с тем такая доступность процедуры банкротства одновременно создает и проблемы.

— Какие проблемы вы видите в этой сфере?

— Проблема с массовым походом граждан за освобождением от долгов даже в тех случаях, когда гражданам это не нужно.

— Что вы имеете в виду?

— Когда граждане могли бы обслуживать свои долги и исполнять обязательства, но из-за навязчивой рекламы и под влиянием неких проводников в мир банкротства, которых называют «раздолжнители», граждане туда идут. Например, когда вам звонят и рассказывают о том, что якобы можно списать долги по федеральной программе. Или вот на прошлой неделе мне позвонили и сказали: «Здравствуйте, с вами сейчас будет разговаривать арбитражный управляющий Российской Федерации». Даже мне в этот момент захотелось встать по стойке смирно практически. И если я понимаю, кто это и почему звонит, то человек, который в этом не разбирается, скорее всего, поверит в то, что ему по федеральной программе все доступно и можно списать все долги через банкротство.

— Недавно же приняли поправки к закону «О рекламе», запрещающие гарантировать людям подобное списание долгов.

— Они вступят в силу 1 января 2026 года: будет запрещено обещать освобождение от долгов, а в рекламе, например, на баннерах 7% площади должно будет занимать предупреждение о негативных экономических последствиях банкротства и о возможности обратиться к кредитору за реструктуризацией долга либо в МФЦ для внесудебного банкротства.

— По итогам десяти лет для вас как для банка насколько полезна или вредна оказалась процедура банкротства ваших заемщиков-граждан?

— Сложно сказать, полезна или вредна, потому что это единственный цивилизованный механизм, как человеку выйти из сложной финансовой ситуации. И в ряде случаев мы, конечно, понимаем, что это единственный способ, когда такой долговой портфель у человека, что по-другому ему никак не справиться, что бы он ни делал. И такой цивилизованный механизм в нашем законодательстве должен был появиться.

Но когда раздолжнители убеждают человека, что проще списать долги, чем договариваться с кредитором, то в таком виде эта позиция вредна не только для банков, но и для всей экономики, потому что это формирует культуру неисполнения обязательств.

То есть сегодня человек получил кредит, а уже завтра ему позвонили и убедили пойти списать этот долг через судебное банкротство, а иногда даже предлагают набрать побольше кредитов в короткие сроки и потом идти все их списывать. Более того, злоупотребления появились уже и в рамках нового механизма с локальными мировыми соглашениями, защищающими единственное жилье, находящееся в ипотеке.

— Вы имеете в виду поправки, которые позволили гражданину-банкроту заключить отдельное мировое соглашение с кредитором по ипотечному долгу?

— Да. Идея была такая: человек, у которого есть единственное ипотечное жилье, попал в процедуру банкротства, но у него хватает денег, чтобы погашать свой ипотечный кредит, тогда он может заключить отдельное мировое соглашение с этим кредитором и вывести это жилье из конкурсной массы. Эти поправки имели социальную направленность и были реализацией конституционных гарантий прав на жилище.

— Какие здесь возникли злоупотребления?

— До этих поправок люди с ипотечным жильем старались в процедуру банкротства не идти, потому что понимали, что потеряют жилье и оно будет продано с торгов. Поэтому они изыскивали все возможные способы, чтобы продолжать платить по ипотеке. Сейчас же раздолжнители убеждают людей идти в банкротство, ссылаясь на эти поправки, заявляя, что должникам ничего не грозит и они сохранят жилье по отдельному соглашению с банком. В итоге сейчас мы наблюдаем рост процедур банкротства ипотечных заемщиков. Нормы вступили в силу в сентябре прошлого года. По статистике ВС, рост количества мировых соглашений в 2024 году по сравнению с 2023 годом составил 83%. Это выше темпов роста общего количества процедур потребительского банкротства. Среди этих мировых соглашений есть и локальные соглашения по ипотечным кредитам.

— Какие чаще всего активы обнаруживаются у граждан-должников и какие из них проще и выгоднее продать на банкротные торгах, а какие сложнее?

— Обычно самыми ликвидными активами граждан-должников являются жилье (квартира, дом) и автомобили, на них есть спрос. Коммерческая недвижимость у физлиц-банкротов встречается редко. Иногда встречаются нетиповые активы, например предметы искусства. Причем у должника может быть картина, которая выглядит как обычный пейзаж, а оказывается, что она стоит миллионы, или какая-то раритетная книга с автографом, но управляющий и кредиторы не всегда могут понять ее ценность. Впрочем, чаще всего в процедурах банкротства граждан не обнаруживают никакого имущества, и примерно в 70% случаев кредиторы не получают ничего.

— Каким вы видите дальнейшее развитие российского института банкротства граждан?

— Законодательство в этой сфере у нас проходит такой естественный, на мой взгляд, путь: сначала приняли общие нормы, потом появилось внесудебное банкротство, которое есть всего в четырех странах мира — помимо России это Великобритания, Новая Зеландия и Казахстан. То есть сначала была реализована концепция fresh start для судебного банкротства, потом реализована концепция NINA (no income no assets) в рамках внесудебного банкротства должников без активов с небольшой суммой долга. Теперь появились локальные мировые соглашения как донастройка института потребительского банкротства.

Следующая большая концепция, которая у нас пока не появилась, но логически должна: can pay, should pay. Если у тебя есть имущество и доход, то ты должен платить.

Например, в Германии, чтобы освободиться от долгов, нужно три года платить кредиторам ежемесячные платежи.

— Это похоже на план реструктуризации, по которому должник с постоянным доходом получает рассрочку на несколько лет и погашает ежемесячно свои долги.

— Да, вероятно, эту концепцию можно реализовать и через план реструктуризации, но пока доля таких планов очень низка, хотя и растет в последнее время. Кстати, ВС в последнем обзоре практики допускал возможность принудительной реструктуризации долгов гражданина в рамках банкротства помимо его воли. По сути, это и есть реализация идеи can pay, should pay. Иногда план могут утвердить против воли кредиторов, но теоретически его можно утвердить и против воли должника, если у него есть какой-то определенный ежемесячный доход, позволяющий платить кредиторам.

— Какой это должен быть доход, минимальная сумма?

— Это дискуссионный вопрос. Но в целом это должен быть доход, позволяющий человеку содержать себя и свою семью, а оставшуюся часть направлять на платежи кредиторам. Сбербанк готов участвовать в обсуждении таких поправок и порога дохода, ниже которого не имеет смысла вводить принудительно план реструктуризации.

— А на сколько лет максимум может вводиться такой принудительный план? Потому что если на 10–20 лет, то это может лишить людей возможности обанкротиться в принципе.

— Мы, конечно, не подразумеваем вечные платежи по кредитам, и предельные сроки такого плана тоже нужно обсуждать. Эксперты по потребительскому банкротству Всемирного банка считают, что оптимальным является трехлетний срок. Но тут возможны разные ситуации и сталкиваются разные интересы — каким-то кредиторам удобнее обанкротить должника и получить от него пусть немного денег, но прямо сейчас, а другим лучше несколько лет получать ежемесячные платежи. Так и одним должникам проще платить три года кредиторам довольно крупные суммы, чтобы им списали оставшиеся долги, а другие могут предпочесть платить условно по 100 руб. в месяц в течение 20 лет, что уже не устроит кредиторов. То есть перегибы возможны и в одну, и в другую сторону, поэтому надо искать баланс.

Интервью взяла Анна Занина