премьера театр
Александринский театр спектаклем "Чайка" открыл Второй международный Александринский театральный фестиваль. Классический чеховский текст на той самой сцене, где когда-то дебют пьесы совпал с ее провалом, поставил знаменитый польский режиссер Кристиан Люпа. Смотрела ЕЛЕНА Ъ-ГЕРУСОВА.
Велик соблазн, обращаясь к чеховским пьесам, вступить в диалог с их сценической традицией. Тем более на александринской сцене. Многие так бы и сделали. Только не Кристиан Люпа. Польский мастер берет "Чайку" с чистого листа и даже использует не канонический текст пьесы, а ранний, сохранившийся в архивах Александринки вариант 1896 года. Да и тот сокращает, избегая не только бытовых длиннот, но даже самоубийства Треплева.
Чеховскую "Чайку" Кристиан Люпа как бы разгерметизирует, вытягивая сценическое действие из клубка не только взаимодействия героев, но и их отношений с физическим временем. Происходящее на сцене предельно четко, ясно, просто. Сценография сочинена самим Кристианом Люпой. Геометрию сцены создает тревожная красная рамка. В глубине практически пустой коробки установлено какое-то полуразрушенное хозяйственное сооружение с заполненным водой резервуаром на верхней площадке. Некрасивые приметы настоящей хозяйственной разрухи и даже не прошлой жизни, просто прошедшего времени. Слишком неприглядные, слишком утилитарные, чтобы вызывать ностальгию. Именно это умершее пространство оживляет Треплев, превращая его в театр.
"Чайка" Кристиана Люпы ограждена от быта, легко сжирающего большинство чеховских постановок. Герои обращаются не только друг к другу, но и к зрителям. То ища отклика, то просто скептически, даже с неприязнью разглядывая партер. Интерактивные возможности условной сценической жизни в "Чайке" разыграны остроумно и не в ущерб правде чувств, а даже усиливая их. Режиссер ставит "Чайку" вроде бы без деления героев на премьеров и второстепенных персонажей. Актерами Александринского театра создана галерея отлично сыгранных ролей. Но то, как они играют в этом спектакле, не назовешь ансамблем. Каждый ведет только своего героя, как это бывает скорее в романах, чем в драматургии. Они не тащат на сцену, как это принято называть, весь шлейф судьбы. Но чувственный опыт и все то, что съедает жизни их героев,— здесь. Это ведь, правда, редко бывает, когда влюбленная в Дорна (Игорь Волков) Полина Андреевна (Виктория Воробьева) и впрямь кажется не актрисой, а просто мучительно несчастной женщиной. Но при всей своей роскошной психофизиологии спектакль Кристиана Люпы отнюдь не групповой портрет обитателей пьесы.
Для польского мастера очевидно, что Чехов начинает свою историю не с томного дачного вечера, не с семейного скандала, а именно что с провала спектакля. С момента катастрофы начинающего художника. На этом фоне все личные связи и проблемы героев отходят в разряд второстепенных. Куда как важнее становится то, что из мимоходом оброненного лениво взирающим на жизнь Тригориным (Андрей Шимко) сюжета для небольшого рассказа вырастает параллельная реальность; в спектакле для иллюстрации этого душевного движения сочинена целая видеоинсталляция с высокой девушкой, бредущей по волнам. И важно, что Нина (Юлия Марченко) начинает вдруг читать Сонин монолог из "Дяди Вани", а ее гонят со сцены невесть откуда взявшийся помреж с монтировщиками. А из глубины сцены время от времени выбирается мимический, ирреальный герой, названный в программке "Потерянный" (Александр Кудренко).
И еще оказывается очень важно, как Аркадина (Марина Игнатова) оставляет при себе Тригорина, сыграв для него сцену великолепно, мастерски, но откровенно неискренне. Вообще-то на протяжении всего спектакля Кристиан Люпа не делил симпатий между героями. Как оказалось, с тем чтобы в финале отдать свое полное сочувствие Треплеву и Заречной. Краски перед финалом сгущаются в одну, тревожную. Половину сцены отсекает яркая красная стена.
На первый план выходят Заречная и Треплев, и вот тут-то и происходит волшебное превращение "Чайки". Нинина реплика "Я чувствую, как растет моя душа" оказывается не сентиментальным бредом уездной актрисы. Она становится ключевой в спектакле Кристиана Люпы. Польский режиссер, рассказавший о чеховских героях не менее жестко, а в чем-то еще менее сентиментально, чем их создатель, оказался намного добрее. У Чехова ведь из чайки поторопились сделать чучело. У Люпы сквозь распаянную структуру пьесы она выпорхнула на свободу.
Звучит французская песенка про то, как героиня вернулась в город, а с ней и ее прошлое. В глубине сцены опять виден театр, над ним кружится целая стая белых чаек. Кристиан Люпа не стал убивать Костю и отправлять Нину третьим классом в Елец. Он дал им шанс. И чеховскую пьесу польский классик превратил в роман взросления художника.