В России эпохи принято считать по правителям — были эпохи петровская и екатерининская, сталинская и хрущевская. Однако это не только российская особенность: в США были эпохи Рузвельта, Рейгана и, очевидно, Клинтона, в Великобритании — эпохи Маргарет Тэтчер и, наверное, Тони Блэра. Очевидно и то, что эпоха определяется не просто портретом лидера на стене чиновничьих кабинетов: исторический период можно назвать эпохой, если сложился особый стиль, особый уклад жизни, настрой. В эпоху Николая I жили не так, как в эпоху Александра II, а в эпоху Александра II — не так, как в эпоху Александра III.
При этом вовсе не имеется в виду, что определяющие эпоху стиль и уклад жизни лидер создал единолично, своими руками. Эпоха Клинтона — это время исторического оптимизма: казалось, по крайней мере американцам, что после окончания холодной войны в мире не остается места для серьезных противоречий и конфронтации между государствами, что интернет и глобализация несут народам благосостояние и свободу. Молодость, харизматичность, вечный оптимизм президента отразили эти настроения — но это не значит, что интернет и глобализацию придумал Билл Клинтон.
Следует ли считать эпохой восемь лет правления уходящего, как кажется, Владимира Путина? Обычно в памяти остаются наиболее громкие и, как правило, не слишком приятные события. За прошедшие восемь лет таких событий было много: теракты в Москве, "Курск", Беслан, дело ЮКОСа, дело рядового Сычева и другие. Но мы считаем, что эпоху определяют не только они. Реальность вокруг нас, как правило, меняется постепенно и незаметно: только специалисты, например, из квартала в квартал следят за объемами инвестиций в сельское хозяйство и структурой выпуска продукции АПК. Однако восемь лет — долгий срок, и таких постепенных изменений может оказаться достаточно, чтобы сегодняшнее село имело мало общего с селом образца 1999 года. Вопрос состоит в том, были ли такие изменения в России за время правления Владимира Путина.
Начиная с этого номера мы будем публиковать серию материалов, подводящих итоги последних восьми лет в разных сферах российской жизни. В первой статье речь пойдет о социальной ситуации в стране, дальше мы собираемся поговорить об образовании, армии, госуправлении, здравоохранении и так далее. Принцип выбора тем очень прост: мы хотим выяснить, что изменилось за это время в тех областях, которые называл приоритетными для себя сам президент Путин. Мы будем пытаться с цифрами в руках ответить на несколько вопросов: как изменилась ситуация в данной области за последние восемь лет, что делали власти в данной области? И насколько произошедшие изменения были вызваны действиями властей? Ответив на них, мы сможем понять, следует ли называть эпохой два президентских срока Владимира Путина и если да, то в чем эта эпоха выразилась.
Социальная сфера
Экономическая система России должна быть "социально справедлива", а социальную тематику "по значимости можно было поставить на первое место", заявил Владимир Путин еще в своем первом президентском послании. Какое общество унаследует от него его возможный преемник, попытался разобраться обозреватель "Власти" Игорь Федюкин.
Внимание президента к социальной сфере вполне понятно: даже в Конституции страны написано, что Россия — "социальное государство". Вопрос в том, что это значит: к социальной сфере в России зачастую относят и здравоохранение с образованием, и пенсионную систему, и бюджетную сферу вообще, и многое другое. Такой подход вполне понятен: не секрет, что работа в образовательных или медицинских учреждениях, особенно в депрессивных регионах, является для многих граждан формой скрытой безработицы. В этом случае зарплата учителя или врача — это, по сути, форма пособия по бедности, а повышение ее — это мера социальной политики. Однако такое расширительное толкование мешает увидеть, что же делает государство в социальной сфере в узком смысле слова — в области борьбы с бедностью и социальной защиты населения (не говоря уже о том, что образование, и здравоохранение, и зарплата бюджетников — это отдельные темы для обсуждения).
В 1990-х, несмотря на высокую распространенность бедности, самого слова "бедность" в официальных документах избегали, как подмечено в недавнем докладе Всемирного банка,— вместе него использовались иносказания вроде "малоимущие семьи". Именно Владимир Путин в 2000 году начал прямо говорить о бедности, а ее сокращение (наряду со снижением социального неравенства) стало упоминаться в программных документах, например в "программе Грефа", как один из приоритетов социальной политики. Лозунг удвоения ВВП вошел в фольклор путинской эпохи, но мало кто помнит, что параллельно власти собирались и вдвое сократить уровень бедности.
На протяжении восьми путинских лет доходы россиян действительно быстро росли — едва ли в истории страны был еще период, когда благосостояние населения увеличивалось столь быстрыми темпами. По данным Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ), регулярно проводимого начиная с 1992 года, средний доход российской семьи вырос с 2000 по 2006 год почти вдвое — с 6087 до 11 425 руб. Сегодня реальные доходы средней российской семьи примерно на треть выше, чем в 1992 году, а по расчетам специалистов Независимого института социальной политики (НИСП), среднедушевые доходы в России уже в 2005 году достигли уровня дореформенного 1991 года. Часть россиян подошла к тому порогу, когда их доходов начинает хватать не только на текущее потребление, но и на инвестирование в образование, здоровье, в накопления на старость, а социологи и маркетологи все последние годы ищут в России "средний класс". И хотя результаты этих поисков пока остаются спорными (см. справку на стр. 30), Кремль смело может утверждать, что с точки зрения уровня жизни населения ему удалось полностью ликвидировать последствия "ельцинского хаоса" 90-х.
Правда, замечают специалисты НИСП, речь идет об общих доходах: по среднему размеру пенсии и зарплаты (с учетом инфляции) достичь дореформенного уровня еще не удалось. Иными словами, уровень доходов у населения восстанавливался за счет дополнительных источников — неформальных заработков, нелегальных доходов и т. д. Но и здесь прогресс налицо. Доля легальной заработной платы в структуре доходов россиян устойчиво растет: если в 2000 году она обеспечивала 38,2% доходов россиян, то сейчас, по данным РМЭЗ,— 48%.
Существенно, что все более значимую роль в повышении благосостояния россиян играет частный сектор. Правда, разделение на частный и государственный сектор у нас становится все более размытым, а самые свежие из имеющихся данных относятся лишь к октябрю 2006 года. И тем не менее, если в 2000 году на долю зарплаты, получаемой в частном секторе, приходилось лишь 9,2% всех доходов российских семей, то в 2006 году — уже 19,5%. По своей значимости, правда, она все равно отстает от зарплаты в госсекторе, но последняя росла гораздо медленнее — с 22,9% до 24,6%. Немаловажно и то, что если доля семей, в которых кто-то из членов получает зарплату от государства, почти не изменилась (в 2006 году — 44,8%), то доля семей, получающих доходы в частном секторе, выросла с 17,5% аж до 32,6%.
Есть, правда, и негативные тенденции: на протяжении последних восьми лет очень быстро росли не только доходы, но и неравенство. Путинского изобилия хватает не всем: богатые богатеют быстрее, чем растут доходы бедняков. Коэффициент Джини, отражающий имущественное неравенство в стране, вырос с 0,395 в 2000 году до 0,407 в 2004 году. В итоге, по данным РМЭЗ, доходы 20% наиболее зажиточных домохозяйств были в 2006 году в 6 раз выше, чем доходы 20% наименее обеспеченных. Для сравнения: еще в 2005 году этот разрыв составлял лишь 5,2 раза. Если мерить по расходам, то разрыв еще больше — он вырос с 6,7 раза в 2005 году до 8,9 раза в 2006-м. Разрыв этот в итоге выливается в колоссальные различия в образе жизни, причем речь идет не об особняках и лимузинах: достаточно сказать, что наиболее обеспеченные российские семьи тратят сейчас на фрукты и овощи в 7,7 раза больше, чем их беднейшие сограждане, на алкоголь — в 10 раз больше, на питание вне дома — в 12,6 раза больше.
Такая неравномерность роста доходов ставит под вопрос возможность решения проблемы бедности в стране. К сожалению, однозначно сказать, удалось ли властям сократить уровень бедности в два раза, очень сложно. Однако оценки уровня бедности в стране сильно колеблются в зависимости от того, кого считать бедным. По данным Росстата, в 2000 году доходы ниже величины прожиточного минимума были у 42,3% россиян, в 2004 году — у 25,2%. Стоит, однако, привести такой характерный факт: доля российских семей, получающих благотворительную помощь или помощь от родственников, стабильно растет — сейчас таких 29,9%. Иными словами, что бы там нам ни говорила статистика, треть российских семей окружающие считают достаточно бедными, чтобы помогать им материально.
Другой вопрос — это природа бедности. В 1990-х — начале 2000-х большая часть населения страны колебалась на пороге бедности просто в силу общего низкого уровня доходов. Семьи могли легко улучшить свое положение, а затем столь же легко опять опуститься ниже черты бедности в зависимости от колебания конъюнктуры. Сегодня эксперты пытаются понять, начала ли складываться в стране системная, поколенческая бедность. Такая бедность гораздо опаснее: она обусловлена уже не общей ситуацией в экономике, а неспособностью конкретных семей к экономической активности. Речь идет о деградации семей: складывается замкнутый круг, когда люди теряют способность воспользоваться даже доступными им услугами здравоохранения и образования.
Пока еще не успели смениться поколения, чтобы можно было сказать, сложилась ли в России такая бедность. Однако вот тревожный факт: в 2005 году среди молодых россиян, живущих в беднейших семьях, 17% не имели даже полного среднего образования. Более того, среди беднейших неработающих граждан свыше трети имеют лишь начальное образование. Очень низко среди представителей беднейших слоев и стремление к получению дальнейшего образования, к повышению квалификации. Еще одна группа, где бедность приобретает устойчивый характер,— это сельское население. Всего, по оценкам НИСП, проблема бедности приобретает системный характер для 9-10% российских семей — иными словами, они будут оставаться бедными, даже если в их пользу перераспределять существенные денежные средства. Для того чтобы вывести их из бедности, нужны уже не просто дополнительные деньги, а какие-то специальные социальные программы.
Самый интересный вопрос — это в какой степени и положительные, и отрицательные тенденции последних лет в социальной сфере обусловлены действиями властей. Разумеется, повышение уровня жизни россиян происходило на фоне крайне благоприятной внешнеэкономической конъюнктуры — попросту говоря, высоких цен на нефть. Сыграл свою роль и восстановительный рост экономики, начавшийся сразу после кризиса 1998 года, еще до прихода к власти Владимира Путина: уже в конце 2000 года средний доход российской семьи практически достиг докризисного уровня. Однако на протяжении последних восьми лет власти так много говорили о борьбе с бедностью и о реформировании социальной сферы, что вопрос о результатах социальной политики будет вполне уместен.
На протяжении последнего года в России много говорилось о раздувании социальных расходов бюджета накануне парламентских и президентских выборов. На самом деле расходы эти раздуты уже давно. В последний раз комплексный анализ расходов на социальную защиту проводился в 2002 году, но уже на тот момент на финансирование социальных программ в стране выделялись огромные средства — 6% ВВП. По этому показателю Россия занимала первое место среди стран с переходной экономикой и даже обгоняла многие страны--члены Организации экономического сотрудничества и развития с более высоким уровнем развития: для большинства стран мира, по данным Всемирного банка, этот показатель составляет от 0,5 до 2% ВВП. После 2002 года социальные расходы, разумеется, только увеличивались: по данным РМЭЗ, только с 2005 по 2006 год объем государственных трансфертов (социальных перечислений) гражданам вырос на 6% и достиг самого высокого уровня с 1992 года. Поразительно, но факт: несмотря на гигантский рост доходов, в прошлом году государственные трансферты по-прежнему обеспечивали треть доходов российских домохозяйств. В бюджете беднейших домохозяйств они обеспечивают и вовсе половину доходов.
Проблема в низкой адресности социальной помощи — иными словами, деньги не достаются тем, кому следовало бы. Еще в 2000 году в своем первом послании Федеральному собранию Владимир Путин отмечал, что "нынешняя система социальной поддержки, основу которой составляют безадресные социальные пособия и льготы, устроена так, что распыляет государственные средства, позволяет богатым пользоваться общественными благами за счет бедных". Однако кардинальных изменений здесь за восемь лет добиться не удалось. По данным НИСП, в 2003 году беднейшие 20% населения получали лишь 10% от общей суммы социальных расходов. Не лучше ситуация и в последние годы: в 2005 году к бедным относились только 35% получателей детских пособий и жилищных субсидий. "Дети министров могут обойтись без детского пособия, а жены банкиров — без пособия по безработице" — это, между прочим, из первого президентского послания Путина. Сегодня государство по-прежнему помогает тем, кому помощь не нужна, но не может помочь тем, кто в ней действительно нуждается. В итоге проводившегося в последние годы реформирования системы социальной помощи ответственность за нее была во многом передана в регионы, однако повысить адресность не удалось.
Но назвать Россию с ее огромными социальными расходами социальным государством невозможно и еще по одной причине: социальные расходы, о которых идет речь, имеют очень мало отношения к помощи бедным и борьбе с бедностью. Например, по данным РМЭЗ, социальные трансферты получали в 2006 году три из четырех российских домохозяйств — 72,8%. Речь идет в первую очередь о государственных пенсиях, на которые в 2006 году пришлось 90% всех государственных трансфертов. Другая цифра: по подсчетам Всемирного банка, в 2004 году на программы социальной помощи в стране было израсходовано 400 млрд руб., но только 80 млрд из них пошли непосредственно на помощь беднейшим слоям населения, на детские пособия и на жилищные субсидии.
Разумеется, пенсии платить надо, и, разумеется, пенсионеры в России в целом составляют одну из наименее обеспеченных категорий граждан. Однако выплаты пенсии по старости и целенаправленная борьба с бедностью — это все же разные вещи. Борьба с бедностью предполагает, в частности, предоставление наименее обеспеченным слоям каких-то дополнительных возможностей, например возможности получить работу или повысить свои позиции на рынке труда, воспитать своих детей более образованными и здоровыми, оградить их от негативного влияния среды и т. д. Еще в своем первом президентском послании Владимир Путин заявил, что "социальная политика — это не только помощь нуждающимся, но и инвестиции в будущее человека, в его здоровье, в его профессиональное, культурное, личностное развитие". Такой социальной помощи в стране практически нет.
Должно ли государство быть социальным и следует ли ему заниматься масштабным перераспределением средств от наиболее обеспеченных граждан к наименее обеспеченным — это, конечно, вопрос идеологический. Фактом, однако, остается следующее: в России на восьмом году нефтяного изобилия и разговоров о борьбе с бедностью и на третьем году разговоров о стимулировании рождаемости многодетность практически автоматически относит семью к группе малообеспеченных семей. Речь не идет о маргиналах: даже при полной, социально благополучной семье, где родители работают и не пьют, рождение трех и больше детей почти всегда означает, что семья опускается ниже порога бедности. Лишь 29% многодетных семей имеют благоустроенное жилье, где есть электричество, водопровод, горячая вода и канализация (для семей с одним ребенком этот показатель 63%). И лишь у 10% многодетных семей общая площадь жилья не ниже социальной нормы.
Понятно, что помощь таким семьям сегодня — это ключевой инструмент борьбы с завтрашней бедностью. Но создание такой системы социальной помощи — это вопрос не дополнительных средств, а повышения эффективности государственного управления: государство должно научиться действовать гораздо более тонко и адресно, чем это было до сих пор. Удастся ли это ему — ключевой вопрос следующих восьми лет.
Социальная политика: хронология
2000-2003 годы. Стабилизация социальных выплат. Сокращается число получателей пособий на детей, по остальным категориям льгот и субсидий число получателей постепенно растет.
2004-2005 годы. Реформа социальной сферы: монетизация льгот; передача полномочий по выплатам пособий на ребенка на региональный уровень; передача социальных объектов с муниципального уровня на региональный; введение единого порядка предоставления жилищных субсидий. Значительная часть социальных расходов передается на региональный уровень.
2006 год. Смещение приоритетов социальной защиты в пользу семей с детьми и детей-сирот: повышение пособий по рождению и уходу за ребенком, учреждение материнского капитала и т. д.
"Бедность отступает крайне медленно"
В течение восьми лет Владимир Путин в своих посланиях Федеральному собранию регулярно напоминал депутатам, что окончательная победа над бедностью еще не достигнута.
2000 год. "Нынешняя система социальной поддержки, основу которой составляют безадресные социальные пособия и льготы, устроена так, что распыляет государственные средства, позволяет богатым пользоваться общественными благами за счет бедных. Формально бесплатные образование и здравоохранение фактически платны и порой недоступны для малообеспеченных; детские пособия мизерны и не выплачиваются годами; пенсии скудны и не привязаны к реальному трудовому вкладу".
2002 год. "Бедность хотя и отступила — только немножко отступила,— но продолжает мучить еще 40 миллионов наших граждан".
2003 год. "Бедность отступает крайне медленно".
2004 год. "Доступность услуг образования и здравоохранения, возможность приобрести жилье помогут нам смягчить проблему бедности. Сейчас около 30 миллионов наших граждан имеют доходы ниже прожиточного минимума. Это огромная цифра. Причем большинство бедных в стране — это трудоспособные люди".
2005 год. "Для большинства работников бюджетных организаций риски попасть в зону бедности крайне высоки".
2007 год. "Хотя разрыв между доходами граждан еще недопустимо большой, но все-таки, все-таки в результате принятых в последние годы мер почти вдвое сократились масштабы бедности в России".
"В России не сложилось категории людей, паразитирующих на обществе"
По просьбе "Власти" эксперты оценили российскую социально-экономическую политику последних лет.
Алексей Шевяков, директор Института социально-экономических проблем народонаселения РАН
В последнее время, буквально год-два назад, отношение правительства к социальной сфере начало меняться, и проблемы этой сферы стали объектом пристального внимания и обсуждения. Это уже хорошо, но по целому ряду кардинальных вопросов государство пока еще не осознает глубины накопившихся проблем и деформаций, а по многим направлениям ситуация продолжает ухудшаться.
Например, много говорится о росте доходов населения. Но если посмотреть внимательнее, то мы увидим: 60% общего прироста доходов приходится на 20% богатых россиян и только 3% — на 10% самых бедных. Далее, правительство стремится удержать инфляцию в пределах 8%. Это прекрасно, но только у нас разная инфляция для бедных и богатых, из-за того что у них разная структура потребления и разный перечень потребляемых товаров. Так вот, для богатых россиян инфляция уже сейчас составляет 2-3%, тогда как для бедных — 20%. В результате неравенство растет, и чем богаче регион, тем оно выше. В Москве доходы 10% самых богатых жителей в 50 раз выше, чем доходы 10% самых бедных,— такое можно увидеть только в самых отсталых африканских странах. В США этот разрыв составляет 12-14 раз, в Европе нормальным считается показатель в 7-8 раз, Финляндия вообще ориентируется на разрыв в 3-4 раза.
Лукавство состоит в том, что мы измеряем бедность по абсолютным показателям — по уровню прожиточного минимума, который устанавливается нормативно, на основе представлений чиновников и советской по своему происхождению методологии. В результате жилье, например, в прожиточном минимуме вообще не присутствует. В Европе же используется для измерения бедности относительный показатель — уровень бедности определяется как 60% от среднего, или медианного, дохода. Так вот, если измерять у нас уровень бедности по такой методике, то за последние восемь лет он серьезно рос и достигает сегодня 35-40%, а в некоторых регионах переваливает и за 60%. И это уже проблема не просто имущественного расслоения, а социальной напряженности и невозможности эффективного воспроизводства человеческого капитала.
Но самое главное — это детская бедность: ужас состоит в том, что среди детей у нас сегодня бедных больше, чем среди населения в целом. Есть регионы, где детская бедность достигает 60-70%, причем это не относительная, "европейская" бедность, а абсолютная, оцениваемая исходя из официального прожиточного минимума. Такая бедность порождает у детей уже не просто социальные или психологические изменения, а изменения на уровне функционального здоровья.
Ирина Денисова, профессор Российской экономической школы
Часто приходится слышать, что российское население предъявляет повышенный спрос на патернализм. Эта точка зрения в определенный момент получила распространение в том числе и среди людей, принимающих решения,— предполагается, что это глубоко укоренившаяся российская традиция, что спрос этот был всегда и что его нужно удовлетворять. Но на самом деле в России спрос на патернализм не выше, чем в любом другом нормальном обществе.
Показательно, что самый тяжелый момент, когда жизни большинства граждан круто менялись, помощи от правительства они практически не получали. Стоит напомнить, что пенсии и пособия по безработице — это не социальные пособия. Ведь пенсия — это, по сути, страховка от старости, которую мы покупаем, пока работаем,— или выплачивая налоги, или делая взносы в пенсионные фонды. Роль государства здесь состоит только том, чтобы насильственно принудить нас достаточно откладывать себе на старость, поскольку люди вообще имеют тенденцию недосберегать. Такая же природа и у пособия по безработице — это тоже страховка, и право на нее, как и на пенсию, имеют все граждане, оно не нацелено на неимущие слои. А вот именно пособий по бедности, предназначенных для определенных социальных групп, в России нет как таковых.
Хорошо это или нет — другой вопрос: можно, например, отметить, что в России не сложилось категории людей, паразитирующей на обществе. Но факт остается фактом: помощи со стороны государства не было, хотя большинству граждан приходилось существенно сокращать расходы, в том числе на самое необходимое — на еду, на одежду, изобретать самые разные стратегии выживания. На этом фоне говорить о повышенном спросе на патернализм довольно странно: люди были брошены самостоятельно выплывать в бурном потоке событий, и большинство так или иначе выплыло, при этом никаких особенных массовых протестов не было.
С чего мы тогда взяли, что в стране есть повышенная тяга к патернализму? Да, в ходе опросов людей спрашивают, хотели бы они получить бесплатное хорошее образование. А вы спросите в любой другой стране, хотят ли люди бесплатного качественного образования? Будет странно, если нам ответят: "Нет, не хотим". Другое дело, что в большинстве развитых стран общая экономическая грамотность населения выше, и люди так или иначе понимают, что получить образование и здравоохранение, которое было бы одновременно и бесплатным, и качественным, скорее всего, не получится.
В поисках среднего класса
На всем протяжении 2000-х ученые спорили о том, что такое "средний класс" по-русски. Единого определения пока нет.
Все предлагаемые определения среднего класса включают, как правило, следующие критерии: материальные ресурсы (доходы, накопления, собственность); нематериальные ресурсы (образование, профессия и характер труда, статус); признаки социального самочувствия (ценности и самоидентификация, то есть готовность относить себя самого к среднему классу).
По оценкам Независимого института социальной политики, опубликовавшего в 2003 году работу "Средние классы в России: экономические и социальные стратегии", на начало десятилетия средний класс в России — это 19,1% населения, еще 33,1% исследователи отнесли к категории "класс ниже среднего — близкий к среднему".
Работа "Российский средний класс: динамика изменений", выпущенная в 2003 году Институтом комплексных социальных исследований РАН, относит к среднему классу около 20% населения страны. Ежемесячные доходы представителя среднего класса в 2003 году составляли от 7 тыс. руб. до $2 тыс., 77,5% входящих в средний класс россиян владели отдельной квартирой или домом, 37,5% — дачей или садовым участком. 28% представителей российского среднего класса в 2003 году — квалифицированные рабочие, 14% — пенсионеры, предприниматели — лишь 4%. Сами себя относили к среднему классу 48,9% россиян.
Согласно определению агентства "Эксперт-Дата" (ИД "Эксперт"), российский средний класс — это люди, которые благодаря своему образованию и профессиональным качествам смогли адаптироваться к рынку. По мнению агентства, в 2001 году такой средний класс составлял 15% населения страны, в 2005 году — 37%. Треть среднего класса в 2005 году имела доход $350-500 в месяц на одного члена семьи, доход более $1000 — только 2%.
По оценкам Института социологии РАН, изложенным в работе "Городской средний класс в России" (2007), сейчас к среднему классу относится чуть более 20% экономически активного городского населения и около 14% населения страны в целом. Еще около 22% населения страны — периферия среднего класса. Порог доходов для прохождения в средний класс составляет 10,5 тыс. руб. на члена семьи в месяц. При этом 54% российского среднего класса составляют работники госсектора, 16% доходов среднего класса обеспечивает получаемая от государства социальная помощь. Перспектив значительного роста среднего класса эксперты не видят.
Ключевым событием последних восьми лет в социальной сфере стала монетизация льгот, проведенная с 1 января 2005 года. До реформы льготы получали 50,7% российских домохозяйств (субъект экономики, состоящий из человека или группы людей, ведущих хозяйство). В целом реформа позволила добиться некоторого увеличения благосостояния. По данным Центра экономических и финансовых исследований и разработок, например, в среднем по стране доля домохозяйств за чертой бедности уменьшилась на 2,5%. В то же время 16,3% домохозяйств, затронутых реформой (в основном одинокие пенсионеры), оказались в проигрыше, хотя объем бюджетных средств, выделяемых на льготы, увеличился в результате реформы на десятки процентов. Другое дело, что одновременно с монетизацией льгот выросли цены на целый ряд социальных услуг. Поэтому, хотя положение льготников несколько улучшилось, те, кто не имеет прав на льготы, пострадали.
