Фаворит луны
В Русском музее показывают первый блокбастер сезона — выставку Архипа Куинджи
В корпусе Бенуа Государственного Русского музея (ГРМ) открылась большая монографическая выставка «Архип Куинджи. Иллюзия света». Похоже, что главная проблема в этом случае не как показать одного из самых необычных русских художников, а как увидеть его, считает Евгений Хакназаров.
Сама жизнь Куинджи несет отпечаток химеры: апокриф на апокрифе. Детство в нищете, малограмотность — потому и писем нет. Семья греческая, переселенная в Приазовье. Фамилия турецкая, один из родных языков — крымско-татарский. У Айвазовского в Феодосии получил то ли благословение с рекомендацией в Академию художеств, то ли том-сойеровское поручение покрасить забор. Не только гениальный живописец, но и талантливый менеджер самого себя. На редкость удачливый спекулянт недвижимостью. Бессребреник, содержавший множество студентов и учеников и основавший общество собственного имени с целью и после смерти поддерживать бедных творцов. Песенка из советского детского киномюзикла про «мне нравятся рыбки и птички» — это тоже о Куинджи: страсти художника выходить на крышу и привечать крылатых посвящены как минимум картина Ивана Владимирова «На крыше. А. И. Куинджи кормит голубей», а также весьма едкая карикатура Павла Щербова «Пернатые пациенты», на которой художник изображен в процессе клизмирования вороны. В анналах также мелькает история о починке крылышка бабочки: чешуекрылое исцелилось, воспарило и, видимо, прославило своего спасителя — иначе откуда бы мы про это узнали? Что уж говорить о знаменитых «светящихся» красках Куинджи, рецепты которых ему чуть ли не продиктовал Менделеев.
Предъявить Куинджи так, чтобы удивить, до неприличия легко. Но вот как все же в очередной раз не войти в одну реку (конечно, в нашем случае это подобный Стиксу куинджиевский Днепр), особенно после юбилейной выставки 2008 года в том же Русском музее и обширного проекта, предпринятого Третьяковской галереей в 2018-м,— этот вопрос наверняка занимал и нынешнюю команду. Организаторы говорили об «уютных домашних пространствах» с имитацией рассеянного освещения, при котором Куинджи создавал полотна. Уютно — несомненно. Но следует учесть, что если Третьяковка отвела под 180 экспонатов своей выставки два этажа Инженерного корпуса, то в Русском музее 150 предметов поделили, по сути, пять не самых больших залов — в завершающем находится одна только «Лунная ночь на Днепре».
Осмотр предлагается начать со знакомства с этюдными и малоформатными экспонатами, а далее все по жизнеописанию: работа среди передвижников, эксперименты в области светотени и, собственно, наиболее внушительные вещи ближе к финалу. И здесь кроется ловушка: публика может нетерпеливо устремиться вглубь.
Между тем этюд Куинджи — больше, чем этюд. Миниатюрные картины выставлены в стеклянных витринах — порой нужно вытянуть шею, чтобы рассмотреть детали, но в любом случае стоит поблагодарить устроителей за саму возможность увидеть эти работы. В считаные квадратные сантиметры художник вместил все многообразие небесной сферы. Насыщенное, тревожное и почти мятежное небо в «Радуге» (1900–1910) диссонирует с почти буколическим небосводом с картины «Морской берег. Крым» (между 1885 и 1890 годами). Художник словно движком в фоторедакторе двигает по шкале интенсивности: снижает ее в «Закате» (1885–1890) и делает изображение совсем мягким в работе «Море» (1890–1895), искусно добавляя свечения в акцентируемую деталь. А можно и вовсе ничего не выделять, а, напротив, почти смешивать сияния, растворять их друг в друге, как в дивной миниатюре «Туманный день. Закат» (1880-е).
И, наконец, луна. Куинджи был сведущ в астрономии, звезды на картинах размещал в соответствии с их истинным положением, а вот луну рисовал либо полной, либо строго растущей — до первой четверти. И здесь полнейшее разнообразие настроений и атмосфер. Тихий покой в позднем шедевре «Ночное» (1905–1908). Такое же умиротворение, но с оттенком бренности царит на картине «Сумерки» (1890–1895): свою ноту вносит покосившийся придорожный крест. Безысходностью и драматизмом пронизано полотно «Христос в Гефсиманском саду», прибывшее из собрания Воронцовского дворца в Алупке и впервые выставляемое в ГРМ. А лилипутских размеров работа «Лунный свет на воде» (1876–1890) в первом зале перекликается с главной картиной выставки — «Лунной ночью на Днепре» 1880 года: тот же мертвенный свет, та же пугающая река и такое же настроение, перехватывающее дыхание.
Тут организаторы и устроили главное развлечение: «Лунная ночь» показывается в реконструкции, насколько это возможно, повторяющей демонстрацию полотна самим Куинджи своим современникам. Направленные потоки света подчеркивают разную фактуру картины, заставляют искриться отдельные мазки, в то время как некоторые другие детали скрываются в абсолютной тьме.
Казалось бы, чего же боле. Но оказалось, что инфернальной луной вау-эффект от выставки не ограничивается. Проходя к выходу, обернитесь на большую картину «Осенняя распутица» (1870). Сюжет предсказуем: туман, раскисшая колея, женщина и ребенок, бредущие к растворяющейся в мороси хате — чавканье противной жижи под ногами ощущается физически. Но как художник прозрачно написал полотно — действительно, иллюзия простора, вопреки тоске и безысходности. Способность увидеть и сохранить воздух и свет даже посреди грязи — навык, помогающий выжить во все времена.