Удел кадров

В прокате — фильм Шэнь Ао «Нанкинский фотограф» (Nanjing Zhao Xiang Guan), посвященный одной из самых страшных страниц японо-китайской войны 1937–1945 годов. Михаил Трофименков так и не нашел золотой середины между ужасом реальных событий и ужасом их репрезентации — наверное, золотая середина тут просто невозможна.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Если в двух словах суммировать эстетику «Нанкинского фотографа», то это знаменитый плакат Виктора Корецкого «Воин Красной армии, спаси!», где окровавленный штык нацистского оккупанта нацелен на женщину, прижимающую к груди ребенка. Разница лишь в том, что Корецкий создал свой шедевр в трагическом 1942 году, а Шэнь Ао — в 2025-м, в год 80-летия окончания Второй мировой, которому фильм и посвящен. Вопреки посвящению, кажется, что для Китая война продолжается: «Не забудем, не простим!» Наверное, страна, потерявшая на той войне как минимум 35 млн жизней, имеет право на такую эстетику, но зрителя, привыкшего к гуманистическому вычитыванию человеческих черт в былых врагах, она не может не шокировать.

Скажи китайцу «Нанкин», он тут же отзовется: «Нанкинская резня». 13 декабря 1937 года японские войска взяли штурмом Нанкин, столицу Китайской Республики. Изрешеченный пулями колоссальный портрет ее президента Чан Кайши мелькнет в кадре, а расстрел гоминьдановскими заградотрядами толпы дезертиров и мирных жителей, пытающихся вырваться из города,— один из ударных эпизодов фильма.

То, что творили в Нанкине победители, превосходит даже зверства нацистов. За шесть недель они истребили, по оценкам Нанкинского трибунала по военным преступлениям (1947), 300 тыс. мирных жителей и военнопленных, иные оценки доводят число жертв до 500 тыс.

И если бы просто истребили. Шэнь Ао ни в чем себе не отказывает, демонстрируя адские мизансцены превратившегося в колоссальный морг города. Чудовищных масштабов массовые изнасилования. Расстрелы тысяч людей на берегу Янцзы, воды которой буквально покраснели от крови, под декламацию свежесочиненных генералами-поэтами хокку. Да если бы просто расстрелы. Людей заживо жгут из огнеметов, топят, засунув в мешки, используют как «чучела» для обучения штыковому бою. Офицеры соревнуются, кто из них быстрее отрубит больше китайских голов. Младенцу разбивают голову об асфальт, чтобы всучить трупик женщине, позирующей для пропагандистской фотографии во славу «японо-китайской дружбы».

Кажется, что хотя бы этот эпизод должен переломить сознание японского военного фотографа Ито Хидео (Даити Харасима). Ведь он же такой вежливый, интеллигентный юноша из хорошей семьи. И до поры до времени никого не убивал. Даже, пусть и невольно, спас жизнь мальчишке-почтальону А Чангу (Лю Хаожань), выдавшему себя за фотографа. Японской армии срочно требовался кто-то, кто способен отпечатать снимки ее победоносного марша, а Ито, уж извините, на это не способен: щелкать-то он еще в детстве научился, а вот проявляли и печатали пленки его слуги. Но нет, Ито оказывается чудовищем, считающим китайцев «собаками, кусающими руку своего хозяина». Ни одного хорошего японца в китайском кино нет и быть не может: харакири им в помощь. Остается только восхититься мужеством великолепного японца Харасимы, снявшегося в такой роли в таком фильме.

Судьба А Чанга намертво в прямом смысле слова связана с судьбой хозяина фотомастерской, прячущегося с женой и двумя детьми в ее подвале, коллаборациониста-переводчика, его любовницы-актрисы и раненого солдата, которого актриса спасла. И зависит их жизнь только от такой эфемерной материи, как фотопленка.

Да, это фильм не только и не столько об ужасах войны, сколько о силе и амбивалентности фотоизображения. Японцы не только оркеструют пропагандистские фотосессии, но и горделиво снимают свои изуверства. Китайцы вынуждены проявлять кошмарные пленки, разрываясь между страхом быть обвиненными после войны в коллаборационизме и жаждой донести до глухого к их страданиям мира правду о Нанкине.

Все грани фотографии сведены в финале, не менее макабрическом, чем сцены нанкинского Апокалипсиса. Осужденных палачей города везут на расстрел в грузовиках, к бортам которых прикреплены те самые невыносимые снимки, сделанные японскими офицерами. Люди, стоящие вдоль дороги, держат в руках фотографии близких, сгинувших в резне. А когда наступает миг приведения приговора в исполнение, женщина из толпы ловит для снимка тот самый момент, когда пули войдут в затылок осужденным.

Остается неясной лишь одна историческая деталь. До сих пор считалось, что мир узнал о Нанкине благодаря мужеству американского миссионера Джона Маги: его фотографии резни вышли в начале 1938 года в журнале Life. Он сам мелькает в эпизоде, где японские солдаты засвечивают его пленки. По фильму же мир обязан страшным знанием вымышленным китайским героям, сумевшим вывезти зашитые в одежду пленки из города. Что же, если китайский «Голливуд» так сказал, значит, так оно и было.

Михаил Трофименков