Старинная слепота

Большой театр России представил первую премьеру юбилейного сезона — к 185-летию Петра Ильича Чайковского заново поставили его последнюю оперу «Иоланта» (1892). Спектакль стал дебютом ведущего баритона оперной труппы Эльчина Азизова в качестве оперного режиссера. Рассказывает Константин Черкасов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Любопытно, что «Иоланту» за последние 25 с лишним лет руководство Большого театра нередко выбирало как название, срочно обязательное к «обновлению», ввиду чего романтическая притча датского поэта Генрика Герца, по которой брат композитора Модест Чайковский создал либретто, «перетекала» из одной постановки в другую. Так, в первые годы правления Владимира Васильева в театре появился спектакль Георгия Ансимова—Сергея Бархина (1997); аналогично — спустя два года после назначения — Владимир Урин представил черно-белую графическую инсталляцию Сергея Женовача—Александра Боровского (2015).

В 2025-м Валерий Гергиев решил доверить создание новой версии «Иоланты» на Новой сцене (премьеры предыдущих состоялись на Исторической сцене) одному из лучших за последние 15 лет в Большом театре исполнителей партии мавританского врача Эбн-Хакиа — Эльчину Азизову, по совместительству выпускнику режиссерского факультета Азербайджанского государственного университета культуры и искусства.

В определенной степени дебют удался: спектакль не вызывает отторжения, он чинно разведен в пространстве кукольного замка, скромно заросшего плющом (для истинно райского уголка декорациям и бутафории Альоны Пикаловой не хватает роскоши), по удобным для пения мизансценам. Дополнен микросюжетами — порой уместными и даже милыми (музыкант королевского двора дарит цветок одной из служанок, а затем уводит ее пошептаться в каморку при башне), порой сомнительными и точно не нужными — как проходы короля Рене (во время интродукции) и графа Водемона и герцога Роберта (во втором действии) на фоне занавеса с подвисающей видеопроекцией шумящего на ветру дерева.

Есть мелкие проблемы с логикой — даже если не играть в средневековую реальность, навряд ли королевскую дочь в ее покои должен уводить старый привратник Бертран, а не кормилица Марта; и крупные — с желанием «усилить эффект»: сгущающиеся в завихрениях (и все так же зависающие) видеооблака (монолог Эбн-Хакии) или мрак и молнии (сцена Иоланты и Водемона; «Творец! Она слепа!»).

Все эти постановочные несуразности, так или иначе, можно отредактировать — в любом случае на выходе получится привычная многим поколениям слушателей «Иоланта» для семейно-утренних просмотров.

Религиозно-мистические оттенки оригинального либретто этому спектаклю не нужны: гораздо логичнее было бы полностью использовать текст в редакции Сергея Городецкого — того самого, кто превратил «Жизнь за царя» в «Ивана Сусанина». И кто знает, случайно или нарочно Водемон в исполнении Бехзода Давронова беззастенчиво пел именно по Городецкому «Чудный дар природы вечной» вместо «Чудный первенец творенья, первый миру дар Творца».

О том, кто, что и как пел — разговор отдельный. Заявленный музыкальным руководителем постановки маэстро Валерий Гергиев за пультом не появился ни на одном из показов (премьерная серия — восемь спектаклей; кто знает, вдруг ему удалось бы вдохнуть жизнь хотя бы на один вечер), а дирижер-постановщик Антон Гришанин вел только два первых спектакля. По идее, отдохнувши за лето, театральные коллективы могли бы постараться взять себя в руки хотя бы ради открытия сезона. Вместо этого зал услышал апатично-вялый и рассыпающийся в руках дирижера оркестр — с неприличным рассинхроном духовых в интродукции, а все шлягерные эпизоды, полные томных красочных созвучий позднего романтизма, пробирающих обычно до нутра (будь то ариозо Иоланты, ария короля Рене, ариозо Роберта и далее по списку), прозвучали дежурными номерами из сборных концертов. Что в некоторых случаях было до боли обидно.

Дьявольски роскошен был Роберт — Игорь Головатенко: успевшая посереть за первый акт от скуки публика непреклонно требовала повторения «Матильды» на бис, что в новейшей истории Большого кажется прецедентом. Сладкоголосой птицей звучал Бехзод Давронов — Водемон; добротно, строго, хоть и несколько прямолинейно (Восток все же дело более тонкое),— Александр Краснов — Эбн-Хакиа.

Молодой солистке Полине Шабуниной Иоланта далась со значительным напряжением: ее легковесный голос тонул в насыщенной симфонической фактуре Чайковского (вопрос к ответственным за кастинг: лирико-колоратурное сопрано может петь Иоланту, но выходные данные с крепкой серединой — не блажь, а необходимость; Иоланты с похожим типом голоса из славного прошлого ГАБТ — будь то Глафира Жуковская, Тамара Сорокина или Лидия Ковалева — тому примеры). И совсем неясно, как можно было доверить короля Рене ветерану труппы Михаилу Казакову — никакая внешняя величавость не прикроет дефекты гундосящего звукоизвлечения. Для первой премьеры в столь важном для главного театра страны сезоне успех в общем и целом не слишком зримый.

Константин Черкасов