То, что "равноудаление" бизнеса от государства, а на деле — бизнес-структур от политики не было в 2001 году чисто российской практикой, а до какой-то степени грубой реализацией общемирового тренда, было в целом известно и в России, но лишь сейчас, по прошествии нескольких лет, понятно, до какой степени российские предприниматели не одиноки в "кухонных" разговорах на стыке бизнеса и политики.
Главным событием конференции Всемирного экономического форума (ВЭФ) в китайском Даляне 6-8 сентября теоретически должно было стать создание "глобального комьюнити новых чемпионов" — сообщества быстрорастущих компаний с оборотами более $100 млн, которые ожидает превращение в транснациональные корпорации в перспективе пяти-десяти лет. Эта категория компаний по всему миру является наиболее интересной инвесторам хотя бы из тех соображений, что про тенденции их развития мало кто что понимает — что под закрытие конференции и признал глава ВЭФа Клаус Шваб. Но именно в этом секторе рынка скрыт наиболее существенный потенциал роста — от роста котировок акций до роста объемов продаж. Казалось бы, что еще обсуждать CEO, как не стратегии построения брэндов в Шанхае или проблемы рынка труда в России?
Российским партнером ВЭФа по даляньскому форуму была группа "Тройка Диалог", которой удалось собрать на удивление большое число участников форума из России. Но уже на второй день форума председатель совета директоров УК "Тройка Диалог" Павел Теплухин с удивлением констатировал: "В этих дискуссиях, пожалуй, я мог бы выступать на любую тему". Едва ли не любое публичное обсуждение деловых тем в Даляне неизменно и быстро сводилось к темам чисто политическим — а затем прекращалось, поскольку собрались вовсе не за этим.
Выглядело это примерно так. На круглом столе руководители компании PwC, французского атомного гиганта Areva, второго по размеру банка Китая CITIC и правительства ОАЭ обсуждают проблемы учета рисков роста для компаний на новых рынках. Полчаса участники весьма вальяжно дискутируют друг с другом необходимость переопределения понятия "рыночный риск" при росте социальных требований государства к частным компаниям. Наконец в зале добирается до микрофона главный редактор журнала Time в Гонконге — и немедленно спрашивает: "Господа, это все хорошо, но ведь главный риск, которым живут сейчас все мировые рынки,— риск ядерной программы Ирана. Скажите наконец, что для частной компании является большим риском — бомба, которую США могут сбросить на Иран, или бомба, которую Иран куда-нибудь может сбросить сам?" Зал немедля ободряется, ибо это то, что хотят обсуждать все, кроме экспертов. Краткое коллективное мычание — до следующего вопроса. Его задает депутат парламента Афганистана. "Знаете, у нас главный риск — это поведение Минобороны США,— говорит она.— Пожалуйста, какие рекомендации нам давать инвесторам по учету этого риска?" Эксперты ссылаются на то, что близится время ланча, да и вообще это не их профиль. Еще час — следующая дискуссия. Там все сводится к политическому давлению США на Китай. Еще через час, в третьей дискуссии, будут обсуждаться геополитические проблемы IPO на европейских биржах.
Не удивлюсь, если по итогам трех-четырех таких конференций крупные компании уже вполне официально будут включать политологов в советы директоров. Десять лет назад темы на стыке бизнеса и политики обсуждались только бизнесом. Пять лет назад — только государствами. Сейчас необходимость возвращения бизнеса в политику видна на уровне крупных компаний. Через несколько лет этот тренд, видимо, будет действовать и в России, как бы фантастично это ни звучало.