считает Милена Орлова
Тут как-то зашел разговор с коллегами о том, хороший ли художник Гелий Коржев. Он раньше вроде как числился по разряду довольно кондовых соцреалистов (помните картину "Поднимающий знамя" и еще одну — "Художник" — о тяжелой судьбе творца в капиталистическом обществе, вынужденного рисовать мелками на асфальте,— в Третьяковке висят), а несколько лет назад его взяли и позвали на выставку "Москва--Берлин. Берлин--Москва", где он оказался в совсем другой, не соцреалистической компании, рядом с экпрессионистами, гиперреалистами, концептуалистами и прочими авангардистами второй половины XX века. После этого репутация живописца резко изменилась — искусствоведы прозрели в его творчестве до того невиданные горизонты, особую перспективу и несоветский драйв. И вот сейчас уже и его музейную ретроспективу затевают, в то время как стилистически близкие сверстники Коржева довольствуются "выставкой" в известном сетевом магазине парфюмерии с хозяином-коллекционером советской живописи. Вот как важно найти правильное сравнение.
Казалось бы, немецким организаторам выставки "Бонжур, Россия!" сам бог велел, если уж возникла такая нужда в дальнейшем укреплении русско-немецких культурных связей, сравнить наших художников со своими, немецкими. И ходить далеко не надо — была, например, такая Дюссельдорфская школа в XIX веке, с которой наши передвижнички-реалисты имели куда больше общего, чем с барбизонскими пленэрами. Даже такие "наше все" как Василий Перов и Иван Шишкин не брезговали учиться мастерству у дюссельдорфских академиков, а фигуры помельче и подавно просто-таки ломились на берега Рейна.
Но такая вроде бы логичная и правильная выставка вряд ли бы имела нужный резонанс. Академизм, если речь не идет об обнаженных одалисках, нынче не в моде. И тут даже Энгельс, направивший дюссельдорфскую академию в русло критического реализма, не поможет — скорее наоборот. Где Энгельс, там и Ленин, а кому сегодня нужны такие ассоциации? У нас тут изо всех сил пытаются внедрить новую доктрину искусства без политики, и любое напоминание о классовой борьбе и тому подобной риторике коммунистических времен выглядит по меньшей мере недипломатично. К тому же в связи с такой выставкой непременно всплыла бы недавняя пренеприятнейшая история с фальшивками, когда российские умельцы, пользуясь бумом на рынке, наподделывали Шишкиных из работ представителей той самой дюссельдорфской школы. И тут уже нехорошо получается с нашей стороны напоминать, что эти мастера стоят на аукционах почему-то в десять раз дешевле, чем их русские аналоги. Что касается XX века, то тут после "Москвы--Берлина" делать в общем-то нечего.
Главное, чисто немецко-русскую выставку в Лондон или в тот же Нью-Йорк уже не повезешь — это удовольствие из локальных. Как, например, выставка "Сезанн и русский сезаннизм", несколько лет назад имевшая успех в Москве, но никуда дальше не поехавшая,— просто Сезанна там было мало, а малоизвестных за пределами России сезаннистов слишком много. В музейном деле действуют те же законы, что и в шоу-бизнесе, без хедлайнеров стадион не соберешь. Для международных музейных блокбастеров нужны самые громкие имена, к которым, как к паровозу, можно пристегнуть и что-то не слишком раскрученное.
В случае с параллельными музейными шоу часто неясно, кто у кого на "разогреве". Достаточно вспомнить легендарную "Москва--Париж. Париж--Москва" 1980 года, с которой, собственно, и началась эпидемия музейной "сравниловки". Это уже потом последовали "Москва--Берлин", "Москва--Таллин", "Москва--Варшава". И если, скажем, на второй части "Москвы--Берлина", посвященной послевоенному искусству, ощущение некоторого неравенства масштаба представленных звезд было не в нашу пользу, то уже на "Москве--Варшаве" трудно было отогнать высокомерные шовинистические мысли, да простят меня польские коллеги. Далее, видимо следовало бы устроить "Москву--Санкт-Петербург" и "Москву--Химки", или уж наоборот, расширить географию до экзотики — "Москва--Пекин", "Москва--Стамбул", "Москва--Мехико". Но музейщики опять пожелали проехаться по проверенному маршруту до вокзала Сен-Лазар — чего нашим Матиссам и Ван Гогам зря пылиться в постоянных экспозициях?
К тому же за прошедшие с "Москвы--Парижа" годы мировая табель о художественных рангах претерпела существенные изменения, а уж наша внутренняя так и вовсе перелопачена до неузнаваемости. Ведь кто были Малевич с Татлиным и Кандинским до 80-го года? Так, малозначительные формалисты, набранные в советских историях искусства в лучшем случае петитом, а то и вовсе припечатанные как "кризис безобразия". И только настойчивость парижского Центра Помпиду, требовавшего достойных русских параллелей своим Пикассо и Корбюзье, заставила наших музейщиков пересмотреть приговор сталинского времени и реабилитировать авангард, впервые после войны вытащив его из запасников.
"Разогревающая" русская команда оказалась мировой сенсацией, и с тех пор бывшие "враги народа" стали нашим главным национальным художественным достоянием, экспортной витриной, тем самым паровозом, тянущим за собой остальные "вагоны" нашего искусства. Собственно, только русский авангард сегодня не нуждается в сравнении с другими национальными школами, поскольку безоговорочно признан твердой конвертируемой мировой художественной валютой.
Остальное в русском искусстве, увы, требует перевода на "евро" — даже столь горячо любимые народом Репин с Шишкиным и Левитаном. Поэтому чрезвычайно важен курс, по которому их будут продавать на музейном рынке. То есть с кем их будут сравнивать, рядом с кем будут вешать. Исторически оправданы были бы параллели с венгерскими реалистами (а там была своя школа), с уже упомянутыми дюссельдорфскими академиками или скажем, со шведом Цорном. Но организаторы выставки "Бонжур, Россия!" явно играют на повышение, предлагая Коровину, Серову и Левитану выступить на "разогреве" у Ренуара, Моне и Ван Гога. Остается надеяться, что это сравнение в очередной раз пойдет нам на пользу.