На главную региона

Символ царской воли

250 лет назад началась отливка «Медного всадника»

4 сентября 1775 года скульптор Этьен Фальконе приступил к отливке памятника Петру I «Медный всадник». Все мастерские в Петербурге, в том числе иностранные, отказались от императорского заказа. При отливке случилась катастрофа, которая едва не стоила Петербургу одного из его символов.

Открытие монумента Петру I на Сенатской площади в 1782 году

Открытие монумента Петру I на Сенатской площади в 1782 году

Фото: Государственный Русский музей / Wikipedia

Открытие монумента Петру I на Сенатской площади в 1782 году

Фото: Государственный Русский музей / Wikipedia

«И вырвался огонь: растрепанный, огромный»

Действительно, история памятника началась с происшествия, которое могло погубить статую. Когда растопленная медь была пущена, а нижние части формы — заполнены, медь прорвалась наружу и стала растекаться по полу.  Автор памятника — Этьен Фальконе — выбежал из мастерской, за ним последовали рабочие. Надо сказать, что у 48-летнего французского скульптора не было опыта выполнения подобных задач. Он никогда не занимался отливкой статуй таких размеров, но и во всем Петербурге, как назло, не нашлось мастерских, которые бы справились с этой задачей. Модель отличалась сложностью деталей, динамизмом и необычностью ракурсов. Это требовало точного расчета. Необходимо было сделать так, чтобы центр тяжести монумента совпадал с его точками опоры, передняя часть всадника была облегченной, а круп коня, его задние ноги и хвост — более массивными.

Тогда в мастерской статую спас Емельян Хайлов, русский пушечный литейный мастер. Он взялся за работу, от которой наотрез отказались иностранные мастера. Все пошло не по плану. Хайлов намочил свой армяк водой, обмазал глиной и голыми руками приложил эту «заплату» к лопнувшей трубе. Отливка была спасена, но мастер получил сильные ожоги и частично потерял зрение.

Причиной пожара были, видимо, повреждения литниковых и выпорных каналов со стороны хвоста коня из-за деформации стального каркаса при его нагреве во время заливки или ранее — при вытапливании воска и прокалке формы. В результате аварии образовались многочисленные крупные дефекты (недоливы, спаи) в голове лошади и фигуре всадника выше пояса.

Фальконе успешно завершил отливку в 1777 году. Скульптор решил срезать испорченную часть статуи и вновь долить ее, нарастив новую форму непосредственно на сохранившиеся части монумента. С помощью кусков гипсовой формы была получена восковая модель верха отливки, которая была продолжением стенки отлитой ранее части статуи. С самого начала, ввиду грандиозности задумки, возникла техническая проблема — как десятитонная статуя будет держаться. Фальконе изящно решил эту проблему, добавив в композицию памятника третью точку опоры — змею.

Интересно, что после исправления статуи долго почивать на лаврах Фальконе не стал. Он покинул Россию в 1778 году, а с собой во Францию прихватил все чертежи и технические расчеты. Скульптор был недоволен. Он полагал, что императрица, с которой мастер, кстати, был в хороших отношениях, вознаградила его недостаточно. Та, в свою очередь, считала, что с работой Фальконе справился не слишком хорошо. Она даже не приехала посмотреть на готовую модель и перестала приглашать его ко двору. Работы по завершению памятника были поручены архитектору Юрию Матвеевичу Фельтену.

В 1782 году памятник был установлен на Сенатской площади.

Любовь в глазах

Но вернемся к началу истории с будущим «Медным всадником», когда Дени Дидро написал Екатерине II в письме о своем друге-скульпторе. «Это человек, который думает и чувствует возвышенно; его идея (памятника) кажется мне новой и прекрасной. Это именно его идея, Он в особенности к ней привязан, и я думаю, что он прав…» Фальконе в 1766 году был приглашен в Россию. Вместе с ним приехала его ученица,— восемнадцатилетняя Мари-Анн Колло. В «резюме» мастера — статуи «Музыка», «Амур», «Купальщица», созданные для Лувра. Там же хранится и более ранняя работа — «Франция, обнимающая бюст Людовика XV» по рисунку Шарля Куапеля (1748, завершена Огюстеном Пажу в 1779 году). Пропуском Фальконе в Парижскую академию в 1744 году стала скульптурная группа «Милон Кротонский». Еще через десять лет за мраморную статую этого прославленного греческого спортсмена-олимпийца Фальконе получил звание академика.

Над моделью скульптуры Петра Первого он работал два года. С этой целью были предоставлены два орловских рысака императорских конюшен: «Бриллиант» и «Каприз». Рассказывали, что Фальконе заставлял офицеров-гвардейцев вылетать верхом на этих конях на постамент, сколоченный специально для этой цели из досок, ставить коней на дыбы, а сам принимался зарисовывать эти короткие мгновения. Фальконе работал по шесть и даже по восемь часов в день, и очевидцы рассказывали, что часто кони не выдерживали напряженного рабочего графика.

Модель головы для памятника Петру I работы Фальконе, гипс, около 1773 года, скульптор Мари-Анн Колло, из коллекции Государственного Русского музея

Модель головы для памятника Петру I работы Фальконе, гипс, около 1773 года, скульптор Мари-Анн Колло, из коллекции Государственного Русского музея

Фото: Государственный Русский музей / Wikipedia

Модель головы для памятника Петру I работы Фальконе, гипс, около 1773 года, скульптор Мари-Анн Колло, из коллекции Государственного Русского музея

Фото: Государственный Русский музей / Wikipedia

Екатерина долго колебалась и не могла утвердить самую выразительную часть памятника — голову Петра. В конце концов, Фальконе поручил эту работу своей ученице Мари-Анн Колло, которая в 1777 году стала его женой. Колло была не только супругой, но и скульптором, чьи работы пользовались успехом. Ей заказывали портретные медальоны и бюсты такие известные и влиятельные русские вельможи, как граф Григорий Орлов, да и сама Екатерина. У молодой женщины получилось создать то, что понравилось Екатерине. Именно ее вариант головы Петра для памятника был в итоге утвержден. За эту работу Мари-Анн Колло получила солидное вознаграждение от императрицы и была принята в члены Российской академии художеств.

Существует легенда о том, что Мари-Анн, влюбленная долгие годы в своего учителя, выразила чувства в глазах Петра: его зрачки имеют форму сердец. Получается, что император смотрит на город, который когда-то основал, влюбленными глазами.

Памятник императору Петру I. Наши дни

Памятник императору Петру I. Наши дни

Фото: Антон Ваганов, Коммерсантъ

Памятник императору Петру I. Наши дни

Фото: Антон Ваганов, Коммерсантъ

Бронзовый всадник с медной легендой

Иллюстрация к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник». Александр Бенуа, 1916 год

Иллюстрация к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник». Александр Бенуа, 1916 год

Фото: Александр Бенуа / Государственный русский музей

Иллюстрация к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник». Александр Бенуа, 1916 год

Фото: Александр Бенуа / Государственный русский музей

Считается, что «медным» бронзовый всадник был назван с легкой руки Александра Сергеевича Пушкина, который в одноименной поэме сделал памятник одним из страшных персонажей: «И озарен луною бледной, / Простерши руку в вышине / За ним несется Всадник Медный / На звонко скачущем коне». Или же: «И всю ночь безумец бедный / Куда стопы ни обращал, / За ним повсюду Всадник Медный / С тяжелым топотом скакал». Однако это лишь одна из множества версий. У литературоведов нет единого мнения о том, почему Пушкин выбрал для описания памятника именно эпитет «медный». Например, исследовательница Л. Еремина полагала, что это скрытая насмешка над Петром I: отсылка к «медному лбу», то есть к твердолобости, упрямству и самодурству царя. Медный всадник в одноименной поэме — явление апокалиптическое. Всадник мстит за события, произошедшие во время страшного наводнения в 1824 году, которое забрало тысячи жизней горожан.

В противовес этому пушкинист Е. Хаев, проанализировав все случаи употребления слова «медный» у Пушкина, доказал, что для поэтов той эпохи не было принципиальной разницы между медью и бронзой. Русский язык исторически допускал такое употребление: например, «колокольная медь» или «пушечная медь». В высокой поэзии пушкинского времени «медь» была символом вечности и славы. В текстах она часто соседствует с камнем (мрамором). А вот бронза и гранит как самостоятельные поэтические образы вошли в обиход примерно с начала XX века, когда Маяковский писал «Нет на свете прекрасней одежи, чем бронза мускулов и свежесть кожи». У Мандельштама есть стихотворение «Бронза», где описывается процесс литья бронзы, похожий на тот, от которого едва не погиб «Медный всадник»: «И вырвался огонь: растрепанный, огромный — В нем крови цвет и мести вкус». И там же: «И перед лавою земля раскрылась грозной: Налей в нее свой гневный сплав. В воронку темную вошла рабыней бронза, Владыкою из формы встав!»

Анна Кашурина