DVD

"Сквозь тусклое стекло" (Sasom I en spegel, 1961)

Название одного из самых знаменитых своих фильмов Ингмар Бергман позаимствовал из Библии, из тринадцатой главы послания апостола Павла к коринфянам: "Теперь мы видим, как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю подобно, как я познан". Павел готовит новообращенных христиан к встрече с Богом, то есть к смерти, как моменту истины и прозрения.

Но если Бергман и был религиозным режиссером, то только в том смысле, что протестантское воспитание было частью его личности, что гипотеза Бога присутствовала в его космосе и эту гипотезу он проверял безжалостно и изощренно: "Я делал этот фильм, одержимый злобным упорством, жестоким напряжением воли... Я считаю, что христианский бог — нечто разрушающее, опасное для человека, вызывающее к жизни темные, разрушительные силы". По словам режиссера, эта уверенность сложилась в нем именно на съемках фильма "Сквозь тусклое стекло".

Юная Карин (Хэрриетт Андерсон), опровергая слова Павла, получает возможность увидеть Бога наяву, лицом к лицу, при жизни. Да, Бог — это бред, Карин — шизофреничка, развитие болезни которой фиксирует в дневнике Давид, ее отец-драматург (Гуннар Бьернштранд). Кстати, отец плачет, отдавая себе отчет, что болезнь дочери стала для него источником вдохновения. Похоже, что он вообще альтер эго Бергмана, точно так же претворявшего страдание в материал для своих фильмов. Да, безумие Карин вызвано отчасти видимой бесчувственностью отца, забывшего в своих бесконечных разъездах по миру о детях. Да, в этом безумии есть сексуальный аспект: свое отчаяние Карин пытается избыть, вступая в инцестуальную связь с братом Фредериком (Ларс Пасгаард). Но все эти бытовые обстоятельства не делают ее мистический опыт вульгарной галлюцинацией. Так, скажем, в "Плохом лейтенанте" Абеля Феррары герой увидит Бога, вусмерть удолбавшись крэком, но его опьянение, как и безумие Карин, вовсе не означают, что он Бога не видел.

Вопреки христианским стереотипам, "нищие духом" не блаженны, встреча с Богом — не благодать, а кошмар. Бог таится в заброшенной комнате семейного дома, где разводы сырости на обоях складываются в письмена. Бог — это чудовищный паук, пытающийся изнасиловать Карин. Конечно, это цитата из "Братьев Карамазовых": Бергман довел до логического финала мысль Федора Достоевского. Только Достоевский не решился предположить, что паук, таящийся в душном помещении, где мы, как чудится Свидригайлову, окажемся после смерти, это и есть Бог. Бергман договорил за него. "Что такое вечность? Это банька. Вечность — это банька с пауками",— уже в наши дни подхватит тему Виктор Пелевин.

Но Бергман всецело принадлежал не только вечности, но и шестидесятым годам. А для шестидесятников символом вечности и человеческого одиночества был, скорее, пустынный пляж. На нем оказывался мальчик-беглец в финале "400 ударов" Франсуа Трюффо, на него море выбрасывало невиданное чудовище в "8 1/2" Федерико Феллини, по кромке воды бродили разобщенные герои Микеланджело Антониони. И в прологе фильма Бергмана четыре героя бредут по такому же пляжу. Впрочем, сам режиссер на том самом пляже чувствовал себя вполне комфортабельно и никаких пауков не видел: фильм снимался на острове Форе, который Бергман выбрал в качестве своего последнего пристанища и на котором умер месяц тому назад.

"Флаги наших отцов" (Flags of Our Fathers, 2006)

Клинт Иствуд — последний великий режиссер классического Голливуда, хотя и стал им, когда этот Голливуд давно уже умер. С такой классической ясностью, простотой и горечью, как он, снимал только Джон Форд. Он, как Форд, хоронит главные мифы Америки, безумно жалеет их, с кровью выдирает из своего сердца, но хоронит. Во "Флагах" — это миф о войне. Стрелять, так стрелять: мишень Иствуду по росту — национальная икона, фото шестерых морпехов, водружающих флаг на острове Иводзима, где в феврале 1945-го полегли тысячи янки и японцев. Беда не в том, что фото постановочное: те, кто на нем,— тоже герои, трое погибли назавтра же. Трагедия в том, что выживших превратили в шоуменов, агитаторов за военный заем. Их кровь — в малиновое варенье, которым поливали на банкетах копирующую фото композицию из мороженого. Потом они будут вольны жить, как хотят: кричать во сне, топить кошмар Иводзимы в виски, сдохнуть в канаве. Безупречный фильм омрачает лишь одно. О том, что война — скотобойня, а патриотическая пропаганда — та же порнография, 76-летний Иствуд заговорил так, словно никому до него эти мысли не приходили в голову.

"Торговцы грезами" (Nickelodeon, 1975)

"Никельодеонами" сто лет назад называли ярмарочные киношки: за никелевую монетку зевакам сулили "весь мир" в подарок. Питер Богданович как никто другой подходил, чтобы воспеть дикое и невинное детство кино. Синефил-энциклопедист, друг великих голливудских стариков, не чуждый мании величия, он прославился "Последним сеансом" (1971): все его фильмы — посвящение старому кино. "Торговцы грезами" создали ретроканон. Все, кто обратится потом к этой эпохе, будут изображать ее а-ля Богданович: забавная и грустная суета странных зверушек, чудаков, энтузиастов и авантюристов, не ведавших, что творят новое искусство. "Торговцы" — адвокат-неудачник Лео (Райан О`Нил), крутой дрессировщик аллигаторов Бак (Барт Рейнольдс), приехавший в город, чтобы продать седло, и патологически близорукая Кэтлин (Джейн Хичкок) — чисто случайно становятся прародителями вестерна. Немного напоминает "Рабу любви", только счастью героев мешают не белогвардейцы, а головорезы Патентной компании, жгущей никельодеоны, чтобы подчинить своей воле первых в истории независимых режиссеров.

"Окаменевший лес" (The Petrified Forest, 1935)

Когда был Хамфри Богарт маленький, то есть до своего сорокалетия и съемок в "Высокой Сьерре" (1941), он, казалось, профукал карьеру, был навечно обречен играть таких циничных и трусливых отморозков, как Дюк из "Леса". В финале их непременно ждала пуля, петля или электрический стул. Когда Богарт станет романтическим символом, его герой не раз окажется в заложниках у бандитов, пока же — он берет заложников. Только вот заложник в фильме Арчи Майо попался Дюку причудливый: романтик-поэт Ален (Лесли Хоуард), влюбленный в Габриэль (Бэтт Дэвис), дочку хозяина придорожной закусочной. Гангстер и поэт похожи друг на друга: оба ни во что не ставят свою жизнь. Романтизм Алена слегка извращенного толка, цинизм Дюка не чужд романтике: возможно, эти нюансы принесли в фильм великие актеры, а сам Майо ни о чем таком не думал, но "Лес" выпадает из общей массы криминальных фильмов 1930-х. Дюк убивает Алена, но, по сути, это самоубийство, реализация дикой фантазии поэта. И черная ирония фильма в том, что Дюка покарают за убийство, в котором виновен не он, а его жертва.

"Зарубежный роман" (A Foreign Affair, 1948)

В мае 1945-го Билли Уайльдер ("В джазе только девушки") наверняка ликовал: в Голливуде он оказался, спасаясь от нацистов. Но, безусловно, это ликование омрачали мысли о том, во что война, оккупация, голод превратили его любимый Берлин. Его режиссерский темперамент был чужд гражданскому пафосу. О трагедии Берлина он мог рассказать только так, как рассказал: в небрежной, легкомысленной манере светского водевиля. Комическая путаница: капитан Прингл (Джон Ланд) меняет на черном рынке доставленный ему из Вашингтона именинный пирог на матрас для своей любовницы Эрики (Марлен Дитрих), певичке из кабаре "Лорелея", и попадает из-за этого впросак. Любовный треугольник: американка Феб (Джин Артур) ревнует Прингла к Эрике. Опереточный злодей: скрывающийся нацист Биргель, экс-дружок Эрики. Но комедия завершится слишком всерьез: треугольник разобьет военный патруль, пришедший за нацисткой Эрикой. И можно предположить, что, когда она печально и холодно объясняет янки, что они так ничего в Германии и не поняли, ее голосом говорит сам Уайльдер.