Книги

В. Ф. Одоевский. "Кухня"

Не в первый раз пишем мы в этой рубрике о кулинарной прозе. Умилялись уже гастрономическим воспоминаниям подруги Гертруды Стайн Алисы Токлас и положительно оценивали собранные в сборник "Суп Кафки" кулинарные стилизации лондонского фотографа Марка Крика.

А теперешняя книга — совсем прелесть что такое. Но, вставши на низкий старт для выражения всяческих восхищений, оговоримся: мы прекрасно понимаем, для того чтобы восхвалять произведение князя Владимира Федоровича Одоевского, не требуется ни особой смелости, ни оригинальности. Замечательный писатель, важный философ, тонкий музыковед и мистик (вот именно — тонкий мистик) не нуждается ни в наших рекомендациях, ни в восторгах. Но, во-первых, его кулинарные труды не так известны, как философские и литературные, а во-вторых, никогда прежде не выходившие отдельным изданием "Лекции господина Пуфа о кухонном искусстве" изданы теперь очень хорошо. То есть это не только прекрасный текст — это еще очень хорошая книжка. Что тем более важно, так как "Лекции господина Пуфа" — это кулинарные размышления и рассказы, снабженные жизнеспособными, хоть и сложными, рецептами, к которым любой, не чуждый мыслей о еде, человек неминуемо будет возвращаться вновь и вновь. А иметь мысли о еде — неуклонное требование сегодняшнего дня к любому цивилизованному человеку.

В этом увесистом томике все симпатично — и суперобложка, и шрифт, и бумага. И остроумное предисловие Сергея Денисенко. И непространные комментарии повара Ильи Лазерсона, следуя которым иногда даже можно приготовить что-нибудь из пуфовских блюд, обойдя катастрофическую трудоемкость, предполагаемую оригиналом. Доктор Пуф (вслед за своим мистически настроенным создателем Одоевским) хоть и заявляет чуть ли не на каждой странице, что главное — это не испортить продукт, на самом деле видит в готовке вариант алхимии, требующий от повара вдумчивого священнодействия над судками, а иногда и над настоящими ретортами. (По приведенному в предисловии свидетельству Ивана Панаева, часто бывавшего на обедах у Одоевского, "соусы у него перегоняются в реторте и составляются из неслыханных смешений".) Расслабиться Пуф-Одоевский не разрешает даже на таком простом блюде, как щи: он рекомендует накануне сварить "щи, как обыкновенно, на ночь поставить в глиняном горшке на мороз, поутру разогреть, пропустить сквозь сито жижу, а гущу, то есть овощи и говядину, протереть сквозь частое решето и на этой жиже, а не на простой воде, варить новые щи с новой капустой, кореньями, говядиной, как обыкновенно".

"Лекции доктора Пуфа" печатались в приложении к "Литературной газете" в 1844-1845 годах. Обожавший мистификации Одоевский действительно стремился убедить публику в существовании литератора, у которого "желудок близок к сердцу", но его псевдоним вскоре был раскрыт. Во всяком случае для окололитературной общественности не составляло секрета, кто предлагает читателям сложить "телячью эпиграмму". "Эпиграмма — произведение двух главнейших отраслей нашей науки, а именно: варения и жарения". Предлагая этот рецепт, доктор Пуф кстати рассказывает об "одном заморском молодце, никогда не бывавшем в России, который вздумал, подобно многим из своих собратьев, написать роман о русских нравах". Долго он искал "поэтическое, нежное, звонкое имя для героини романа", пока не нашел идеальное — Telatina. И назвал свое произведение "Приключения злополучной сиротки Телятины и варварского с нею обращения".

Но при всей легкости подобных анекдотов и неприкрытом чревоугодии автора "Лекции" — произведение по-настоящему важное. Автор "Русских ночей" — одного из центральных, хоть и недостаточно прославленных отечественных философских сочинений — изложил в "Лекциях господина Пуфа" философию не только кухни, но и жизни, или скорее философию кухни жизни. "На днях мне привиделся чудный сон. Не простой, а двойной, то есть сон во сне, как начинка в пироге; и начинка хороша, да и корка тоже... Я видел во сне, что я сплю и в этом втором сне вижу еще сон... Вижу, что я очень хорошо пообедал и что я — вообразите себе это наслаждение! — еще голоден и заказываю себе другой обед,— благополучие, зачем ты бываешь только во сне!"

В случае с нынешним изданием "Лекций господина Пуфа" все так же — и начинка хороша, да и корка тоже. Причем все это совсем не во сне, а вполне осязаемо и даже снабжено бесплатным приложением в виде ярких наклеек для банок со специями. Что, впрочем, уже перебор.

Дина Рубина. "Цыганка"

Дина Рубина — один из ведущих сегодняшних "женских" авторов. С 1990 года она живет в Израиле и пишет приятные романы о тягостях судьбы. Интересно про нее то, что вот уже двадцать лет не живя на родине Рубина была и остается одним из ведущих наших писателей. Такую позицию мало кому из писателей-эмигрантов удавалось удерживать так долго. Вероятно, объяснить это можно тем, что в ее книгах практически нет современности: это, скорее, безупречная каталогизация прошлого.

Новая книга Рубиной "Цыганка" — сборник рассказов в двух частях: "Между времен" и "Между земель". Попытка поочередно разобраться со временем и с пространством — то ли выйти за пределы, то ли задать координаты. "Между времен" — это рассказы о женщинах из "этой неразличимой и тоскливой для меня середины прошлого века". "Между земель" — путевые заметки. Начинается все с рассказа "Фарфоровые затеи", в котором некая легенда русского фарфора Евгения Леонидовна дает интервью о своей долгой жизни ("90 лет — это не возраст, это эпоха"). Пока журналистка расспрашивает ее об ужасах войны и революции, скульпторша вспоминает, как на кухне свернули голову любимому селезню и как мама уходила от папы к скульптуру Менделевичу — все то, из чего на самом деле состояла жизнь. А закрывают первую часть воспоминания о Лидии Либединской: той самой гранд-даме отечественной литературы, которой Чуковский, по слухам, сказал свое знаменитое "в России надо жить долго". Вторая же часть начинается с Галилеи и заканчивается Иерусалимом и Храмовой горой, с подытоживающим книгу финалом "Спрессованный дух бытия бился и трепетал над главным холмом человечества".

В этом есть своя логика — почувствовать и проникнуться "спрессованным духом бытия", соединив историю и географию. Но у Рубиной нет ожидаемой точки их пересечения. Все ее горы стоят не зря и старушки живут не зря, поэтому доскональное описание их расположения в пространстве и времени должно давать надежду на общую осмысленность жизни.

"Эротика Серебряного века"

И "эротика", и "Серебряный век" — темы привлекательные. В итоге их объединения получилась книжка о том, как мы воспринимаем эротику в культуре. Оказалось, сумбурно. Если со стихами Бальмонта, "Возмездием" Алексея Толстого и рисунками Сомова примириться в качестве эротических произведений достаточно легко, то что делают рядом с ними автопортреты Зинаиды Серебряковой — понять невозможно. Или возможно единственным образом: авторы сборника записали в "эротику" всякое произведение искусства рубежа веков, в котором фигурирует голая женская грудь. Но даже если с этим определением согласиться, все равно хорошо не получается. То есть эротики сколько угодно, а Серебряного века нет вообще — и, свалив все в одну кучу, составители умудрились начисто потерять дух времени. Зато приобрели эдакую милую солдатскую грубоватость: вроде как уж если начинать говорить о сиськах, то обо всех и напрямик.

Тэри Хетчер. "Подгоревший тост и философия жизни"

Эта книга — проба пера актрисы Тэри Хетчер, звезды сериала "Отчаянные домохозяйки", где не очень удачливые женщины из глухой американской провинции сражаются за личное счастье всеми доступными методами. Историю своей героини Хетчер продолжает в книге на личном примере, рассказывая о том, как добиться хорошей жизни и "Золотого глобуса", несмотря на то что тебе сорок и у тебя нет бойфренда. Помимо пары забавных советов, например, как поддерживать обвисшую грудь изолентой, если тебе за сорок, а хочется красивого декольте (и никакого силикона, потому что "фальшивая грудь еще никого не делала привлекательней"), здесь все — сплошные рассуждения о смысле женской жизни, о диетах, о зависимости от мужчин и общественного мнения. Мол, женщина должна любить себя, заботиться о себе и не заставлять себя есть подгоревший тост, если можно сделать другой, золотистый. Вся эта философия девичника прекрасно вписывается в новую американскую программу по адаптации к неудачам, новую идею о том, что успех далеко не всегда является синонимом и обязательным условием счастья.