Труд вышел из офисов

Удаленная работа в США после пандемии перестала быть временным решением: к началу 2024 года 45% работников, чьи профессии допускают дистанционный формат, регулярно работают вне офиса, а это оказывает устойчивое влияние не только на рынок труда, но и на цены на жилье. В России, несмотря на формальное наличие правовой базы и отдельных успешных кейсов, масштаб перехода к удаленке остается ограниченным — в гибком формате занято не более 7% работников при потенциальной емкости 15–20%. Исследования НИУ ВШЭ и РАНХиГС показывают, что без четкого регулирования удаленка в России часто сопровождается переработками, снижением удовлетворенности и отсутствием компенсаций. Отсутствие инфраструктуры, гибкой налоговой политики и регулярной статистики делает дистанционную занятость в стране скорее исключением, чем частью новой нормы.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Публикация в июне 2025 года аналитической записки «What drives the rise in remote work?» Федеральной резервной системы (ФРС) США о причинах устойчивого роста удаленной занятости в стране фиксирует: дистанционная работа стала элементом макроэкономической нормальности. Автор исследования, экономист совета управляющих ФРС Мария Д. Тито на основе свежих данных SWAA (опрос о трудовых форматах и установках) оценила, как изменилась структура удаленной занятости после пандемии, какие профессии оказались наиболее адаптированы к гибридным форматам, как эти сдвиги повлияли на уровень занятости, зарплаты и даже динамику цен на жилье.

Если в начале 2020 года американские работодатели закладывали в график чуть более одного дня дистанционной работы в неделю, то к февралю 2024 года этот показатель вырос до 2,3 дня. Фактическое использование удаленного формата среди тех, у кого он технически возможен, увеличилось с 20% в феврале 2020 года до 45% в 2024 году — это около 30 млн человек примерно из 160 млн всех занятых в экономике США. Почти половина всех работников в профессиях, которые предполагают возможность удаленной работы, перешли к регулярной гибридной модели, что позволило ФРС говорить о структурном сдвиге на рынке труда.

Наибольшее распространение дистанционного труда наблюдается в профессиональных группах, где работа предполагает высокую степень формализованности и цифровой интеграции. Речь идет о программистах, аналитиках, бухгалтерах, юристах, HR-специалистах. Здесь удаленка используется на уровне 70–80% рабочего времени. В других секторах, таких как логистика, медицина, образование, офлайн-ритейл и общественное питание, доля остается существенно ниже — иногда менее 10%. При этом, по оценке автора, зафиксированные изменения не являются следствием краткосрочного давления пандемии. Напротив, даже после нормализации санитарных ограничений структура продолжала меняться в сторону устойчивого увеличения доли дистанционной работы.

Косвенным подтверждением системного характера этого сдвига стало влияние роста удаленной занятости на рынок жилья. Исследование «Housing demand and remote work» 2022 года, сделанное экономистами Федерального резервного банка Сан-Франциско, на которое опирается госпожа Тито для подтверждения своих выводов, показывает, что рост удаленной занятости мог объяснить до 12 процентных пунктов из общего 19-процентного роста реальных цен на жилье в США в 2019–2023 годах. То есть более половины ценовой динамики на рынке недвижимости в этот период так или иначе связано с изменением модели работы. Удаленка сместила предпочтения домашних хозяйств: многие стали искать жилье за пределами мегаполисов, исходя из появившейся свободы географического выбора. Речь не только о «деревне» как идиллической альтернативе офису, а о сложной трансформации спроса с прицелом на более доступную и комфортную среду проживания вне городских центров.

Соответствующая практика в России выглядит асимметричной. Несмотря на наличие правовых норм, регулирующих труд дистанционных работников, закрепленных в Трудовом кодексе с 2021 года (глава 49.1), и доступность цифровых инструментов, масштабы перехода к удаленке в России остаются ограниченными. По данным Минтруда, в 2024 году на дистанционном режиме работало около 1 млн человек. Даже если включить гибридные формы, по оценке HeadHunter, общее число удаленных сотрудников не превышает 4–5 млн человек. Это заметно меньше, чем в США в относительном выражении, и существенно ниже потенциально возможного — 15–20%, по оценкам ВШЭ и РАНХиГС. Это включает административные профессии, финансы, IT, юриспруденцию, образование и часть госуправления.

Ограниченность охвата объясняется одновременно институциональными, социокультурными и технологическими барьерами. В отличие от США, где удаленка рассматривалась как механизм адаптации экономики к внешнему шоку, в России она во многом воспринималась как временная уступка — вынужденная мера, связанная с карантинными ограничениями. После снятия формальных барьеров значительная часть работодателей вернула сотрудников в офисы, ссылаясь на необходимость контроля, корпоративной культуры и предполагаемое снижение продуктивности вне физического пространства офиса. Как следствие, за пределами IT-сектора, финансовых компаний и отдельных организаций в сфере образования практика удаленной работы осталась фрагментарной.

Отдельной проблемой остается отсутствие привязки зарплаты к месту проживания. В США многие компании практикуют так называемое географически дифференцированное ценообразование на труд: заработная плата сотрудника зависит от региона, где он живет. Это позволяет компаниям экономить, а работникам — выбирать место жизни с учетом баланса доходов и расходов. В России такой механизм практически не используется. Сотрудники, переехавшие из Москвы в регионы или за границу, чаще сохраняют прежнюю оплату труда, но такие кейсы неформализованны и сопровождаются рисками как для самих работников, так и для компаний с точки зрения налогообложения, регулирования трансграничной деятельности и соблюдения трудового законодательства.

Не менее существенным ограничением остается слабая институциональная защита прав удаленных работников. Согласно данным RLMS-HSE за 2016–2021 годы, удаленные сотрудники в России чаще работают сверхурочно, при этом менее 10% получают за это компенсацию. В условиях незащищенного статуса и отсутствия формализованного контроля рабочего времени дистанционная работа нередко приводит к росту нагрузки и выгоранию, а не к повышению удовлетворенности. Это резко контрастирует с риторикой работодателей, утверждающих, что гибкость способствует повышению мотивации и балансу между работой и личной жизнью.

Анализ, основанный на данных RLMSHSE, сделанный Ларисой Смирных, доцентом факультета экономических наук НИУ ВШЭ и представленный в статье «Working from Home and Job Satisfaction: Evidence from Russia» 2023 года, опубликованной в журнале Applied Econometrics, показывает, что удаленная работа в целом положительно влияет на удовлетворенность занятостью, особенно среди женщин и сотрудников с высшим образованием. Однако при превышении восьмичасового рабочего дня эффект становится обратным: переработки способствуют демотивации и росту недовольства работой. Эти выводы актуальны как для допандемийного периода, так и для 2020–2021 годов.

Эту картину дополняет исследование Елены Котырло, ведущего научного сотрудника РАНХиГС. В статье «Remote Work and Labor Supply in Russia: Evidence from the COVID-19 Pandemic», опубликованной в International Journal of Manpower в феврале 2024 года, она показывает, что в период пандемии у мужчин в городах-миллионниках удаленная занятость была связана с увеличением продолжительности рабочего времени. На основе микроданных фиксируется, что отсутствие четкого институционального оформления дистанционного режима приводило к перераспределению трудовой нагрузки в сторону неформальных переработок.

Российские сотрудники, имеющие опыт удаленной работы, в целом положительно оценивают такой формат, особенно если объем задач соответствует ресурсу, а уровень контроля не чрезмерен. В этом смысле наблюдается существенный разрыв между предпочтениями работников и практиками работодателей. Такой разрыв ограничивает потенциал развития удаленной занятости как устойчивой формы организации труда.

Важно подчеркнуть, что Россия сталкивается и с проблемой отсутствия надежной статистики. Тогда как в США данные об удаленной работе собираются на регулярной основе в рамках SWAA и других национальных исследований, в России отсутствует сопоставимый по масштабам и детализации мониторинг. В результате невозможно точно оценить ни долю профессий, поддающихся переходу на дистанционный формат, ни долгосрочные эффекты такого перехода на производительность, занятость или территориальную мобильность. Хотя отдельные попытки моделирования предпринимались (в частности, в рамках исследований НИУ ВШЭ и РАНХиГС), они носят ограниченный характер и не включены в системную аналитику.

Тем не менее отдельные сегменты российского рынка демонстрируют элементы устойчивой трансформации. Компании вроде «Сбера», «Яндекса», «Тинькофф», VK и ряда других продолжают использовать гибридные форматы, инвестируя в цифровые платформы контроля времени, внутренние коммуникации и управление распределенными командами. Однако такие практики по-прежнему остаются локальными и зависят от воли конкретного работодателя, а не от институциональной рамки.

Если суммировать, основной риск для России заключается в том, что страна может остаться на периферии глобального перехода к новой модели труда не по техническим причинам, а из-за отсутствия институционального дизайна и политической воли к переосмыслению трудовых отношений. В условиях, когда многие развитые экономики начинают рассматривать удаленную занятость как фактор экономической устойчивости, территориальной интеграции и повышения производительности, российская практика продолжает опираться на допандемийную логику индустриального офиса.

При наличии политической воли и системного подхода Россия могла бы использовать удаленную занятость как инструмент стимулирования занятости в малых городах, борьбы с кадровым дефицитом и повышения вовлеченности квалифицированных специалистов. Однако для этого потребуются не только правовые изменения, но и развитие инфраструктуры, поддержка цифровых сервисов и систематический мониторинг.

Евгений Видов