Во дворце Изящных искусств в Брюсселе (Palais des Beaux Arts, Brussels) проходит выставка "Закрытый сад души" (Le Jardin clos de l`Ame). На ней собрано около 200 полотен, реликвариев, полиптихов и алтарных картин, созданных или заказанных монахинями различных орденов с XIII по XVIII век в Южных Нидерландах. Выставка абсолютно беспрецедентна и касается той части духовной жизни человечества, которая до сих пор почти не исследована.
Зимой нынешнего года в Англии разразился громкий скандал, продолжающийся вплоть до сегодняшнего дня. Группа влиятельных лондонских художников, критиков и арт-дилеров подписалась под открытым письмом в Evening Standart, обвиняющем обозревателя этой газеты Брайана Сюэлла в гомофобии, женоненавистничестве и лицемерии. Дело в том, что этот самый читаемый в Англии критик написал статью о выставке женского искусства в Tate Gallery, возмутившую феминисток. Письмо послужило толчком к длительной полемике в лондонской прессе. В основном обсуждался вопрос о том, насколько правомочно рассматривать женское творчество исходя из господствующих понятий хорошего или плохого искусства, и является ли феминизм тем исключительным фактором, который определяет оценку вне зависимости от общепринятых критериев художественного качества.
Ответом на этот вопрос могла бы послужить выставка, открытая в Брюсселе. Но ни один крупный феминистский журнал не удостоил ее подробным анализом. Тем не менее "Закрытый сад души" приотворяет перед нами двери в удивительный и завораживающий мир женского бытия прошедших веков, называемый по латыни "Hortus conclusus" ("Закрытый сад").
В средневековой живописи Hortus conclusus именовалось изображение Мадонны с Младенцем в ее земной жизни. Это изображение сильно отличается от типа Мадонны небесной, где Дева Мария восседает на троне в окружении ангелов. Закрытый сад, отгороженный от внешнего мира, символизировал чистоту Девы, отрешенной от всех дольних страстей. Часто в картинах XV-XVI века Дева представала перед взором благочестивого зрителя как бы заключенной в ограду сада, что теперь кажется пленительной поэтической метафорой, а тогда имело конкретное объяснение. Монастыри являлись земным воплощением символического Hortus conclusus, и их реальные стены подобно условным оградам садиков на картинах Шонгауэра и Лохнера — немецких художников XV века, — охраняли чистоту душ и тел возлюбленных невест Христа.
Искусство, призванное украшать закрытый сад, делалось или заказывалось женщинами и было предназначено только для них. Ничто мужское не должно было проникнуть за стены святой обители. Теперь потаенные сокровища стали достоянием непосвященных масс, что, наверное, не бесспорно с точки зрения религиозной этики. Возможно, закрытый сад не следовало открывать вовсе, но вина за это падает не столько на кураторов выставки, сколько на наполеоновских солдат как главных разорителей фламандских монастырей.
Собранные в Брюсселе вещи поражают своим отличием от картин, которые обычно приходится видеть на выставках религиозного фламандского искусства. Отличие это неявно, тем более что стилистика произведений почти не разнится с общими тенденциями искусства того времени, лишь порой отставая на несколько десятков лет. Не найти в женском творчестве и потрясающей художественной новизны, которая могла бы быть сравнима с откровениями таких признанных фаллократов, как Микеланджело или Караваджо, но выбор и интерпретация сюжетов христианской иконографии у монахинь создает свой особый мир, по каким-то параметрам не совпадающий с миром мужским. Индивидуальные переживания таинственных сестер, чья личность исчезла под новыми именами, мук и страстей Христовых, таинства Непорочного Зачатия и Рождества Господня источают сладостный и неясный аромат, не очень похожий на привычный запах ладана.
При созерцании произведений из закрытого сада вспоминаются откровения Святой Бригитты Шведской, видения Святой Жанны Французской и Святой Катарины Сьенской, экстаз Святой Терезы Авильской и молитвы сестер, отождествлявших себя с Девой Марией, Марией Магдалиной, Святой Вероникой и Святой Урсулой. Любовь этих дев и женщин к Ииусу Христу, как в колыбели, так и на кресте, была гораздо более наивной и нежной, чем отношения к Господу братьев-монахов. Если в женских экстатических переживаниях и содержалась чувственность, то она сильно отличается от той, что свойственна мужчинам, часто обвинявшим монахинь в сублимации комплекса неудовлетворенности.
После того как побываешь в закрытом саду, в голову приходит простая мысль о том, что "Экстаз Святой Терезы Авильской", этот общепринятый образец чувств католички, создан Лоренцо Бернини, то есть измышлен мужчиной, а следовательно, в большей степени изображает экстаз самого гения барочной скульптуры. Ситуация эта типична: о женских монастырях и их обитателях по большей части известно из творчества мужчин — Бокаччо или Дени Дидро. Видимо, закрытый сад был воистину закрыт, коли изображенная в их произведениях жизнь вполне параллельна той, что происходила в мужских монастырях францисканцев и доминиканцев. Попытайся кто-нибудь написать сейчас роман, где женский монастырь был бы олицетворением всей духовной жизни женщин, как олицетворением духовной жизни мужчин стал монастырь в романе Умберто Эко "Имя Розы", возможно, что совсем другие ценности и проблемы, не имеющие отношения к столь простым вещам, как библиотека, эрос и Аристотель, заняли бы воображение автора.
Словом, вовсе не общепринятые вопросы художественного качества встают перед зрителем брюссельского "Закрытого сада". И здесь можно было бы понять позицию феминисток, настаивающих на необходимости особенного подхода к женскому творчеству. Но на лондонской экспозиции, вызвавшей до сих пор неутихающую полемику, действуют иные законы. Когда группа современных художниц выставляется в высшей степени светской и отнюдь не эзотеричной Tate Gallery, она тем самым участвует в общем культурном процессе. Раз так, то нейтрализовать претензии к художественному качеству одними ссылками на феминизм представляется все-таки делом заведомо безуспешным.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ