DVD с Михаилом Трофименковым

«Олимпия» (Olympia, 1938)

В релизе фильма Лени Рифеншталь о берлинской Олимпиаде-1936 можно увидеть и подготовку к Сочи-2014, и к Евро-2012. Репутация у Германии тогда в мире была чуть хуже, чем у нас. Ради ее корректировки к играм допустили несколько евреев, а величайшей документалистке всех времен и народов заказали четырехчасовой фильм. Кто заказал, кстати, тоже вопрос: то ли МОК, то ли Гитлер. Геббельс, ненавидевший Лени, делал все возможное, чтобы фильм загнобить.

Если вернуть фильм в контекст эпохи, сам черт ногу сломит. Милуется престарелый барон де Кубертен («О спорт, ты мир!») с фюрером, национальные сборные — через одну — тянутся в нацистском салюте, даже англичане что-то такое ручками изображают. Между прочим, только благодаря Рифеншталь мы обладаем этим бесценным свидетельством, что Гитлера в единой европейской семье считали вполне своим. Разного рода зверье правило тогда в большинстве стран Европы — и ничего, терпели. И видим пустяковую, но тоже бесценную деталь. Гримасу, исказившую лицо фюрера, когда «унтерменш», чернокожий Джесси Оуэнс, выиграл первую из своих четырех берлинских золотых медалей в соревновании по бегу. Что можно еще инкриминировать Рифеншталь? Упоение человеческим телом? В галлюцинаторном прологе оживает статуя Мирона «Дискобол» (десятиборец Эрвин Хубер), совершают храмовый танец полуобнаженные девы. Но такие неоклассические приемы не стоит ассоциировать только с эстетикой нацизма: им отдавали дань и Пабло Пикассо, и многие другие. Классицизм, знаете ли, был в моде. К тому же Рифеншталь как никто передала напряжение и муку, которое испытывает идеальное тело, бьющее рекорды: вздутые жилы на висках у бегунов на старте, подкашивающиеся ноги марафонцев на финише.

Поэтому вместо идеологических споров проще повторить банальные истины. Рифеншталь создала жанр спортивного фильма — не репортажа, а именно фильма, волшебным образом ритмизированного, поэтического, со своей драматургией. Сполна, на грани и за гранью нервного срыва использовала небывалые технические возможности более чем сорока операторов, снимавших из-под воды, из-под ног бегунов, с аэростатов, с рельсов, проложенных над бассейном. Эти съемки дали жизнь множеству технических новшеств, используемых до сих пор. Сумела убедить измотанных олимпийцев повторить ради нее эпизоды, плохо получившиеся при первой съемке. На такой пересъемке, кстати, тот же Оуэнс побил свой рекорд по прыжкам в длину на 8 см, но его никто, конечно, не засчитал. Полтора года монтировала фильм по 10, а то и 14 часов в сутки. Объездила с ним всю Европу и США: правда, в Америке ее обозвали «Риббентропом в юбке» за то, что она отрицала реальность «хрустальной ночи» еврейских погромов. Но, в конце концов, если перефразировать слова товарища Сталина, Гитлеры приходят и уходят, а Лени Рифеншталь остается.

«Чертова кукла» (The Devil Doll, 1936)

Тод Броунинг (1880—1962) в 16 лет стал клоуном в бродячем цирке, ассистировал Гриффиту на эпохальной «Нетерпимости» (1916), подсел на оккультизм, снял первого «Дракулу» (1931) и считается «проклятым поэтом», «Эдгаром По киноэкрана». Он симпатизировал дьяволу, млел от физических деформаций: термином «фрики» мы обязаны его запрещенным «Уродам» (1932). «Кукла» — его самый респектабельный фильм, но и в нем безумие зашкаливает. Оклеветанный банкир Поль (Лайонел Бэрримор) и ученый Марсель (Генри Уолтхолл) бегут с каторги. Марсель умеет уменьшать людей до размеров елочных игрушек. Только ради счастья человечества, а в чем тут счастье, не спрашивайте. После его смерти хромая ведьма-вдова Малита (Рафаэла Оттиано) и Поль насылают микрокиллеров на тех, кто разорил героя. Бэрримор всю дорогу шляется в платье и чепце, притворяясь старухой-кукольницей. Крохотные акробаты и танцовщицы, спрыгнув с елки, бродят под ногами телохранителей и карабкаются по складкам простыни, чтобы вонзить отравленную иглу в сердца злодеев. Хотя, честно говоря, добро в этом фильме чудовищнее любого зла.

«Случай» (Przypadek, 1981)

Лучший фильм Кшиштофа Кесьлевского: «Мост короля Людовика Святого» по-польски. «Случай» — псевдоним «чуда»; чудо — непостижимая, возможно, глумливая усмешка Бога. Витек (Богуслав Линда) на последнем дыхании бежит за поездом «Лодзь--Варшава». Догонит: встретит Вернера (Тадеуш Ломницкий), иезуита-марксиста, прошедшего сталинские пытки, сделает комсомольскую карьеру, невольно предаст подругу-подпольщицу и так и не улетит в вожделенный Париж — «Солидарность» помешает. Не догонит и набьет морду менту: в каталажке познакомится с диссидентом, уйдет в подполье, невольно предаст друзей и так и не улетит в вожделенный Париж — гэбуха не пустит. Плюнет и не станет догонять: доучится на доктора, женится, нарожает детей, никого не предаст и никого не спасет, улетит в вожделенный Париж на научный конгресс — самолет взорвется в воздухе. Мораль: что совой об пень, что пнем по сове, один черт. Божий промысел у Кесьлевского напоминает лотерею. Даже когда он переносит на экран десять заповедей, никакой морали из них не извлечь: витиевато мыслил режиссер. В общем, беги, Витек, беги!

«Великий гражданин» (1938)

Важнейшее изо всех искусств — телевидение: это понял еще товарищ Сталин. Фильм Фридриха Эрмлера в марте 1938 года увидели самые первые зрители советского ТВ. В марте — не случайно. Только что расстреляли Николая Бухарина и других жертв «третьего московского процесса», а Эрмлер как раз изощренно объяснял, как старые большевики превратились в бешеных псов контрреволюции и шпионажа. Прототип Петра Шахова (Николай Боголюбов), секретаря обкома, рубахи-парня, стойкого сталинца, убитого врагами,— Сергей Киров. Совершенно отрешиться от контекста фильма еще невозможно, но если попробовать, понимаешь, что это своего рода шедевр. Кабинетный триллер: герои нервно меряют шагами комнаты, ждут телефонных звонков, многозначительно переглядываются, а напряжение все копится и копится, пока не разрядится финальным, закадровым выстрелом, истерическим воплем Нади (Зоя Федорова): «Шахова убили!» Впрочем, Эрмлер был виртуозом: снял же он Сталинградскую битву в «Великом переломе» (1946), тоже не выходя из штабных блиндажей, а зрителям кажется, что на экране грохочут танки и самолеты.

«39 ступеней» (The Thirty-Nine Steps, 1935)

Шедевр Альфреда Хичкока, снятый за четыре года до его отъезда из родной Англии в Голливуд, формула стиля, которую он будет варьировать во многих триллерах. В квартире Ричарда (Роберт Донат) какие-то враги народа закололи женщину. Он бежит от полиции и пытается разоблачить злодеев: это объясняют католическим комплексом Хичкока, потребностью избыть вину «черного двойника», который есть у каждого. Католицизм удачно соседствует с садомазохизмом: в легендарной сцене Ричард и Аннабелла (Люси Манхейм), ставшая его спутницей по воле обстоятельств, проводят ночь, пристегнутые друг к другу наручниками. Фейерверк визуальных находок. Дорогого стоит хотя бы сцена, где Ричард говорит благообразному профессору Джордану (Годфри Тирл), что у вожака шпионской сети нет мизинца на левой руке. А тот демонстрирует четырехпалую десницу: «А может, на правой?» Что же такое «39 ступеней», знал лишь мистер Мэмори (Уайли Уотсон), являвший в кабаре чудеса мнемотехники, но ему всадили пулю в живот до того, как он успел объяснить Ричарду смысл фильма.