Книги с Анной Наринской
Брет Истон Эллис. «Лунный парк»
Брет Истон Эллис выглядит оживленным и вполне здоровым. Улыбаясь и жестикулируя, он объясняет журналисту «Би-Би-Си», что книга «Лунный парк» — это такое пятьсотстраничное «до свидания» Брету Истону Эллису времен «Меньше, чем ноль», и «Американского психопата», и «Гламорамы». Что он устал критиковать современное общество и указывать на то, что лживо само устройство жизни. Что он повзрослел и изменился.
Это телеинтервью снято в Лондоне два года назад во время промо-тура «Лунного парка». И, надо сказать, в слова писателя про то, что он изменился, приходится верить. Потому что в начале «Лунного парка» Эллис рассказывает о том, как совершал подобное путешествие, рекламируя «Гламораму», и уверяет, что тогда он все время был настолько обдолбанным, что во время чтений к нему приставляли специально обученного человека, который должен был щелкать пальцами перед его лицом в тот момент, когда он вырубался.
Если тот — прошлый — Эллис, описывающий свою жизнь как «Наркотики. Вечеринки по пятьдесят тысяч баксов. Наркотики. Девушки, которые хотят в Италию, Париж, Лондон. Сен-Бартс. Наркотики. Гардероб от „Прада”. Новый „Порше”. Наркотики» как нельзя лучше подходил к своей глянцевой, жестокой, порнографичной прозе прошлых романов, то, значит, заснятый «Би-Би-Си» рассудительный живчик должен соответствовать «Лунному парку».
И соответствует — потому что именно такой миленький улыбчивый парень как раз и должен писать «ужастики». А «Лунный парк» — «ужастик» и есть. С приветами и поклонами как Стивену Кингу лично, так и сделанным по его книжкам кинофильмам, включая знаменитое «Сияние». Экранизация эллисовского «Лунного парка», кстати, должна выйти на экраны в 2009 году.
В качестве главного героя для «Лунного парка» автор воспользовался самим собой — Бретом Истоном Эллисом. Начало книги представляет собой почти документальное жизнеописание автора, написанное в его фирменной «списочной» стилистике: «слаксы „Пол Смит”, серый джемпер „Гуччи”. Мокасины „Прада”, две посудомоечные машины, две плиты с бесшумными вентиляторами, окно во всю стену, выходящее на бассейн олимпийских размеров и на джакузи». Дальше автор приступает к полтергейсту, экзорцизму, расчлененке и раздвоению личности.
Списками дорогих и часто знаковых предметов Эллис в новой книге добивается того же, что и в старых: создает «вещный» портрет героя и указывает на то, что вот, все это у героя есть, а счастья нет. Что вещами, даже дорогими, души не заменишь. Что все эти брэнды, лейблы и прочие символы богатства и признания — фальшивые маяки, и мы, прокладывая наш жизненный маршрут, не должны на них ориентироваться.
В «Лунном парке» и полчища названных по имени вещей, и ужасы, которым нет имени,— материал, на котором писатель выясняет отношения с умершим отцом. Реальный отец писателя, владелец преуспевающей девелоперской компании Роберт Эллис, умер через год после того, как его сын выпустил «Американского психопата» — скандальный роман о преуспевающем представителе верхушки среднего класса, в свободное от работы время занимающегося убийствами. Тогда автор романа признавал, что прототипом героя отчасти послужил его отец. Теперь же, когда пришло время собирать камни, Брет Истон Эллис признается, что хоть приятным его отец не был, но был, как он сейчас понимает, ужасно одиноким. И что таким же одиноким теперь ощущает себя он сам. И еще он понял, что таким же противным, как некогда его отец — ему, он мог бы сейчас казаться своему гипотетическому сыну.
Химеры этих отношений, предваренные эпиграфом из слов принца датского, которого, как известно, преследовал призрак покойного отца, и воплощаются в демонов, захвативших образцово-показательный дом господина Эллиса и его выдуманной семьи. По ходу дела автор вполне остроумно проходится по нравам американской сабурбии. Все это, как обычно у мистера Эллиса, довольно метко и даже, несмотря на затасканность темы, как-то не банально. Но, несмотря на присутствие потусторонних сил, энергичное самобичевание и привычное перечисление дорогостоящих марок одежды, машин и бытовой техники, в «Лунном парке» нет ни правдивости «Меньше, чем ноль», ни заряда «Американского психопата». Сплошные сантименты и ужасы. Ужасы, притом, не страшные.
Людмила Петрушевская. «Московский хор»
Людмила Петрушевская прославилась отнюдь не пьесами, да и писала для театра мало, однако ее драматургии «повезло» не меньше, а в чем-то и больше, чем ее прозе. Прежде всего — знаменитому «Московскому хору», который сначала гремел в МХАТе в постановке Олега Ефремова, а в 2002 году был поставлен Львом Додиным в МДТ Санкт-Петербурга и получил все театральные премии, от «Золотой маски» начиная. В 2003 году Петрушевская получила приз за лучшую пьесу фестиваля «Новая драма» уже за совсем другой текст, «Бифем». Между этими двумя пьесами — огромная разница, и не только временная (в 20 лет). «Хор» — история большой семьи в 1956—57 годы прошлого века, которая пытается вновь сжиться после всех гонений и репрессий; «Бифем» — диалог двухголового существа, матери и дочери, слившихся в результате не очень удачной операции по пересадке органов. Все пьесы Петрушевской — женские истории о том, как мать любит, и как сестры ссорятся, и как муж из дома уходит, и как страшно жить, но здесь видно, какие они при этом разные: где-то жизненные, а где-то абсурдистские и даже чернушные. И хотя эти пьесы отдельной книгой публикуются впервые, и это здорово, в этом небольшом сборнике не собрано достаточно текстов, чтобы понять главное: как случилось, что после «Московского хора» в 80-е, после драматургического молчания в 90-е, в 2000-е Петрушевская стала писать про певцов-транссексуалов и двухголовых женщин. То есть где для нее, мостиком соединившей классическую драму с современной, закончился театр и началась «новая драма», и неужели не могла не начаться.
«Вне закона»
Сборник, придуманный и составленный автором сценария хичкоковских «Птиц» Эдом Макбейном: десять новелл на свободную тему от десяти ведущих американских беллетристов, чьи имена хорошо известны прежде всего не критикам, а читателям остросюжетных романов в мягкой обложке.
Кое-что пришлось притянуть за уши, например того же Стивена Кинга, которого не печатать, конечно, нельзя — потому как знаменитость первого ряда. Хотя в его «Вещах, которые остались после них» нет ни грамма обещанного детективного сюжета. (А в предисловии составитель обещает, что все новеллы имеют «хотя бы отдаленное отношение к раскрытию преступлений».) Там рассказывается о служащем из Всемирного торгового центра, который прогулял работу 11 сентября, и теперь у него на руках оказываются вещи погибших сослуживцев.
Но в большинстве новеллы сборника — чистая классика триллера и детектива с целым ворохом ярких сюжетов и персонажей. Герой «Просто ненависти» Эда Макбейна — араб, который мстит за измену жены, подстраивая месть под арабско-еврейский конфликт. «Вольный анархист» детектив Арчибальд Беззаконец перечисляет доходы от крупных расследований в благотворительные фонды (персонаж Уолтера Мосли). Живописец Рэнсом уничтожает лица живых красавиц, которых он пишет («Женщины Рэнсома» Джона Фарриса). Незаметный полицейский, взявшийся за самостоятельное расследование преступлений (Джеффри Дивер, «Навсегда»). Герои, не умирающие до тех пор, пока существует беллетристика, дела у которой, как показывает сборник, обстоят очень и очень даже ничего.
«Как создавался Робинзон»
Сборник фельетонов и рассказов Ильфа и Петрова 1929—1935 годов в полном авторском виде публикуется, по уверениям издателей, впервые после подсокращенного издания 1957 года. Тем не менее тексты эти мы, конечно, знаем — они издавались по отдельности и в практически полном виде бродят по интернету. Их ценность почти сугубо внутриписательская: здесь со смелостью и смехом рассказано о том, как писатели делят государственные пайки, выясняют отношения и пишут на заказ производственные романы, которые почему-то никто не хочет читать. После первых ста страниц фельетонов на тему литературной жизни начинается часть про искусство вообще: чем живет современное кино, как из ремарок «входит», «уходит», «смеется», «расстреливается» можно состряпать любую современную пьесу, и как говорящая собачка умела петь буржуазные немецкие песенки, но не могла заучить идеологически выдержанный текст на 16 страниц. Ближе к концу становится совсем невесело: например, про заводы, которые только делают вид, что работают, или художника, которому никто не помог довезти до роддома рожающую жену. Да и в общем весело не слишком: в отличие от литературы, публицистика имеет неприятное свойство устаревать.