Возрожденный рисовать
Рекомендует Сергей Ъ-Ходнев
Затея, на первый взгляд, парадоксальная. Музей Гуггенхайма в Бильбао — это все-таки не аристократичный нью-йоркский музей империи Фонда Соломона Р. Гуггенхайма и уж тем более не лас-вегасский «Гуггенхайм-Эрмитаж». Пять лет назад этот музей возводили с самыми благородными целями, сводящимися главным образом к тому, чтобы содействовать превращению Бильбао из захудалой столицы Страны Басков в процветающий и посещаемый современный мегаполис. Отсюда, понятное дело, нашумевшая архитектура самого музея (дело сознательно поручили заслуженному хулигану Фрэнку Гери), который всем своим видом красноречиво утверждает, что туристы даже и в этих краях могут встретиться с современным искусством передовых интернациональных стандартов: проверено, гарантия.
Между тем, выставляют здесь сейчас Альбрехта Дюрера — ренессансного мастера. Его гравюры при желании, конечно, можно каким-нибудь хитрым кураторским способом представить в сопоставлении с чем-то более актуальным, но это, во-первых, не так-то просто, а во-вторых — этого никто даже не пытается делать. И то сказать: офорты и ксилографии старого мастера из коллекции франкфуртского Института Штеделя и сами по себе прекрасны. Дома, в Германии, их, кстати, постоянно не экспонируют: графика боится солнечного света и нуждается в особых условиях хранения. А вот иногда совершить путешествие с выставкой — почему бы и нет? Тем более в щедро субсидируемый гуггенхаймовский музей.
Хотя не так уж все и просто. Да, безусловно, так получилось, что именно Дюрер оказался в общественном сознании единственным художником, чье имя почти автоматически возникает в памяти при словах «гравюра XVI века». Хотя и в Германии своего времени Дюрер, безусловно, не был единственным крупным мастером гравюры, и даже то, был ли он самым известным,— вопрос не совсем очевидный; а что уж говорить, скажем, про Италию, Францию или Нидерланды. Уникальная репутация Дюрера-графика сложилась очень давно, так давно, что вообще-то очень многие репутации ренессансных художников с тех пор значительным образом пересматривались. Дюрер остался на прежнем месте, и покидать его не собирается. Сомневаетесь — попробуйте вспомнить, сколько раз вы видели его «Всадников Апокалипсиса» в качестве практически неизбежной иллюстрации к текстам про конец света.
Все так: именно его иллюстрации к «Откровению» (а не циклы, посвященные евангельской истории, страстям Христовым или жизни Богоматери) волей судеб стали чуть ли не каноническими. Эти сюжеты, сами понимаете, далеки от жизнелюбия, которое якобы должно в произведениях эпохи Возрождения присутствовать (и уж тем более в искусстве гениев). Но здесь есть то обстоятельство, что и сам Дюрер на поверку в стереотипы не укладывается, и Возрождение в Германии было уж очень странное. Жизнелюбие жизнелюбием, но все-таки главным свершением этой эпохи, как ни крути, были не светские увеселения и не расцвет гуманизма, а Реформация — вместе со всем, что за ней последовало. И даже в искусстве времен Тинторетто и Веронезе немцы то и дело оказываются «ретроградами»: слишком много мистицизма, слишком много Средневековья.
Дюрер, пожалуй, за «родное» Возрождение может представительствовать наиболее удачно. Гуманист, безусловный знаток достижений современных ему итальянцев, вовсе не ставивший себе задач как-то от них отличаться,— и все равно, какие бы сюжеты он ни избирал, сколько бы ни изображал обнаженную натуру, каким бы роскошным рисовальщиком ни представлялся, выходило не так, как по ту сторону Альп. Он рисовал более сосредоточенно, более одухотворенно — и в то же время куда более «научно», соединяя некоторую религиозно-психологическую неприкаянность с сухой логикой цифр и пропорций. И действительно, трудно найти такую среду, где все это чувствовалось бы более остро, чем в музее современного искусства.
Бильбао, Guggenheim Bilbao / по 9 сентября