Антология перфекциониста

Philippe Herreweghe by himself: Retrospective

Французская компания Harmonia Mundi, едва ли не самый известный и преуспевающий из сегодняшних независимых лейблов, в последнее время ринулась осваивать новые для себя жанры. Выпустила, в частности, уже несколько интереснейших DVD, а также вот уже второй раз обращается к жанру «портрет дирижера».

На сей раз портретируемым оказался бельгийский маэстро Филипп Херревеге, обладатель одной из самых завидных артистических репутаций среди европейских дирижеров-аутентистов. Репутация эта не в последней мере сложилась и приобрела всемирный характер именно благодаря его записям, так что звукозаписывающей компании и самой тут найдется чем гордиться. В первую очередь его знают и уважают как специалиста по Баху (и многие его баховские записи трудно не признать эталонными); во вторую — как ценителя, знатока и тонкого интерпретатора духовной музыки вообще. Причем не только «старинной», если понимать по этим словом музыку ренессанса и барокко,— достаточно вспомнить, например, его трактовки Моцарта, Бетховена, Мендельсона.

Повод для того, чтобы выпустить эту блистательно оформленную компиляцию (дополненную DVD с документальным фильмом о дирижере), препростой — Херревеге исполнилось 60 лет. Что само по себе — как концепция — немножко отдает дежурностью, особенно когда смотришь фильм. Поначалу там различные люди, близкие музыканту в артистическом мире, на разные лады произносят заунывно-прочувствованные речи, звучащие так, будто с маэстро, не дай бог, случилось что-то печальное (в этом смысле видеоприложение несколько проигрывает аналогичному «бонусу» в таком же наборе от Harmonia Mundi, посвященному другому дирижеру, Рене Якобсу,— там фильм чуть более живой, непосредственный и информативный).

И все же это на редкость приятный релиз. Приятный, во-первых, невероятно качественным и придирчивым отбором фрагментов записей разных лет (с 1981-го по 2006-й), представленных на двух CD. Херревеге, конечно, всегда перфекционист из перфекционистов — вне зависимости от того, дирижирует ли он небольшим барочным оркестром, хором а капелла или оркестром, приближенным к нормам времен Брукнера, Форе или Малера. Или даже исполняет что-то более современное: с его обычно подразумеваемым реноме «старинщика» это не очень вяжется, но за музыку ХХ века он берется с той же охотой и с той же дотошностью при этом; в теперешней «хрестоматии» есть, например, кусочки «Лунного Пьеро» Шенберга и «Берлинского реквиема» Курта Вайля. Но здесь собраны совсем уж сливки, одно наслаждение за другим. Потусторонне-прекрасные, но по-земному вкусные деревянные духовые в баховских номерах; прозрачная, текучая, изысканная фактура хорового звука в духовных песнопениях Шейна и Шютца; сияюще-яркий, но интеллигентнейший и точный оркестр в симфонической музыке романтиков; одухотворенное до экстатичности, светлое, но строгое и чистое прочтение песен Малера и «Реквиема» Форе. Даже тем, у кого дискография Филиппа Херревеге и так в собственной коллекции хорошо представлена, это ослепительное best of вряд ли покажется совсем уж лишним.

Wagner. «Parsifal»

Опера (вернее, «торжественная сценическая мистерия») «Парсифаль», последнее произведение Вагнера и одна из самых величественных его работ, ставится не то чтобы часто. Не всякий театр, не всякая труппа и не всякий режиссер будут достаточно истовы, чтобы в полную силу «вытянуть» огромную и действительно обрядово-мистериальную музыкальную драму. Театр La Fenice на первый взгляд не очень представляется в качестве вагнеровского святилища, но это только на первый взгляд: в конце концов, умер Вагнер в Венеции, этим впору гордиться, в том числе и проявляя эту гордость таким решительным образом.

Постановка, предъявленная в этой записи, плакатными именами не богата, но это качественное, адекватное и крайне уверенное исполнение. Умный и воодушевленный контроль дирижера Габора Этвоша позволяет с выгодой показать себя каждому из международной команды певцов. Нетривиально решенная и ярко спетая Кундри в исполнении Дорис Зоффель, обаятельно и мощно трактованный Матиасом Хелле Гурнеманц, немного однобокий и чуть слабоватый, но в целом справляющийся на твердую «четверку» Парсифаль Рихарда Декера — все эти работы в пользу записи свидетельствуют довольно однозначно.

Сценографы в «Парсифале» ведут себя сдержанно, сообразно архаично-ритуальному духу произведения. Сценография скупа, жесты красноречивы, но условны, костюмы в основном представляют собой рубища-балахоны. «Отвязываются» они только в сцене соблазняющих Парсифаля «девушек-цветов», где на сцене появляется обнаженная толпа миманса, в лицах изображающая сад земных наслаждений. Центральный образ оперы, святой Грааль, показан неожиданно, но и вправду впечатляюще: из многочисленных футляров старый король Амфортас извлекает в конце концов простой стеклянный стаканчик.

Naumann. «Betulia liberate»

Работавший в Саксонии композитор Иоганн Готлиб Науманн (1741—1801) — не самая известная фигура в музыке раннего классицизма; однако компания CPO, планомерно извлекающая из забвения малоизвестные произведения и малоизвестных авторов, работавших в немецком культурном ареале XVIII века, и на сей раз делает это с оправданным достоинством.

Во-первых, Науманн сам по себе в свое время был композитором безусловно уважаемым — он занимал пост придворного капельмейстера в Дрездене, который вплоть до начала XIX века для любого европейского композитора представлялся местом весьма и весьма желанным. Во-вторых, тут и произведение примечательно: оратория «Освобожденная Ветилуя» (название этого города звучит по-разному в латинской и греческой версиях Библии, поэтому-то греческую «Ветилую» в западном мире зовут «Бетулией»), где на музыку положено знаменитое либретто Пьетро Метастазио, к которому обращался, в частности, и юный Моцарт.

В оратории повествуется о победе иудейской красавицы Юдифи над ассирийским генералом Олоферном. Но этот сюжет, который барочным композиторам (тому же Вивальди, к примеру) нравилось представлять во всех кровожадных подробностях, либретто Метастазио трактован в духе Просвещения. Смерть Олоферна происходит где-то за сценой, а главным моментом становится длиннющая нравоучительная беседа о возможностях богопознания и естественной религии между правителем Ветилуи Осией и ассирийским перебежчиком Ахиором. Науманн все это сохранил, отчего его оратория носит более созерцательный, нежели драматический характер. Именно такой эту музыку и показывают дирижер Герман Макс и солисты-певцы — элегантной, грациозной, гладкой, просветленной, но далекой от какой бы то ни было театральности в привычном смысле.

Судьба оратории оказалась на свой лад достаточно величавой. Ее исполнили при дрезденском дворе впервые уже после смерти композитора, в 1805 году, в то время, когда Саксонии угрожали наполеоновские войска. Как ни старомодна была такая ассоциация и такая музыка, но, видимо, образ несчастного библейского города, молящего о спасении от безжалостного завоевателя, пришелся, так сказать, ко двору.