На Садовом кольце рядом с рекой Яузой стоит довольно симпатичный желтоватый дом с колоннами, лепниной и прочими приметами счастливой барской жизни давно ушедших лет (улица Земляной вал, 53). Сейчас здесь располагается Московский научно-практический центр спортивной медицины, а в прошлом это одна из шикарнейших московских усадеб. Но особенно примечательна личность хозяина усадьбы — первого фотографа-москвоведа.
Историк и искусствовед В. А. Никольский восхищался: "Одна из жемчужин московского зодчества XIX века — дом и сад... созданные Жилярди. Это городская усадьба, новый тип другой такой же усадьбы Москвы — Румянцевского музея, это вторая итальянская вилла, каким-то волшебством перенесенная на берега грязной и узкой Яузы. Густо разрослись деревья сада, разбитого по плану того же Жилярди, и за ними прячутся чарующие архитектурные замыслы. Самый дом выходит фасадом на Садовую и не поражает с первого взгляда. Его близость к зданию Опекунского совета того же мастера была уже отмечена в литературе, но дом несравненно музыкальнее, скульптурнее. Единая, по существу, архитектурная концепция в одном случае торжественна, официальна, строга, в другом — нарядна, гостеприимна, интимна. Но совершенно исключителен по замыслу пологий спуск из второго этажа дома в сад, обставленный по бокам вазами с цветами и завершающийся двумя львами. Этот боковой фасад дома задуман и обработан как самостоятельное архитектурное сооружение, и по общим формам в нем нетрудно угадать мастера знаменитого Конного двора в подмосковных Кузьминках. В рамке из пиний и кипарисов, на фоне лиловеющего южного неба, среди цветов магнолий и роз, а не в окружении московской зелени хотелось бы видеть этот чудесный уголок Италии, по счастью устоявший без искажений в столь роковых для многих памятников "реставрациях".
Замечателен на склонах парка и ансамбль из Чайного павильона и двух круглых беседок, дышащих какой-то одухотворенностью, античною радостью бытия. Если про античные статуи говорят нередко, что их мрамор живет, то здесь дышит и поет прозаический кирпич под забеленною штукатуркой; здесь зодчество становится скульптурой, не знающей парадных, фасадных и непарадных частей: павильон и беседки, как статуи, равно красивы со всех сторон, а общую концепцию бокового паркового входа в большой дом можно сравнивать с каким-нибудь барельефом. В орнаментальных декорациях, в узорах решеток — всюду встречаются характерные для Жилярди любимые им лебеди и лиры, в извивах которых повторяются те же линии лебединой шеи. И самое зодчество Жилярди — лебединая песнь стиля империи, последнее его слово, высочайшее достижение".
Принадлежал же тот "чудесный уголок", эта "жемчужина", "высочайшее достижение" и "лебединая песнь" Николаю Александровичу Найденову, одному из самых интересных и, безусловно, самому богатому московскому краеведу.
Кстати, читается его фамилия так же, как пишется,— не через "е", а через "е".
Найденов был человек необычный. Богатый промышленник, общественный деятель и человек редкостной энергии, он поспевал всюду. Казалось, что в одно и то же время господин Найденов распекает своих служащих на фабрике, дает распоряжения по поводу садовой скульптуры у себя в усадьбе и выступает перед гласными в городской думе. Собственно говоря, в историю России он вошел именно как общественник. Сам будучи думским депутатом, он призвал своих коллег по выборному органу создать фундаментальное и компетентное описание Москвы. И оставив прочим членам созданной на этот счет комиссии право сидеть в пыльных архивах и копаться в старых фолиантах, сам для себя Найденов выдумал занятие поинтереснее — фотофиксацию.
Этот почтенный человек лично вооружился фотоаппаратом и бродил по городу. Залезал на чердаки и крыши — ракурсы искал. В первую очередь фиксировал, конечно, храмы. Но со временем взялся и за гражданские сооружения.
Всего Найденов выпустил (за свой, конечно, счет) 14 роскошнейших альбомов, в которых поместилось 680 снимков. И сегодня это основной источник наших знаний о том, как выглядел город Москва столетие тому назад.
Удивительно, однако же при всем при этом просвещенном меценатстве дома, в усадьбе на Яузе, Найденов был деспот. В частности, его племянник писатель А. М. Ремизов сетовал, что они с матерью жили у дядюшки в бывшей красильне. То есть в неуютном флигелечке, который барин предоставил своей сестре Марии Александровне с детьми, после того как она разошлась со своим мужем. По найденовским понятиям, она тем самым опозорила семью. Так что в главный дом преступницу не поселили, приданое (а бывший муж вернул его) пустили в оборот и племянники (а среди них — А. Ремизов) росли среди прислуги.
К родственникам барин относился словно к крепостным. К примеру, захотелось ему, чтобы один из братьев Ремизовых поступил в Александровское коммерческое училище — ни с кем даже советоваться не пожелал. "Определил" — и все тут. А чтобы "не оставлять его одного", перевел в Коммерческое и Алексея. Хотя тот уже несколько лет учился (притом весьма успешно и охотно) в Четвертой городской гимназии.
Конечно, дети не любили дядюшку. И старались избегать его компании. "Вечерние хождения к Найденовым были для нас как тяжелая повинность,— вспоминал Алексей Ремизов,— до ужина мы толклись наверху, не показываясь в зал к гостям, или слонялись в библиотеке — все книги были под замком и ничего нельзя было трогать; а за ужином нас, детей, сажали не в столовой вместе со всеми, а отдельно под лестницей в проходной комнате с тремя выходами: в столовую, в залу и в парадную прихожую, всю заставленную цветами; у Найденовых культ цветов, своя оранжерея. Сидеть на тычке было не очень-то приятно, хотя бы лицом к цветам".
Ослушаться же Николая Александровича, не явиться — никому и в голову не приходила такая дерзкая мысль. Даже подумать было страшно, как отреагирует на это хозяин-самодур. Конечно, по большому счету он своим бедным родственникам навредить не мог — хотя бы потому, что пострадала бы его общественная репутация. Зато по мелочам подпортить крови было в его силах.
Несмотря на строгость барина, в найденовской усадьбе постоянно находилось множество колоритных обитателей — как в то время говорили, приживалов. Хотя бы уже упомянутая мать Алеши Ремизова Мария Александровна Найденова. Окончив то же Петропавловское лютеранское училище, что и Николай Александрович, она, проникнувшись прогрессивными идеями, сошлась с нигилистами, будучи девушкою романтичной, пережила несколько сердечных увлечений, вышла замуж, разошлась и успокоилась с детьми в найденовской красильне.
Был примечателен брат Николая Александровича по кличке Англичанин. Он и впрямь жил в Англии, однако же недолго — всего несколько лет. Зато, как это, к сожалению, подчас случается у москвичей, вернулся убежденным англоманом, презирающим все русское.
""Англичанина" никто не любил,— писал Ремизов.— Голоса он не подымет, но никогда и не услышишь от него человеческого слова. К "англичанину" не замедля прибавилось: "скусный" (скушный) и "змея". Всю жизнь прожил он одиноко на Земляном валу в белом найденовском доме в семье своего знаменитого брата "Самодура" (так Ремизов звал барина.— А. М.), гремевшего на всю биржевую Москву. Ни малейшего сходства с Найденовыми, сам по себе, подлинно "англичанин"... Европеец Берн Джонс, тонкий профиль и тень печали безо всякого намека на Азию... И дома в обиходе не филипповские и чуевские пирожные изобретения и не от француза Трамблэ, а сухое английское от Бертельса. А в его библиотеке — не русские, а английских и немецких имен стена".
Его любимым и единственным, пожалуй, развлечением были воскресные прогулки в Петровско-Разумовское. Там он молча и с достоинством пил английский чай с лимоном и через пару часов, как обычно, довольный собою, возвращался домой.
Но самым трогательным персонажем была бабушка Ладыгина — совсем дальняя родственница, жившая хотя и в главном доме, но зато в подвале. И перед своими подвальными окнами бабушка (а чаще ее называли "бабинькой") развела чудеснейший цветник, хотя и небольшой, зато очаровательный, с душой посаженный — в смысле своей красоты и совершенства он мало уступал известному найденовскому саду.
Николай Александрович Найденов скончался в 1905 году от грудной жабы. До революции усадьбою владели его родственники, и она поддерживалась в порядке превосходном. В частности, "Путеводитель по Москве" 1917 года описывал ее как настоящую московскую жемчужину: "Дом Найденовых (Земляной вал, N53, трамв. Б) выстроен в начале XIX в. в духе итальянских вилл знаменитым Д. Жилярди для кн. Гагариных. Высокий фронтон его величествен и изящен. Изысканную пышность фасаду придают пилястры, являющиеся как бы фоном для гладких стройных колонн. Великолепный фриз, необыкновенно тонко обработанный, тянется над окнами, которые, к сожалению, не сохранили первоначального вида. Лучше всего смотреть на фасад дома с пригорка Грузинского переулка. Перед домом палисадник, за ним ряд лип, посаженных значительно позднее, но подстриженных с той манерной изысканностью, которая живо напоминает былое увлечение Версалем. Все надворные службы строго выдержаны в стиле самого дома".
Как ни странно, еще в конце 50-х усадьба сохраняла дореволюционное очарование. К примеру, Петр Сытин в книге "Из истории Московских улиц" писал о ней: "От дома и террасы перед ним спускаются в сад, к реке Яузе, лестница и пандус. В саду — прекрасный павильон, грот, две круглые беседки, чайный домик, полуротонда с живописной отделкой. Как лестница на террасу, так и садовые постройки разработаны с изумительным вкусом и поражают изяществом своих пропорций. Прекрасно вписанные в вековую зелень парка, они составляют с ним единую художественную композицию. Очень красива усадьба и со стороны улицы. Высокий цокольный полуэтаж, как пьедестал, торжественно поднимает ее основной, изысканно отделанный дом на вершине холма. В таком виде усадьба дошла до нашего времени. Сейчас в ней находится санаторий "Высокие горы"".
Больше того, еще в 80-е усадьба поражала красотою: "Острый контраст, который вносит в художественный образ здания южный фасад, выходящий в парк, неожиданно меняет наше первое представление об этом ансамбле... Несколько холодное официально здание с этой стороны оказывается приветливо-интимным. К южному фасаду, решенному в формах, значительно опередивших свое время, примыкает каменная веранда. К ней ведет широкий пандус, приглашающий в красивейший парк с чайным домиком, беседками-ротондами гротом и скульптурами, заставляющими забыть о зоне стремительного движения городского транспорта, находящейся в двух шагах отсюда. Этот памятник ландшафтной архитектуры открывает неповторимую панораму Заяузья с живописно расположенным на высоком берегу Яузы ансамблем Андроникова монастыря..." (Юрий Александров, "Москва. Диалог путеводителей").
Увы, сегодня парк выглядит несколько потрепанным и, строго говоря, совсем не барским. Это, однако же, почти не уменьшает его трогательного очарования. Тем более что рядом жуткое Садовое кольцо.