фестиваль
Во французском Экс-ан-Провансе завершился традиционный оперный фестиваль, одним из главных событий которого стало возобновление «Орфея», знаменитой постановки американского хореографа и режиссера Триши Браун. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Американцы довольно редко появляются среди героев фестиваля в Экс-ан-Провансе: европейский патриотизм французов дает о себе знать. Зато в публике американское присутствие очень заметно. Богатые заокеанские меломаны составляют значительную часть зрителей фестиваля, и уже несколько лет существует особый Клуб американских друзей Экса, вносящий солидную лепту в бюджет оперного феста. Впрочем, приглашение американки Триши Браун не столько комплимент американцам, сколько проявление собственной гордости: «Орфей» Монтеверди в постановке Триши Браун (совместная продукция с брюссельским театром «Ла Моннэ») был одним из первых успешных проектов бывшего директора фестиваля в Эксе Стефана Лисснера. Спустя девять лет после премьеры постановку решили возобновить к отмечаемому в этом году 400-летию оперного жанра. Отсчет его истории, как известно, принято вести именно от состоявшейся в итальянской Мантуе в 1607-м премьеры «Орфея» Монтеверди.
Считается, что именно благодаря Монтеверди музыка наконец-то крепко «подружилась» с театром. Станут ли в будущем отмечать юбилей того момента, когда с оперой подружился и современный танец, сказать трудно: все-таки нет конкретной даты. Но то, что своим «Орфеем» американка Триша Браун внесла значительный вклад в возникновение этой дружбы, сомнений ни у кого нет. Танцоры из труппы Триши Браун, одетые в напоминающие восточные наряды свободные светлые костюмы, активно присутствуют на сцене вместе с солистами, и язык их тел каким-то магическим образом сливается с голосами певцов.
Вообще говоря, трудно было представить себе человека, более далекого от классической оперной гармонии, чем госпожа Браун. Еще в 1970-е годы она стала лидером американского танцевального постмодерна, и объектом ее деконструктивистских опытов была как раз не классика, а модернистский танец. Она осваивала театром нетрадиционные городские пространства. Тело человека волновало ее как структура, а названия спектаклей многим напоминали темы научных диссертаций. Если бы еще лет пятнадцать тому назад кто-нибудь предположил, что госпожа Браун станет ставить барочные оперы, его сочли бы фантазером.
Впрочем, смелые танцевальные эксперименты американки отличались еще и ее умением привнести на сцену поэтические иллюзии и красоту строгой геометрии. Эти счастливые свойства способствовали и успеху «Орфея». Спокойная и правильная геометрия спектакля задана с самого начала, когда уже на увертюре аванзанавес зажигается большим кругом. В нем, как в огромном аквариуме-барабане, возникает точно плывущая в невесомости женская фигура. На почти не видных зрительскому глазу качелях красавица Эвридика (Раби Хугес) то стрелой прорезает пространство, то «бултыхается» в голубоватом воздухе, то свободно парит античной олимпийской богиней.
Затем круг сменяется прямыми линиями — на почти пустой и светлой сцене танцоры Триши Браун заменяют буколических пастухов и пастушек. В их сосредоточенных повторяющихся движениях не сразу чувствуешь приятную размеренность земного бытия — и Орфей (Эд Леон) не сразу ее ощущает. Хореография госпожи Браун обманчиво проста и бесстрастна. Но вот когда беспросветно черный загробный мир буквально выдвигается отдельной декорацией из правой кулисы и ровной линией делит сцену на «этот» и «тот» миры, танцоры исчезают, и до их появления в конце спектакля по ним скучаешь. Хотя перевозчик Харон и владелец мертвого царства Плутон властвуют над темнотой не менее элегантно, чем Эвридика — над светом.
Оркестр Concerto Vocale под управлением безупречного специалиста по барочной музыке Рене Якобса строгую геометрию художника Роланда Эшлиманна, с одной стороны, сглаживает, но с другой стороны — тайно поддерживает. Вообще, Триша Браун ставит спектакль не столько о любви Орфея к Эвридике, сколько о каком-то общем природном цикле, в который люди то могут, то не могут вписаться. Тьма и свет, луна и солнце — вот истинные герои этого «Орфея». Впрочем, земные, грешные свет и жизнь все-таки лучше не только красивой черноты вечности, но и снисхождения богов. В финале в магическом круге появляется дарующий Орфею благословение Аполлон. Вот только предстает он какой-то неподвижной, спеленутой по рукам и ногам мумией посреди застывшего яичного желтка. Выглядит тоже очень красиво, но то ли дело была красота свободной, полувоздушной, невесомой Эвридики! Однако Орфея, как и любого другого человека, боги никогда ни о чем не спрашивают.