«Может быть, в прошлой жизни я была влюблена в русского»

В Северной столице второй год подряд с 21 по 27 июля устраивают международный джазовый фестиваль: шесть городских площадок, около 600 артистов, концерты, образовательная программа. Среди множества звездных имен, редких тембров и филигранных техник будет своя планета. 26 июля в Юсуповском саду голос, словно покрытый вуалью, вряд ли кого-то оставит равнодушным. Мари Долн, известная как Zap Mama, появилась на свет в Демократической Республике Конго у папы-бельгийца и мамы-конголезки. Спустя несколько дней после ее рождения отец был убит повстанцами, а мать с несколькими детьми вынуждена была сбежать в лес. Когда девочке исполнилось несколько месяцев, семью вывезли в Бельгию. Но Мари выросла в вечного странника: жила в Европе и США, объездила всю Африку, записала 10 альбомов, стала звездой — планетой — world music. И всю жизнь продолжает искать новые смыслы.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Вы по-прежнему считаете, что главный инструмент артиста — это голос?

— Да, основной, но не единственный инструмент.

— Ваш голос меняется с возрастом? Замечаете ли вы это?

— О да! Он очень зависит от женских гормонов. Помню, вначале я была этакой бунтаркой, молодой женщиной-бунтаркой, и мой тембр часто ломался. После, когда я забеременела, голос стал очень высоким: немного больше гормонов, и, возможно, ребенок давил на мышцы диафрагмы. А сейчас я чувствую, что голос стал ниже. Он все еще может быть высоким, потому что я работаю над этим, но однозначно стал ниже.

— Могу ошибаться, но кажется, ваша жизнь — это поиск корней, поиск идентичности. Это так?

— Моя борьба направлена на то, чтобы поделиться миром и силой, которые есть во мне. Лет тридцать я осознаю, как много даров получаю, как много в жизни любви и уважения ко мне как к человеческому существу. Однажды я сказала себе: «Я могу попытаться сделать то, что хочу. Я хочу стать певицей, хочу путешествовать по миру, добиться успеха, заработать денег». И я сделала это. Теперь могу делиться секретом того, как быть свободной женщиной, стать сексуальной, чувственной, красивой и в то же время сильной, быть любимой, быть матерью. Я чувствую, что получаю от жизни много подарков. Моя цель, мое послание через искусство — показать людям, как я этого добилась.

— Расскажите о своем чувстве дома. Где ваш дом?

— Мой дом там, где мои дети. Потому что они, как и я, путешественники. И если они хотят жить в Испании — я поеду в Испанию. Если захотят отправиться в Африку — я поеду в Африку. Как только мои дети оказываются рядом со мной, они взрослеют. На деле, они уже взрослые, и я готовлюсь к тому, что однажды стану бабушкой. Я хочу быть с ними. Мне повезло: у нас много общих увлечений. Моя дочь выйдет со мной на сцену в Санкт-Петербурге. Ее зовут Кезия. Она тоже певица, и мы обмениваемся искусством, музыкой и страстью. Мы две сильные женщины, два поколения. Мне нравится показывать миру, как можно оставаться сильными и влюбленными, очень разными, диаметрально противоположными. И что любовь всегда побеждает.

Я чувствую себя дома рядом со своими детьми. Но чтобы ответить на вторую часть вашего вопроса, скажу, что сейчас я живу в Бельгии. Я здесь выросла, мой дом — это Бельгия. Но домом может быть и Санкт-Петербург, и какое угодно другое место. Я чувствую себя гражданином мира.

— Вы упомянули, что поете с дочерью. Это большая ответственность?

— О да! Да, это большая ответственность. Я горжусь своими детьми, радуюсь тому, что они счастливы, горжусь собой, ведь я хорошо поработала как родитель. Но в то же время это не совсем правильная позиция: некоторые родители много вкладывают в детей, а судьба ребенка иногда складывается совершенно по-другому. Родители не должны чувствовать себя виноватыми в том, какую жизнь выбирают их дети. Это предмет для большой дискуссии. Как раз перед нашим интервью мне позвонила подруга и сказала, что ее 20-летний сын ушел из дома и она чувствует себя виноватой. «Что я сделала не так?»— повторяла она. Я сказала, что ему уже 20, пора найти собственный путь. Мы чувствуем вину, когда получается не так, как мы хотели. Нужно принять мысль: мы даем детям любовь и образование, которое можем, а после этого они делают все что хотят. Это их жизнь. И это правда.

— Вы оказываете большую поддержку женщинам в Конго, которые подверглись сексуальному насилию. (Демократическая Республика Конго считается мировой столицей изнасилований. По усредненным данным, 40% жительниц страны подвергались этой форме насилия.— «Ъ-СПб».) Эта проблема очень серьезна и в России. Что вы посоветуете женщинам, которые столкнулись с подобным в своей жизни?

— О, это большая проблема в России? Даже не во время войны, а просто в обычной жизни? Я и не знала. Что можно сказать об этом? Мы уже много лет пытаемся работать с этой проблемой, и, надо сказать, получается все лучше и лучше. Хорошо, когда есть возможность поговорить с другими женщинами, чтобы помочь психике оставаться сильной. Лучший способ поддержать — говорить друг с другом. Я помогаю молодым девушкам пройти этот путь через музыку, занимаясь с ними терапией. Это то, что вы можете носить глубоко в себе: когда вы напеваете песню, которая придает вам мужества или дарит любовь, это помогает. Вот то, что я могу посоветовать. Я учила этому девочек в Конго, а меня этому учила мама. Потому что она тоже пережила насилие в Конго. Мама сказала однажды, что музыка ей помогает, потому что деньги на психотерапевта есть не всегда. У мамы было несколько песен, которые помогали ей оставаться сильной.

— Вы специально пишете музыку для такой терапии?

— Да, я два года изучала звукотерапию, чтобы понять немного больше, и я сравниваю эффект с тем, что производят некоторые африканские песни. Дыхание, его частота, вибрация звука через горло и даже через нервы — это действительно помогает. Именно поэтому мы поем колыбельные, когда становимся матерями, — чтобы ребенок заснул. Мы делаем это естественным образом, как все живые существа: вибрируя, некоторые звуки успокаивают нервную систему, и это процесс больше спонтанный, интуитивный, нежели чем рациональный, продуманный. Да, вспышки травм случаются в голове, но, используя длинное дыхание, напевая песню, вы помогает моменту стать настоящим, а себе — жить здесь и сейчас. Не думать. Оставить позади тяжелые мысли.

— У вас много фитов, коллабораций с другими артистами. Какие из них самые запоминающиеся?

— Думаю, их два. Один — с Эрикой Баду, она из Далласа, штат Техас. В другой раз я вместе с Хансом Циммером принимала участие в создании фильма: я вообще люблю работу в кино, это словно быть приглашенным в замок больших звезд киносцены, понимаете? Я будто получаю доступ на сцену воображаемого мира большого фильма. Это был очень, очень сильный опыт.

— В этом году вы впервые вышли на сцену в качестве театральной актрисы. Собираетесь еще?

— О да, безусловно! Мне это снится каждую ночь. Думаю: «Дай-ка я это воплощу в жизнь». Хочу снять длинный-длинный фильм. Очень хочу поэкспериментировать с миром театра и кино, мне это так нравится! Надеюсь, какой-нибудь российский режиссёр однажды скажет: «Я бы хотел, чтобы ты исполнила роль в моем фильме». Я готова!

— В следующем году исполняется 35 лет со дня выхода вашего первого альбома. Какой из альбомов самый важный для вас, какой был самым трудным?

— Ой, сложно сказать. Пожалуй, самый тяжелый год был тогда, когда цифровой мир захватил музыкальную индустрию. Это был очень тяжелый момент для всех нас: золотое время для художников и музыкантов закончилось. До того мы могли жить только творчеством, чувствовать себя королевами и королями в своем музыкальном царстве. Наша студия была жизнью, мы делали все для служения искусству. А потом в 2000 году, когда цифровой мир захватил власть, все лейблы обанкротились. Это был конец. И на альбоме Supermoon это очень хорошо считывается. Я знала, что это конец эпохи, что приходит что-то новое, совершенно другое. И выбрала остаться в музыкальной индустрии, потому что рождена для нее. Но я могу жить не только супербогато и супергламурно. Я благодарна и признательна мирозданию за шанс прочувствовать этот момент. Это было похоже на возвращение в обычную жизнь.

— Вы работаете над новым, 11-м альбомом?

— Все время, все время. Мы движемся песня за песней, и, когда готовы, выпускаем их. Когда нам есть что рассказать. Сейчас я работаю над альбомом вместе с дочерью. Нам очень нравится этот проект. Это как отношения между двумя женщинами: быть матерью, быть дочерью, чувствовать, вести разговор… По текстам видны очень глубокие эмоции, которые проживают две женщины, их попытка принять разницу друг друга. Я веду себя одним способом, она выбирает другой. Теперь мы две зрелые женщины: моей дочери 30 лет. Посмотрим, как мы справимся с жизненными вызовами. Я говорю ей: «Ты выбираешь это, а я выбираю не делать этого, но принимаю то, что ты делаешь, потому что любовь выше наших решений. Она абсолют».

— Как меняется ваша музыка? Что было важно раньше, что важно сейчас?

— Сейчас я больше хочу рассказывать истории. Раньше было больше разнообразных звуков и веселья, а также того, что любит весь мир, — вокальных техник из Африки. Я всегда напоминаю в музыке и текстах, что нет одного способа воспринимать звук: он не может быть только западноевропейским или только американским. Есть много других способов творить: world music встречается с джазом, с хип-хопом и так далее... Этим я занималась 30 лет. Теперь я хочу рассказывать истории, которые касаются каждого человека.

— На каком самом необычном инструменте вы когда-либо играли?

— Не то чтобы играть, а просто прикасаться к нему, испытывать удовольствие, открывать для себя эти звуки — это была сказочная большая арфа. Я не играю на ней как настоящий музыкант, это требует много работы, нужно брать уроки и так далее. Но я прикасаюсь к ней и открываю для себя удивительные звуки. Они прекрасны.

— Кто разрабатывает ваш сценический образ?

— Я иногда работаю со стилистами, а иногда создаю его сама: рисую эскиз, иду к портному и спрашиваю, может ли он воплотить это. Сейчас в Петербурге мы организуем фотосессию со стилистом. У вас есть очень сильные и аутентичные профессионалы своего дела, мы надеемся, что сможем найти хорошего стилиста и хорошего фотографа.

— А кто придумал вашу знаменитую прическу?

— Я сама. Мне нравится быть креативной в том, что касается волос. Когда у вас афро, вы можете их выпрямлять, позволять им естественно виться, укладывать, наращивать — что угодно. Я играю с этим.

— Каково ваше представление об идеальном старении?

— Каждый этап жизни — это что-то новое. Когда тебе 20, ты сходишь с ума, пробуешь разные вещи, идешь вперед. Ты прекрасна и даже не осознаешь, насколько ты прекрасна. После 30 говоришь: «Хорошо, давай сделаем что-нибудь интересное». Берешься за дело, не слишком задумываясь, но выкладываешься на полную. В 40 ты королева, это касается всего. А потом наступает 50, и ты говоришь: «Ну вот, теперь все пошло не так. Мужчины уже не смотрят на меня так, как раньше». Вы выросли, и цель вашей жизни — дети, а не собственная чувственность. Когда вы доходите до 60, случается настоящая зрелость. А также радость и даже своего рода вторая молодость. Потому что сейчас, в 50–60, вы все еще можете бегать, заниматься спортом, а некоторые люди и в 80–90 продолжают заниматься йогой. Но вы должны быть реалистами и понимать, что так, как в 20 лет, уже не будет. В каждом возрасте, наверное, есть свои сюрпризы.

Если говорить о моем ощущении старения, то мне не нравится эта тяжесть тела. Я говорю не о весе, я говорю о том, что все становится медленнее. Раньше я выпрыгивала из кровати, а теперь ставлю на пол одну ногу, другую, и только потом наконец тело встает целиком. Это отнимает много времени.

— Тогда что дает вам энергию?

— Йога, пилатес. Я заставляю себя заниматься каждый день именно потому, что чувствую эту тяжесть. Говорю: «Мари, ты должна полчаса покататься на велосипеде. Потом растяжка». Каждый вечер я делаю растяжку перед сном и благодарю: «Спасибо, тело». Я действительно разговариваю с ним, потому что чувствую разницу между высшим «я», моим духом, и телом. Убеждаю их держаться вместе. Когда вы молоды, вы не понимаете, что тело однажды начнет двигаться все медленнее, медленнее и медленнее.

— Вы все еще любите русский язык?

— Я все еще люблю его. И в прошлом месяце я была в России, наслаждалась, улыбаясь. Люди спрашивали: «Почему она улыбается?» Я отвечала: «Потому что звучит волшебно». Может быть, в прошлой жизни я была влюблена в русского. Не знаю.

— Какова была реакция ваших коллег и друзей на новость о том, что вы едете в Россию?

— Мне было очень тяжело. Некоторые люди спрашивали: «Зачем ты туда едешь?» А я отвечала, что в России я для людей. Лет пятнадцать назад, когда я приезжала сюда, получила столько любви и хороших отзывов, что меня это очень поддержало. Это то, что я хочу испытать снова, это настоящее. Мы, артисты, рождены для того, чтобы объединять людей.

Наталья Донмез, Наталья Лавринович