На этой неделе по Российскому каналу был показан фильм "Безумный Фриц", авторы которого — Владимир Сорокин, Татьяна Диденко, Александр Шеманский. Для фильма-коллажа из многих десятков советских кинолент о войне, снятых на протяжении более сорока лет, были выбраны кадры с изображением противников-немцев. Почти одновременно в галерее Obscuri viri открылась выставка "Победа и поражение", на которой прошла презентация одноименного календаря с рисунками, варьирующими мотив "женщины в нацистской форме". В галерее показаны и работы Владимира Сальникова (имитирующие творчество художника Адольфа Гитлера), а также нарисованный углем на бумаге большой "Рейхстаг" Валерия Кошлякова. О фильме, о выставке и об образе фашиста, каким он сложился в отечественной культуре, пишет философ МИХАИЛ РЫКЛИН.
Мифический образ врага обладает своей неумолимой логикой. Гетерогенные общества, например, советское, нуждались в таких образах для того, чтобы создать необходимый уровень социальной связности. Кроме того, миф облагораживает своих творцов. Фильм "Безумный Фриц" — первая попытка систематизации этих мифологичесих образов. Они группируются в основном по характеру и последовательности "жизненных отправлений" фашистов: "фрицы" бреются, едят, танцуют с декольтированными дамами, поют, пытают пленных, прыгают из пущенного под откос поезда, снова едят и танцуют... За этим принципом каталогизации проглядывает другой, более существенный: эволюция этих изображений во времени — от чисто картонных "фоновых" типажей до достаточно индивидуализированных фигур. Если первоначально нацисты воспринимались как полностью взаимозаменяемые "злодеи-автоматы", то, чем дальше от войны, тем шире становился набор признаков, который позволял различать персонажей. Парадоксально, но даже нацистские знаки отличия в фильмах 80-х годов передаются точнее, чем в лентах, снятых непосредственно во время и сразу после войны. Визуальные знаки "фашистскости" стали значительно более дифференцированными. Так, в фильме Элема Климова "Иди и смотри" мне запомнился образ немецкого офицера с весьма индивидуальным атрибутом: маленькой мастурбирующей обезьянкой. Что же касается "речевого канона", то он тоже стал разнообразнее, хотя так до конца и не устоялся. В сценах зверств "фрицы" почти всегда говорят по-немецки, в других ситуациях набор возможностей шире (от чистого русского языка штандартенфюрера Штирлица до особого немецкого акцента, восходящего еще к пародиям Достоевского).
В старых лентах вместе с фашизмом отвергается весь европейский стиль жизни, "буржуазные излишества": идеологическая доктрина рассматривала фашизм как крайнюю форму буржуазной диктатуры. Со временем, однако, правота окультуривается, перестает отождествляться с простотой и безыскусностью, речь борцов с фашизмом также становится все более правильной и литературной.
Предметом анализа в "Безумном Фрице" становится наивность, с которой у нас в прошлом конструировался образ врага. На новом витке эта наивность эстетизируется, становится предметом любования (благодаря занятой по отношению к ней эстетической дистанции). Мы можем — с точностью примерно до десятилетия — угадать время создания образа. В конце своего мифологического пути "Фриц" становится лирическим героем постперестроечного воображаемого. Причем не единственным лирическим героем. На полюсе арийской женственности ему соответствуют Гретхен, героиня настольного календаря "Победа и поражение. К 50-летию победы над фашизмом". На первом листке календаря девушка, свесив ногу, лежит в гамаке, рядом пистолет с кобурой, фашистский мундир, листики и бабочка. Это работа того самого писателя Владимира Сорокина, который участвовал в создании "Безумного Фрица" и вообще новой, лирической ипостаси русской "немецкости", автора "Очереди", "Романа", "Месяца в Дахау" и других книг.
Фриц и Гретхен связаны как части советской мифологии войны: если "безумный Фриц" постоянно действует (ест, пьет, пытает, разрушает), то "преданные Гретхен" в календаре покоятся в буколических позах среди цветов, учительствуют, запускают в небо крошечные свастики, в общем, "эстетствуют" в преддверии конца. В календаре тринадцать рисунков известных художников — среди них Андрей Ирбит, Константин Звездочетов, Никита Алексеев, Павел Пепперштейн, Игорь Макаревич, Георгий Литичевский, Алексей Беляев, Аркадий Насонов, Александр Мареев. Рисунки сопровождаются стихами Андрея Соболева, в которых в стиле "Медгерменевтики" воспроизводится традиция "безыскусности" в советской детской литературе.
Галерея Гретхен состоит из девочек и девушек, одетых и обнаженных "немецких невест". Они приходят на смену образу Матери, в которой сконцентрировалась коллективная родовая энергия. Эстетизация, которой подвергаются новые Гретхен, неизбежно проходит сквозь фильтры предшествующих психологических вытеснений, изгонявших "арийских красавиц" из области искусства. Реальная трагедия миллионов долгое время удваивалась: с помощью репрессивных образов распоряжались судьбами людей в меняющемся настоящем. Теперь вытеснению начинает подвергаться сама мифология войны — в ее лоно впервые допускаются снижающие двойники.
Собрание постперестроечных поп-фигур продолжает формироваться: Фриц и Гретхен явно не последние "восковые персоны" в музее новой лирической мифологии нашего времени.