премьера кино
Новая кинобиография Эдит Пиаф (La Mome) в нашем прокате называется "Жизнь в розовом цвете". Хотя в ней полно горестей, страданий и ударов судьбы, АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ учуял типичный для жанра байопика всепобеждающий исторический оптимизм.
Пиаф шагает по планете. Картина Оливье Даана с Марион Котийяр в бенефисной роли выходит в российский прокат, уже обкатанная на фестивалях (от Берлинского до Московского) и во множестве стран (от Швеции до Сингапура). В некоторых ей дали свое название: "Страстная жизнь Эдит Пиаф", "Ни о чем не жалею", "Парижский воробей". Только во Франции фильм посмотрели 5 млн зрителей, что позволяет расценить эту постановку как национальный проект французской киноиндустрии. Что касается США, где происходит часть действия картины, прокат был ограниченным, а результаты скромными. Но это не помешало американским газетам печатать фотографии исполнительницы главной роли с подписью "Марион Котийяр готовится к штурму 'Оскара'", а ведущему критику Роджеру Иберту сделать сомнительное признание в том, что "Жизнь в розовом цвете" — один из лучших байопиков, которые он видел в своей жизни.
Если не бросаться в преувеличения, можно сказать, что это солидное костюмное кино, в котором освоен 25-миллионный бюджет, а сюжет рассказан хоть и клочковато, но доступно даже тем, для кого имя Пиаф не звучит легендарно. Ее мать-алкоголичка пела в кабаке и подрабатывала на панели, отец был циркачом, бабка заправляла кухней в борделе. Эдит стала уличной певицей, а когда ее настигла слава, сохранила простонародную резкость и, прямо скажем, сволочной характер. В богеме охотно приняли этого уличного зверька, умевшего издавать неподражаемые звуки. В ее жизнь вошла череда покровителей, поклонников, случайных мужей и любовников, которых она бросала так же легко, как в детстве ее саму. Но однажды она полюбила по-настоящему, ее избранник Марсель Сердан оказался великим боксером, но больше всего на свете любил свою свиноферму. Неизвестно, удалось бы Эдит увести его от жены и свиней, но Сердан разбился на самолете, а Пиаф дожила на морфине до ранней старости и мучительной смерти.
В фильме показаны все эти события, как будто специально сочиненные для грандиозной мелодрамы, а некоторые еще и присочинены, например поход маленькой Эдит к храму святой Терезы, которая возвращает ей утраченное зрение. В качестве спутницы для этого паломничества к девочке пришлось приставить проститутку Титин (Эмманюель Сенье), якобы заменившую героине мать: невинный мелодраматический вымысел. Вообще же, в фильме с трудом помещаются реальные персонажи, сыгравшие заметную роль в жизни Пиаф,— от ее первого импресарио Луи Лепле, которого играет сам Жерар Депардье, до Марлен Дитрих (которой молва приписывает роман с французской певицей) и Шарля Азнавура в куда более скромном исполнении. Разумнее всех поступили Жан Кокто с Ивом Монтаном, оставшись за кадром: шансов блеснуть у них в этой монодраме особенно не было.
В ней безраздельно царит Марион Котийяр, которая в жизни больше похожа на Анастасию Заворотнюк, зато в фильме — "вылитая Пиаф". Госпожа Котийяр не напрасно готовится к "Оскару", поскольку там обожают именно такие перевоплощения, когда хорошенькая актриса по пять часов перед каждой съемкой уродует себя с помощью самого беспощадного грима. Как выдающаяся подражательница, она точно копирует пластику и жесты Пиаф, сутулость и неловкость ребенка, капризом судьбы превращенного в диву.
Добиться большего, однако, ей мешает структура фильма, напоминающая мюзикл, где драматические сцены представляют собой, по сути, переходы от одного музыкального номера к другому. Мелькающие без всякого хронологического порядка эпохи (от первой мировой до начала 60-х) не тянут даже на иллюстрации, нет в них и спонтанной образной силы. Бог бы с ним, но феномен Пиаф состоял также из ее странных отношений со временем. Никто толком не знает, как она пережила немецкую оккупацию, и фильм предпочитает обойти этот скользкий момент. Не объясняет он и почему эта простолюдинка выразила экзистенциальную тревогу, охватившую европейскую элиту середины прошлого века, и стала символом единения французского общества.
В фильме нет ощущения того, что Эдит Пиаф (как и умерший в тот же самый день Жан Кокто) завершают растянувшуюся на целый век романтическую эпоху "проклятых поэтов", абсента и кокаина, культа личности и "вечных ценностей". На смену им пришла массовая культура виртуального разового потребления, к которой относится и "Жизнь в розовом цвете". Даже в финальной сцене, где смертельно больная Пиаф поет в зале "Олимпии" знаменитое "Я ни о чем не жалею", трагизм оттесняется на задний план оптимистическим пафосом. О чем жалеть, если образ стал брэндом, голос вышел в тираж, а злосчастная судьба готова предоставить сюжет для новых кинобиографий еще много, много раз.