фестиваль театр
Японскую неделю Чеховского фестиваля, проходящего при поддержке Экспобанка, завершил вечер под названием "Идущие и уходящие — возрождение традиций". Японский мастер Тадаси Судзуки объединил собственный спектакль "Дионис" и концерт ритуальной буддистской музыки. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Стоило занавесу только приоткрыться, как зрительный зал безмолвно выдохнул — "какая красота": посреди темноты сцены, словно подвешенные в невесомости, сидели шесть бритых наголо японцев в темных одеждах с большими белыми воротниками и с сиреневыми накидками на коленях. На авансцене же принялась колдовать с причудливыми музыкальными инструментами коротко стриженная женщина. Шестеро мужчин были самыми настоящими буддистскими монахами--членами группы "Сингонсеме Самгха" (семе — это буддистские песнопения, самгха — община), а женщина — знаменитейшей японской перкуссионисткой Мидори Такадой.
Первое отделение вечера называлось "Гятэйгятеэ" и больше всего напоминало гипнотический сеанс. Мастерскую минималистскую перкуссию госпожи Такады и голоса монахов, поющих буддистские сутры, в первые пять минут представления еще можно было как-то рационально оценивать. Но примерно на десятой минуте зрительный зал впал в требуемое на подобных мероприятиях пограничное состояние между сном и реальностью. Монахи спели пять сутр, главной из которых была сутра сердца праджня-парамиты, где сказано: нет страдания, причины страдания, уничтожения страдания и пути, ведущего к прекращению страданий, нет мудрости, и нет обретения, и нет ничего обретаемого. Вот примерно это публика и испытала.
Хотя, конечно, никаких слов никто из зрителей не понял. Монахи, как потом выяснилось, пели сначала на японском, что даже для самих японцев в диковинку, поскольку исполнять все это положено на древнекитайском. Потом продвинутые служители культа все же спели главную сутру и на древнекитайском, но как объяснили мне посвященные, японцы обычно слушают сутры, не вникая в смысл произносимого. Ритм и сочетание звуков важнее смысла — особенно в присутствии Мидори Такады. Как призналась после спектакля вашему обозревателю госпожа Такада, найти общий язык (то есть звук) с монахами ей в свое время было непросто, но вот уже больше десяти лет она успешно сотрудничает с членами буддистской секты Сингон. Иногда вместе с ней на сцене выступают до 30 монахов.
На сей раз их было всего шесть. Таково было пожелание режиссера Тадаси Судзуки, объединившего буддистский концерт с собственным спектаклем. Шесть монахов, сидевших на круглых подставках, рифмовались с шестью стульями в "Дионисе", который сыграли во втором отделении, и с шестью инвалидными колясками, выезжавшими на сцену в первой части. Господин Судзуки рискованно вторгся в пространство размеренной буддистской медитации цитатами из своих спектаклей: сначала из кулисы в кулису видениями проехали персонажи "Электры", потом — медсестры с психбольными из "Короля Лира", потом проплыли призраки жен из чеховского "Иванова". Впрочем, это самоцитирование выглядело довольно-таки формальным.
На самом деле у этого японского вечера-диптиха была и сквозная идея: Тадаси Судзуки привез в Москву спектакль о религиозной страсти. Его старый спектакль "Дионис" — впервые мы видели его полтора десятилетия назад, и тогда он произвел на не избалованную еще японским театром Москву буквально сногсшибательное впечатление — оказался как нельзя кстати, ведь персонажи трагедии Еврипида "Вакханки" пребывают в вакхическом безумии. Достаточно сказать, что одна из героинь трагедии приходит в себя только тогда, когда у нее в руках оказывается отрезанная голова ее собственного сына. В общем, в своем спектакле господин Судзуки исследовал механизм создания религиозной секты, что в те годы, когда создавалась эта постановка, было сверхактуальной темой в Японии.
И как бы ни были величественно размеренными жесты персонажей "Диониса", какой восхитительно совершенной ни была бы световая партитура спектакля, как бы изящно и деликатно ни были "ояпонены" персонажи Еврипида, какой уверенностью в своих телах ни веяло от прилежных учеников японского мастера, мир европейской античности предстал у господина Судзуки угрожающим, дисгармоничным и стремящимся к распаду. То ли дело буддистские монахи, которым, кажется, все нипочем — они давно распределились по сектам и теперь могут спокойно музицировать. Госпожа Мидори, впрочем, уверила меня, что и они, конечно же, подвержены влиянию человеческих страстей, в том числе и страстей тела, просто умеют владеть собой лучше, чем европейцы. Можно сказать, "Идущие и уходящие" на Чеховском фестивале получились спектаклем о том, что мир спасет самообладание.