премьера кино
Камерная психодрама "Глюки" (Bug) интеллектуальной критикой была воспринята как очередной comeback 71-летнего Уильяма Фридкина, вершины творчества которого "Французский связной" (The French Connection) и "Изгоняющий дьявола" (The Exorcist) остались в начале 1970-х. Критика же попроще в лице ЛИДИИ Ъ-МАСЛОВОЙ всей прелести параноидального минимализма "Глюков" оценить не смогла.
Лаконичная стилистика нового фридкинского фильма обусловлена тем, что в основе его лежит популярный образчик современной американской театральной драматургии — одноименная пьеса Трейси Леттса, давно увлекающегося различными проявлениями психопатии. Приплетя к "Глюкам" хоть Кафку, хоть Беккета, нетрудно состряпать культурологическое алиби пожилому режиссеру, которому уже просто плевать, что о нем подумают и согласится ли посмотреть его фильм больше двух-трех сотен человек. В этом смысле представляется оправданной параллель между Уильямом Фридкином в его теперешнем состоянии и Алексеем Балабановым, чьих мух из "Груза-200" сравнивают с жуками из "Глюков".
Американскому киноэнтомологу, правда, было проще чисто технически, потому что ему не нужно было показывать настоящих жуков или тараканов, скопившихся преимущественно в головах главных действующих лиц. Их всего двое: Эшли Джадд играет одинокую маргиналку, обитательницу мотеля, затерявшегося в степях Оклахомы, а театральный артист Майкл Шеннон переносит на экран со сцены свою роль молодого параноика, который уверен, что правительство вживило ему под кожу жуков, а в голову — биочип.
Поначалу он ловко маскирует это обстоятельство, чтобы не спугнуть свою новую знакомую, пускающую его переночевать из страха одиночества. У нее и так расшатана психика из-за алкоголя, наркотиков, беспрестанных молчаливых телефонных звонков, а также из-за вышедшего из тюрьмы бывшего мужа-собственника, который пытался ее убить, и воспоминаний о маленьком сыне, потерявшемся десять лет назад в супермаркете. Но именно по совокупности всех этих данных женщина идеально подходит параноику в качестве спарринг-партнера в состязании, у кого головные тараканы толще.
В принципе "Глюки", как и "Груз-200", можно смело считать фильмом про любовь — как разновидность психического заболевания или как некое дополнительное осложнение, которое делает уже имевшиеся отклонения окончательно неизлечимыми и уверенно ведет к летальному исходу. Сексуальная сцена, кажется, нужна здесь только для того, чтобы одержимый жуками получил доступ не к телу хозяйки, а к ее матрасу, из которого он с торжествующими криками "Вон он, вон он побежал!" извлекает все новых и новых невидимых насекомых. Впрочем, матрас — это так, разминка. Заболевание героя выходит за рамки хоть и обременительной, но все же безобидной инсектофобии и имеет политическую подоплеку. Она сформулирована в параноидальных монологах о том, что правительственные жуки, подсаженные в организм героя в военном госпитале после контузии, на самом деле контролируют его поведение и программируют его судьбу.
Робкие попытки переменить тему и поговорить еще о чем-нибудь, кроме жуков, обречены, а редкие визиты третьих лиц, которые могли бы в этом помочь, лишь усиливают решимость взвинчивающей друг друга парочки во что бы то ни стало дойти в разъяснении жуков до самой сути. Не каждый зритель захочет за ними туда последовать, тем более что в дороге никто не обещал кормить остроумными и парадоксальными психологическими наблюдениями. Диалоги героев примитивны и однообразны, как и всякие паранойяльные телеги, однако за всем этим чувствуется вызывающее уважение упрямство и бесстрашие режиссера, захотевшего вывести эту бредовую историю за безопасные пределы театральной условности и придать ей пугающий неподдельным безумием натурализм.