Михаил Трофименков

"Кинолюбитель" (Camera Buff, 1979)

В конце 1970-х Кшиштоф Кесьлевский еще не экранизировал десять заповедей, еще не был объявлен европейскими интеллектуалами режиссером-философом, а снимал как бы случаи из жизни. Но только "как бы". Хотя двойственность фильма проявится не сразу, мы почувствуем в "Кинолюбителе" что-то родное, очень советское. Ежи Штур, сыгравший провинциального снабженца Филипа Моша, похож одновременно на Борислава Брондукова и Юрия Богатырева. Великовозрастный ребенок, вопиюще "маленький человек", нелепо боящийся всего и неуклюже бунтующий, втискивающий, вжимающий себя в серое, какое-то нечистое, тоже очень совковое пространство. На краешек стула в начальственном кабинете, в клетушку туалета — газету "Культура" почитать. Но чем гуще быт на экране, тем острее ощущение, что Кесьлевский — плоть от плоти восточноевропейского абсурдизма. В этом течении, как правило, какая-то смехотворная малость, скажем, ежегодный бал пожарных в фильме Милоша Формана, вызывала цепную реакцию роковых и нелепых последствий. Вот и Филипу подарили, когда его жена Ирка (Малгожата Забковска) родила ребенка, 8-миллиметровую камеру — он и начни, влюбившись в эту игрушку, снимать все подряд.

Ему казалось, наверное, что реальность вокруг изменилась из-за того, что он впервые в жизни нажрался в зюзю. Но это камера забрала над ним власть, ввергла в параллельную реальность. Он побоялся удивиться, когда в своей квартире обнаружил вольготно расположившуюся компанию сослуживцев: типа поздравить пришли. А ведь именно так вторгались черти в людском обличии в мирок героя "Жильца" (1976) Романа Поланского, квинтэссенции польского абсурдизма. И сам Филип, о том не догадываясь, просто фиксируя "жизнь, как она есть", снимет совершенно абсурдистский опус о карлике, который за 26 лет ни разу не опоздал на работу и не ест сладкого, в отличие от своей жены, обожающей желе. Камера лишит кинолюбителя Ирки, с самого начала приревновавшей его к игрушке. Вытащит из насиженного болота на фестиваль любительских фильмов и в кабинеты варшавского телевидения. Даст возможность поручкаться с прославленным режиссером Кшиштофом Занусси (Кшиштоф Занусси). Поманит грезой наяву об адюльтере с бойкой функционершей киноклубного движения. Потащит за собой в директорское закулисье, где серьезные дяди решают свои местечковые проблемы, свидетели которых не нужны. Превратит в бунтаря, разоблачающего нецелевое расходование средств, выделенных на реконструкцию кирпичного завода. И в плачущую тряпку, уничтожившую свои "разоблачительные" фильмы, догадавшись, что ломает жизнь не себе, а другим хорошим людям.

В общем, этот фильм о том, как человек заболел кино, даже не догадываясь, как высока и опасна эта болезнь. Можно увидеть в "Кинолюбителе" и проявление смутной тревоги, которая всего через год разрешится в Польше гданьскими стачками и явлением "Солидарности". Для меня же самое интересное в нем — мельком упоминающийся фильм об экскурсии фабричных работников, который Филип снял, но Кесьлевский не показал, а либеральный телечиновник дать в эфир не решился. "Попойка в Освенциме — это вы уж переборщили". Вот бы на эту пьянку посмотреть.

"Пожнешь бурю" (Reap the Wild Wind, 1942)

В середине XIX века храбрые капитаны по заказу криминальных воротил сажают на рифы корабли с богатыми грузами. Джека (Джон Уэйн), одного из таких ухарей, спасает сорвиголова Локси (Поллет Годдар) — барышня из хорошей семьи, хозяйка собственного судна. Само собой, начинается любовь, которой мешает Стив (Рэй Милланд), соперник Джека, верткий адвокат с порочными бачками и садистскими замашками: оскорбившую его Локси он просто отшлепал средь шумного бала. Нормальный голливудский режиссер расписал бы этот сюжет как по нотам: Джек бы перевоспитался и посрамил Стива. Но Сесиль де Миль был монстром, наглым мегаломаном, святошей и законченным циником: моралью он жертвовал ради зрелищности. В анилиновом пожаре красок ломаются, как спички, мачты парусников, на водолаза набрасывается спрут-гигант, в трюме тонущего корабля вопит девушка, плохому человеку ломают шею, зажав штурвалом. Изумительнее всего то, что добро и зло меняются местами в каждом эпизоде — Стив доказывает, что "быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей", а режиссер — что ради красного словца можно и героем Уэйна пожертвовать.

"Жизнь дается один раз" (You Only Live Once, 1937)

Принято считать, что, бежав от нацистов в США, гениальный Фриц Ланг делал фильмы о преследуемых обществом героях, сублимируя опыт беженца. В общем-то, он просто органично вписался в социальную моду — сочувствовать каторжникам, из которых Великая депрессия "сделала преступников". Фильм мастерский, но сочувствие к Эдди (Генри Фонда) Ланг вызывает не очень убедительно. Эдди — рецидивист, но хороший: тюремному священнику жаль с ним расставаться. Ничего, отец Долан (Уильям Гэргэн), еще свидитесь, он вас еще пристрелит. Не по злобе — так получится, жизнь заставит. Хозяин квартиры выставит на улицу, работодатель уволит за полуторачасовое опоздание, некий супостат подкинет на место налета шляпу с инициалами Эдди. Шляпа — одно из совпадений, которые беспечно позволяет себе Ланг. Будет еще помилование, пришедшее в тот миг, когда Эдди, обернувшись битым волчарой, будет ломать путь на волю, держа на мушке тюремного врача, и проломит, пройдя по трупу священника. Эмоции приходят только в финале, когда Эдди с женой Джоан (Сильвия Сидни) падают под пулями карателей,— но, когда людей убивают, их всегда жалко.

"Солдаты свободы" (1977)

"Освобождение" Юрия Озерова — самая мощная киноэпопея о второй мировой. Но его черырехсерийное продолжение, посвященное европейскому Сопротивлению,— смачный, широкоформатный поцелуй, какими Леонид Брежнев одаривал братских вождей. Расцеловать режиссеру пришлось всех тогдашних сателлитов. Настоящему герою Иосипу Броз Тито (Николай Еременко) отведено меньше всего времени: подумаешь, командовал миллионом партизан. Сюжеты, посвященные остальным, неумолимо скатываются к анекдоту. Янош Кадар, сосланный фашистами на лесоповал, совершает побег прогулочным шагом, взвалив на плечо бревно. Никто не остановил: ясно, что человек делом занят, а может, за Ленина на субботнике приняли. Подсуетившись, поцеловали даже Николае Чаушеску (Константин Фугашин), по молодости Сопротивлением уж никак не руководившего: комсомолец в белой рубашоночке, хорошенький такой, хамит тюремщикам. Апогей лизоблюдства: ни к селу ни к городу сам Брежнев (Евгений Матвеев) напутствует солдат перед боем, а в роли тогдашнего министра обороны маршала Гречко появляется красавец Василий Лановой.

"Маска Сатаны" (La maschera del demonio, 1960)

Есть энтузиасты, которые провозглашают "Маску Сатаны" лучшим фильмом ужасов за всю историю кино,— не знаю, не знаю. Но во всяком случае Марио Бава (1914-1980) своим дебютом открыл шлюзы бешеному итальянскому воображению, превратившему жанр ужасов в барочную оперу на тему некрофилии, садомазохизма, колдовства и колюще-режущих предметов. Нравы тогда были патриархальные, многие страны фильм отвергли уже из-за первых кадров: юной ведьме (Барбара Стил) в XVII веке насаживают — при помощи кувалды — на лицо бронзовую маску, утыканную изнутри стальными штырями. Через двести лет пробужденная к жизни упавшей на ее гроб каплей крови ведьма с изуродованным лицом будет бегать по разрушенному замку, изрядно сокращая поголовье экранных персонажей. В фильме еще много смехотворно-величественных ужасов: шипение плоти, обожженной каленым железом; скорпионы, выбегающие из глазниц гниющих трупов, не говоря уже о завываниях бури. Но самое восхитительное в "Маске сатаны" то, что она считается экранизацией гоголевского "Вия". Вот уж действительно, в огороде бузина, а в Киеве — панночка.