премьера опера
На новой сцене театра "Геликон-опера" на Новом Арбате прошла последняя оперная премьера сезона: Дмитрий Бертман представил публике свою первую постановку "Севильского цирюльника" Россини. Дебюту изрядно подивился СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
"Севильский цирюльник" известен куда лучше, чем остальные оперы Россини, но в Москве опера не идет нигде. Ни в Большом театре, ни в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко — в репертуаре обоих театров некогда были свои "Цирюльники". Так что новый спектакль "Геликона" восполняет пробел — пусть даже главный режиссер и обращается к малопривычной для него стилистике комической оперы.
Эту стилистику он понимает просто: в комической опере все во что бы то ни стало должно быть смешное-пресмешное. В последних спектаклях "Геликона" сценография часто пыталась быть нарочито серьезной (как в случае "Русалки" Дворжака и "Сибири" Джордано), а здесь сразу велят смеяться — художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева ограничились возведением шатких конструкций, обтянутых чем-то вроде сильно увеличенного кружева.
Дон Бартоло и его домочадцы обрисованы в совсем уж клоунадной стилистике — в их сценах периодически возникает ощущение, что вот-вот они наконец-то бросят петь и начнут кричать дурными голосами что-нибудь вроде: "Здравствуй, Бим! — Здравствуй, Бом! — А что это ты такой грустный?!" Берта, служанка доктора (Мария Карпеченко), простая русская баба, мужем битая, попами пуганная, которая ходит в кокошнике, раскочегаривает самовар сапогом, ну и поет, натурально, по-русски. Как и его слуга Амброджо (Михаил Лаверов), дон Бартоло Дмитрия Скорикова смешно раздут подкладными толщинками, смешно одет и причесан и смешно семенит — это не противный старикан из пьесы Бомарше, а ожившая детская игрушка. Дон Базилио (Михаил Гужов) — не коварный прохиндей, а глуповатый увалень в наряде полкового музыканта, таскающий за собой большой барабан и явившийся к доктору не козни строить, а вылечить больной зуб при помощи игрушечной бормашины. Наконец, и Розина (Карина Григорян) тоже персонаж почти утрированно кукольный. Если добавить, что весь дом доктора завален огромными клубками шерсти, которые герои катают, швыряют, используют в качестве мебели (а иногда и что-то вяжут из этой шерсти), то эта сторона спектакля принимает законченный инфантильно-игрушечный вид.
Как отвлеченная концепция это, возможно, мило и забавно, но в получившемся спектакле работает скверно. Во-первых, остальное в "Цирюльнике" решено совсем иначе — не в духе кукольного домика. Граф Альмавива (Василий Ефанов) по воле режиссера расплачивается не какими-нибудь там цехинами, а чеками, да и Розину старается при малейшей возможности потискать в углу совсем не на игрушечный лад. Конечно, у Василия Ефанова пылкий аристократ скорее заставляет вспомнить Керубино из следующей части трилогии Бомарше, но сама роль явно задумана как довольно агрессивная. Альмавива то и дело хватается за пистолет и прекрасно ладит с разбитным Фигаро (Андрей Вылегжанин), который тоже тот еще тип: ножницы достает из кармана явно для отвода глаз, а сам занимается какими-то более темными делами, чем брадобрейство. Возможно, сутенерством, если судить по тому, что "Largo ad factotum" - свою знаменитую каватину — он поет в сопровождении не прописанного в партитуре хора девиц, одетых во что-то такое фантазийное и вырвиглазно раскрашенное. Мужской хор в смысле веселенького экстерьера не отстает, и в результате все массовые сцены окончательно приобретают запредельную аляповатость.
Добро бы еще хорошо пели! Но премьерный состав исполнителей обнаруживал на редкость слабую подкованность в россиниевском оперном вокале, где помимо буффонады все-таки требуется немалая степень контроля при изрядной техничности. Тут же главным достижением стала, пожалуй, захлебывающаяся итальянская скороговорка речитативов — и только. Розина у Карины Григорян спета чисто, но очень по-ученически; высокий-высокий тенор Василия Ефанова хоть и подходит по окраске, но во всем остальном сильно далек от подразумевавшегося "voce d`agilita"; Андрей Вылегжанин пел своего Фигаро с каким-то полузадушенным гортанным звуком. Лучше других оказались Бартоло Дмитрия Скорикова и Базилио Михаила Гужова, но и тут были, во-первых, неровность, а во-вторых, недостатки звучания, глуховатого в первом случае и плоско-металлического — во втором.
С оркестром и подавно не лучше. Юный маэстро Константин Чудовский не только дирижирует со всей возможной увлеченностью, но также аккомпанирует в "сухих" речитативах на клавесине и даже играет в первой сцене на гитаре; однако управлять "большой гитарой" (как пренебрежительно называл Вагнер оркестр в итальянских операх) все это ему помогает мало. Периодически возникает ощущение, что оркестр только путается под ногами у певцов и постановщиков — большее количество посторонних шумов в оперном спектакле трудно себе вообразить. Фигаро громко и задорно клацает ножницами о ножницы, а также подолгу хлопает в ладоши в такт музыке (для полного счастья зрители, как лемминги, начинают послушно хлопать в ответ); Базилио и Бартоло бьют в большой барабан; Розина вместо последних нот своей каватины выдает слоноподобные звуки, трубя в соименный театру геликон — что, по-моему, вполне можно принять за саморецензию режиссера.