Па по сезонам
«Времена года» Венской оперы на отечественных экранах
В российских кинотеатрах проект TheatreHD представил очередную балетную кинопремьеру: спектакль Венской государственной оперы «Времена года», ораторию Йозефа Гайдна в постановке Мартина Шлепфера. В 130 минутах потока танцевального сознания хореографа едва не захлебнулась Татьяна Кузнецова.
Фото: Ashely Taylor / Wiener Staatsoper
Фото: Ashely Taylor / Wiener Staatsoper
Фото: Ashely Taylor / Wiener Staatsoper
Фото: Ashely Taylor / Wiener Staatsoper
«Времена года» Венской оперы — спектакль многолюдный, сложносочиненный и монументальный. И по музыкальной части почти безукоризненный. Оркестр венского театра, ведомый гайдновским специалистом-патриархом Адамом Фишером, исполняет пространную светскую ораторию позднего Гайдна (1801) с изящным драматизмом. Посаженные в оркестровую яму певцы (Славка Замечникова, Джош Лоуэлл, Мартин Хесслер) ведут свои партии достойно и уверенно. Закулисный «Арнольд-Шенберг-хор» выше всяких похвал. Но, кажется, балет в этой компании лишний.
Мартин Шлепфер — крепкий ремесленник, сделавший карьеру в европейских театрах второго эшелона. Уроженец Швейцарии, он много лет проработал премьером в Базеле у Хайнца Шперли — большого мастера плести длинные, дробные, но ловкие бессюжетности. В середине 90-х стал руководителем сам: возглавлял балет Берна, затем переехал в немецкий Майнц и в качестве худрука и главного хореографа изрядно повысил акции этой труппы, выведя ее в разряд одного из ведущих немецких коллективов. Да и сам стал заметной фигурой в Европе, получал призы и приглашения на постановки.
Идею грандиозного балета на большую классицистскую ораторию Гайдна, посвященную круговороту земной жизни, Мартин Шлепфер вынашивал лет десять, однако свой замысел смог осуществить только в 2022-м: балетная труппа Венской оперы, укрепленная парижанином Манюэлем Легри количественно и качественно, смогла предоставить ему необходимые кадры и обеспечить требуемый размах — в спектакле занята практически вся труппа.
Впрочем, козырь массовых композиций хореограф приберегает под финал. «Весна», «Лето» и даже «Осень» преимущественно перебиваются малыми ансамблями. Преобладает классический танец с обильным включением балетной акробатики и сопредельных восточных практик. Скажем, на увертюру красно-синее мужское трио плетет руками нечто витиеватое — возможно, изображает прорастание ростков из семян, в то время как пара болотно-черных мужчин, встав на головы, тщетно пытаются прорасти ногами — похоже, мешают превратности неустановившейся погоды. Весна вступает в свои права с первой арией тенора: солист в пестро-золотистом одеянии (видимо, согревающее природу солнце) радует серией отлично исполненных туров и шене. На арию сопрано к нему присоединяется такая же золотистая женщина; следом вступивший хор выводит на сцену четыре пары в красном — и те уже приступают к делу всерьез: обводки, арабески, подкрутки и растопыренные в поддержках согнутые ноги — поза, означающая готовность к оплодотворению.
С той же добротной осмысленностью и скрупулезным следованием музыке танец льется не меньше часа. Корифеи прыгают па-де-ша и перекидные, когда поет мужской хор, корифейки резвятся на пуантах под женское пение; голоса солистов отданы премьерам, певческим дуэтам соответствуют танцевальные. Музыкальный темпоритм неукоснительно отражается в движениях, и, учитывая обилие быстрых пассажей, артистам приходится танцевать с максимальной оперативностью — благо балетные композиции кратки и сменяются с внезапностью майских ливней. Примерно к середине постановки Мартин Шлепфер, похоже, вспоминает, что оттанцовывать каждую ноту давно уже не модно, и впадает в другую крайность: во время заковыристых голосовых или инструментальных пассажей танцовщики движутся с подчеркнутой заторможенностью.
Явленная в начале спектакля иллюстративность также теряется в захлебывающемся потоке па. К счастью — поскольку расшифровывать значение каждого шпагата, на который растягивают двое мужчин одну женщину (излюбленный прием Шлепфера в адажио), было бы слишком утомительно. Однако, памятуя о конкретностях текста либретто, хореограф время от времени выпускает на сцену группы персонажей: те, по-балаганному гримасничая и утрируя жесты, «пересказывают» сюжет речитатива.
К «Зиме» задник затягивает черный пластик, разноцветные костюмы темнеют и синеют, а на сцене появляется кукла-младенец. Его происхождение и назначение осталось тайной для обозревателя “Ъ”, однако процессия, идущая за женщиной с запеленутым свертком на руках, впервые являет труппу во всей ее многолюдности. Люди на сцене то и дело изображают озноб, один из персонажей (возможно, ребенок — из-за маленького роста танцовщика), похоже, замерзает до смерти. А женщина, пронесшая его на руках, танцует над телом траурный плач, начинающийся тройным rond de jambe — грациозным покручиванием голени.
В сущности, весь спектакль не оставляет мысль о подобном несоответствии показываемого слышимому: хореография и человеческие тела (вне зависимости от мастерства танцовщиков) кажутся слишком топорными в сравнении с человеческими голосами и глубокими смыслами самой музыки. Однако венцы явно гордятся своей балетной философией: в этом году спектакль засняли для кинопоказов по всему миру. А весной хореограф Шлепфер представил Вене новое духовное достижение: балет «Pathetique» на музыку Шестой симфонии Чайковского. Благо она почти втрое короче «Времен года».