Роман Филипа Рота "Американская пастораль" вышел уже какое-то время назад, в большинстве крупных книжных магазинов лежит на самых видных местах, но нельзя сказать, чтобы раскупался на ура. Это вообще судьба Филипа Рота в наших палестинах. Один из самых крупных мировых писателей, лауреат всяческих премий и вечный "номинант" на Нобеля у нас не то чтобы очень известен, не говоря популярен.
Отчасти дело здесь в том, что издавали и переводили Филипа Рота у нас как-то по-дурацки. У писателя, принципиально создающего романы сериями, объединенными не только темой и идеологией, но часто даже фигурой рассказчика — ротовского alter ego по имени Натан Цукерман — отечественные издатели выхватывали по произведению, такому, какое, как им казалось, здесь должно покатить. В результате такой неумной избирательности "Американскую пастораль", являющую собой первую часть "второй цукермановской трилогии" и удостоенную в 1997-м Пулитцеровской премии, издательство "Лимбус Пресс" выпускает через два года после того, как заключительную часть той же трилогии "Людское клеймо" (в Америке эта книга вышла в 2000-м) напечатала "Иностранка". Что вполне прискорбно, потому что вкупе и по порядку книги этой трилогии (второй ее роман называется "Я вышла замуж за коммуниста") создают столь важную для Рота альтернативную историю Америки.
Есть еще одна причина тому, что Филип Рот оказался для России не таким важным писателем. Он — писатель насквозь американский. В том смысле, что все его книги в той или иной мере препарируют Америку, американскую жизнь как феномен. А накрепко приклеившийся к Роту ярлык автора, разрабатывающего еврейскую тематику, эдакого Вуди Аллена от литературы, писателя страшно раздражает. "Я в точности знаю, что это такое — быть евреем,— сказал он в одном из своих редких интервью.— Так вот, быть евреем — совсем не интересно. Я — американец. В первую очередь".
Для уроженца еврейского квартала города Ньюарк, штат Нью-Джерси, Филипа Рота "интерес быть американцем" означает, не больше и не меньше, интерес жить жизнь. В то время как "быть евреем", то есть евреем в американском смысле этого слова — то есть членом некого закрытого сообщества,— значит эту жизнь не жить. Так что любой ротовский еврей, вырывающийся на необъятные американские просторы, оказывается извлеченным из ваты, которую представляет собой упорядоченная еврейская жизнь с веками отработанной градацией того, как должно быть, а как не должно, и сталкивается с реальностью. И тут эта реальность, то есть эта страна — Америка,— "со всеми своими прелестями лезет тебе прямо в глотку", как гневно констатирует один из героев "Американской пасторали" (роман неплохо переведен В. Кобец и Н. Кулаковой).
Поскольку эти прелести все-таки чисто американские, отечественному читателю может показаться, что ему нет дела до ротовской Гекубы. Что изничтоженная жизнь еврея с лицом древнего викинга по имени Сеймур Лейвоу и по кличке Швед, о которой повествуется в "Американской пасторали", для нас не более чем виньетка заокеанской жизни. Что нам нет никакого дела ни до его успехов в американском футболе (ведь этим видом спорта тут никто не занимается), ни до его карьеры морского пехотинца (они представляются существующими только в голливудских фильмах), ни до его женитьбы на "мисс Нью-Джерси" (мы даже не понимаем — очень это круто или нет). Но показаться это может только на минуту. А потом станет очевидно, что нам до всего этого есть дело. Потому что из этого специфически американского (точнее все-таки американо-еврейского) материала Рот создает объемный и для каждого по-своему узнаваемый портрет души. Растерянной, терзающейся, бесконечно испуганной встречей с реальностью, но не перестающей надеяться. Души не только не американской, но даже и не еврейской. Просто души.
Филип Рот. "Американская пастораль". "Лимбус Пресс", 2007